Трофейщик - Алексей Рыбин

Неинтересно ему было жить, неинтересно. Не марки же собирать, в конце концов. Мимо проходили люди, у каждого из них была хоть какая-то цель — написать книгу, построить дачу, купить радиотелефон, защитить диссертацию, в конце концов, трахнуть идущую чуть впереди незнакомую девушку в обтягивающих маленькую попку джинсах.

Он зашел в кафе и выпил еще одну рюмку коньяка. Да, попки… Он посмотрел на соседний столик. Там как раз сидели две такие попки — лет по двадцать каждой, в боевой раскраске, в спецодежде, готовые к бою. Одна — в черных узких джинсиках, другая — в коротенькой юбочке, словно резиновой, еле-еле прикрывающей ягодицы. Сергей Андреевич поймал взгляд попки, которая была в джинсах, и вдруг подмигнул ей, как ему казалось, игриво. Попка вытаращила на него накрашенные глаза, секунду оценивала Сергея Андреевича, потом покрутила пальчиком с длинным красным ногтем у виска и отвернулась к подружке.

Он вышел на улицу Некрасова, пошатываясь, забыв уже о попках, которые проводили его насмешливыми взглядами. На выходе из кафе до него донеслось слово, сорвавшееся с губ одной из них чуть громче, чем следовало: «Маньяк…» А, пошли они! Что бы он стал делать, если бы даже и познакомился? Желания возиться с ними у него не было никакого: к себе тащить — лень, суетно, нужно будет бегать на кухню, варить кофе, разговаривать о чем-то, а о чем? Что он мог рассказать? А если взять бутылку, напьются, начнут дурачиться, смеяться — это тоже лишнее.

Он шел мимо Некрасовского рынка, продираясь сквозь густую толпу торгующих всякой дрянью оборванцев, они совали ему под нос мутные старые рюмки, ношеные ботинки, серые от древности, пахнущие нафталином пальто немыслимых фасонов, которые никогда и не были модными. Есть такая одежда — немодная по определению. Ее никто никогда не покупает, но во всякое время эту одежду зачем-то изготовляют. Для таких вот, наверное, торговцев, чтобы им было чем себя занять.

— Мужик, добавь две тонны, — услышал он сиплый голос сбоку.

— Послушайте… — Он посмотрел на маленького мужичка в старом пиджаке и грязных джинсах, явно чужих, найденных где-нибудь на помойке. — Послушайте, давайте с вами выпьем, — предложил ему в ответ Сергей Андреевич. — Мне тоже неважно. — Он смотрел на мужичка — лицо в красных прожилках, сплошной сетью покрывающих небритые щеки, на кончике носа висит невысыхающая сопля, веки мелко дрожат, руки не ведают покоя, то он засунет их в карманы, то начинает чесать запястья, шевелит пальцами, поглаживает затылок… «Нервы сгорели у бедняги», — подумал Замето.

— У меня кореш тут, — бодро отрапортовал мужичонка, — плох совсем. Помочь надо.

— Я сейчас куплю. Что взять? — Он посмотрел на витрину ларька.

— Да водочки, конечно.

Замето стал выбирать. «Черная смерть», «Петр Великий», «Россия», нет, «Россия» — это гадость…

— Да не туда смотришь, вот она, — мужичонка ткнул пальцем на нижнюю полку витрины, — вот…

Сергей Андреевич увидел поллитровую зеленую бутылку с этикеткой, на которой честно было написано «Крепкий напиток. Лимонный».

— Это что? — спросил он у своего нового знакомого.

— Она, родная, водочка. Пять четыреста всего. Мы только ее и берем.

Сергей Андреевич купил бутылку «крепкого напитка» и пошел следом за сопливым мужичком в дальний конец рынка, за арбузные развалы и горы коричневых картофельных мешков, на заплеванный, замусоренный пятачок асфальта у проволочного забора. Второй мужичок, ожидавший их прихода, был одет в спортивный костюм и домашние тапочки. Он был совершенно синего цвета, такого, что Сергей Андреевич даже сначала испугался: одутловатые щеки блестели какой-то трупной слизью, пористый нос цветом чуть посветлей щек жил отдельной от всего лица жизнью — морщился, подрагивал, словно вынюхивал выпивку.

— Петр Сергеевич, я уже тут как тут! — поспешно информировал его мужичок в пиджаке. — Вот товарищ нас выручил. Давай, давай ружье скорее, человеку тоже плохо.

Синий мужик достал из-за спины граненый стакан и протянул товарищу. Сорвав зубами в мгновение ока пробку-бескозырку, тот быстро наполнил стакан до половины и протянул Сергею Андреевичу.

— Ну, давайте, с Богом. — Глаза его жадно смотрели на водку, тяжелыми густыми волнами ходившую в стакане. — Скоренько, скоренько!

Сергей Андреевич опрокинул жидкость в рот и не задохнулся, как ожидал, а сморщился, всем телом вздрогнул от едкого, проникающего не только в рот, в пищевод, в желудок, а, кажется, и в самые кости, в позвоночник, во все ткани тела, разъедающего и растворяющего их вкуса то ли ацетона, то ли еще какого-то растворителя, правда, с едва заметным привкусом лимонной эссенции.

Судорогой свело губы, и он, еще не успев вытереть слезы, почувствовал, как из его руки вырвали стакан, и увидел сразу, без малейшей паузы, словно все проделывалось в одно движение, — пиджачный гражданин налил, протянул, отдал, синий принял, опрокинул и проглотил не поморщившись, прикрыл глаза, поставил стакан на землю и глубоко вздохнул:

— У-ф-ф!

Сергей Андреевич повернулся и, не сказав ни слова, пошел прочь. Он сразу забыл об этих беднягах, конченных совершенно.

А он? Он-то сам — не конченный ли человек? И как давно? С какого момента? Нужно определить этот момент, вернуться к нему и начать снова с того же перекрестка, но попробовать пойти по другой дороге. Та, по которой пошел в свое время он, никуда его не привела. Значит, нужно выбрать другую.

Он шел, автоматически переставляя ноги, аккуратно останавливался при красном свете светофора, не осознавая этого, чисто рефлекторно. Вышел на набережную Невы и вдруг почувствовал, что смертельно хочет спать. Вместе с этим желанием пришло и спокойствие, смешанное с просыпающейся уверенностью, что все образуется и он найдет тот исходный пункт, к которому нужно вернуться, и все будет хорошо. Жизнь не кончается, он еще покажет себя, приоденется, начнет зарабатывать, снова станет много читать — раньше это было любимым его занятием, — ходить в театр, познакомится с хорошей женщиной…

Он шел по Кировскому мосту со стороны Петропавловки. На пляже еще играли в волейбол последние, самые преданные солнцу, арьергард армии загорающих. Вдоль стены бродили малочисленные группы туристов. Сергей Андреевич остановился и посмотрел вниз, на черную, всегда неспокойную воду Невы, закручивавшуюся под мостом в водовороты. Эти взбухающие круги он помнил еще с раннего детства, они были в числе тех немногих вещей, которые остались в его памяти с тех далеких дней. Маленького Сережу притягивали эти стоящие среди несущейся массы воды толстые блины, он удивлялся, как это им удается сопротивляться бешеному, мощному течению реки.

— Простите, который час, не подскажете?

— Что? — Сергей Андреевич обладал удивительно хорошим слухом и переспросил не оттого, что не расслышал вопрос, а просто сознание его было настолько сейчас далеко от действительности, что смысл простого обращения не дошел до него сразу.

— Что вы сказали? — Он поднял глаза и повернул голову, желая увидеть спрашивающего. И сразу же узнал его. Нет, он никогда не встречался с этим молодым человеком, но принадлежность его к ведомству, в котором сам работал много лет, определил сразу. «Что ему нужно? Что ИМ нужно», — успел подумать он, быстро возвращаясь к реальности, и почувствовал, как сзади кто-то схватил его за ноги, под колени, одновременно толкая к перилам.

Сергей Андреевич падал вниз очень долго. Яркое, белое, ослепительное небо мелькнуло перед его глазами несколько раз, сменяясь чернотой воды, которая вроде бы и не приближалась. «Говорят, что падающие с большой высоты умирают еще в полете от разрыва сердца, — думал он. — Врут, оказывается». Он не умирал, в глазах мелькали арки моста, сверкнул мгновенной вспышкой шпиль Петропавловской крепости, а вода все еще была далеко. «Нужно будет плыть по течению, вынесет на стрелку».

Двое молодых людей совершенно обычного городского вида, в футболках, дешевых джинсах и китайских кроссовках прыгнули в подъехавшую «Волгу», которая тормознула лишь на секунду для того, чтобы принять их в свое теплое нутро, и не видели, как тело Сергея Андреевича, несколько раз перекувырнувшись, безвольной и тряпичной куклой, плашмя, лицом вниз шлепнулось на твердую неровную поверхность воды, уйдя головой в глубину, один раз перевернулось, показав ноги с задранными до колен штанинами, и исчезло.

Яков Михайлович положил телефонную трубку. Быстро управились ребята, даром, что не профессионалы. Среди этих бойцов-патриотов и вправду есть надежные кадры, вполне надежные. Ну а Замето поделом получил. Рассопливился слишком, размяк, а этого делать нельзя, особенно сейчас. Это в брежневские времена можно было расслабляться, в отпуск уходить, а сейчас — нет, сейчас ухо востро, чутье не терять… Хорошо, что за Замето подслеживали патриотики эти, а то, глядишь, наломал бы дров… Ну ладно, Замето свое дело сделал, и будет. Вечная память. Яков Михайлович не считал себя человеком злым. Работа есть работа. Замето знал, на что шел, полезный был мужик, пока не сломался. А тут уж ничего не поделаешь.