Хрустальное счастье - Француаза Бурден

Его территории? Нет, мельница не была его территорией, хотя он до настоящего момента этого не осознавал. Даже в Валлонге у него иногда создавалось впечатление, что он в гостях. Овчарня была его убежищем, но его настоящее место было, без сомнений, на земле, среди оливковых деревьев. Там он ничего не боялся и особенно вопросов, которые отказывался себе задавать.

Солнце должно было вот-вот скрыться за гребнем гор, день подходил к концу. Еще два месяца до сбора урожая, и есть еще надежда на несколько спасительных гроз. К счастью, деревья сопротивлялись лучше, чем можно было ожидать при такой невероятной засухе.

Приехав в овчарню, он поставил свой велосипед к каменной стенке и увидел, что дверь широко открыта. Внутри жужжали мухи, пчела билась о стекло, грязные стаканы были оставлены на столе, но ни следа Виржиля. Он огляделся в смутном волнении. В принципе, молодой человек не был неряшливым, наоборот, он старался не оставлять ни малейшего беспорядка с тех пор, как жил здесь. Что его заставило так резко уйти? Раздраженно Ален поставил стаканы в раковину, воспользовавшись этим, чтобы большими глотками попить из крана, выгнал насекомых и вышел, закрыв дверь на ключ. Так как у него оставалось немного времени до ужина, он решил вернуться в Валлонг пешком. Это был случай пройти через оливковую рощу и бросить еще один взгляд на плоды.

Он уже наполовину поднялся на холм, когда услышал первые крики. Кажется, это был сильный скандал. Резкий женский крик донесся до него, потом некоторое время было тихо, но он уже бросился к тропинке внизу. Он подсознательно уловил опасность, очень хорошо представляя, что в этих местах не могло быть случайных прохожих, которые ссорились. Он заметил сначала Тифани, которая снова кричала, потом Виржиля и Сирила, которые яростно сцепились друг с другом, как сумасшедшие. Еще до того как подошел Ален, они повалились на землю, продолжая обмениваться ударами. Они дрались не на шутку, с невероятной жестокостью, готовые убить друг друга.

– Остановитесь! – крикнул, подходя Ален.

Они поднялись, и Сирил хотел отойти, чтобы отдышаться, но Виржиль, разбушевавшись, бросился ему на спину и отбросил его на ствол оливкового дерева. Не дав ему ни секунды, он схватил его двумя руками за волосы и со всей силы ударил головой о дерево несколько раз. Сирил хрипло вскрикнул в тот момент, когда Ален обхватил, наконец, Виржиля и оттащил, прекращая драку. Тифани поспешила к Сирилу, который рухнул на землю.

– Успокойся! – приказал Ален Виржилю, который с яростью отбивался. – Если ты к нему приблизишься, я тебя уничтожу!

Он отпустил его и сел на колени около Сирила. Тот закрывал рукой лицо, кровь текла сквозь пальцы.

– Покажи, – тихо сказал Ален.

Тифани разрыдалась, когда Ален с осторожностью отвел руку молодого человека. На рану глаза было невозможно смотреть, верхняя бровь была разорвана до виска, без сомнений острой веткой, большой кусок которой еще торчал в радужной оболочке глаза.

– Сходи за Готье, скажи, чтобы он пригнал машину, надо его отвезти в больницу.

Она попыталась возразить, но он ее небрежно отослал.

– Поторопись, Тифани, я не могу туда идти, я не хочу оставлять их наедине.

Пока она бежала по тропинке, он повернулся к Виржилю. Некоторое время смотрел на него. Он все еще казался очень возбужденным, бледным от ярости, руки скрещены, однако взгляд Алена его смутил.

– Ты знал, что он сделал моей сестре ребенка? – бросил он твердым голосом.

Вместо того чтобы ответить, Ален сделал два шага в его сторону, вставая между ним и Сирилом, который еще был на земле, скрутившийся и трясущийся от озноба.

– Возвращайся в овчарню, Виржиль, – сквозь зубы приказал Ален.

– Нет! Дай нам это выяснить и покончить с этим! Ален подошел ближе и остановился прямо напротив Виржиля.

– Покончить с этим? Он не поднимется один, думаю, ты не представляешь себе в каком он состоянии… Сейчас же убирайся, я ни секунды больше не хочу тебя здесь видеть. Иди в овчарню и ни шагу оттуда.

Растерянный от серьезности его тона, Виржиль посмотрел на Алена, потом бросил взгляд в направлении Сирила. Он еще сомневался, когда Ален схватил его за воротник рубашки.

– Ты меня слышал?

Ален был единственным человеком, которому он соглашался подчиняться. Он отошел сначала на шаг назад, а затем развернулся и удалился. Тогда Ален обратился к молодому человеку, услышав, как тот стал бормотать неразборчивые слова.

Будучи хирургом, Готье удалось принять участие в операции, сделанной срочно, но он заранее знал, что это было безнадежно, каким бы ни был талант офтальмологов.

В зале ожидания, где они разместились, Ален и Винсен тщетно пытались успокоить Тифани. Тревога, горечь и ярость ее изменили, она не была уже воспитанной молодой девушкой, она резко стала женщиной, готовой пойти рассчитаться со своим братом.

Уже давно стемнело, когда Готье проводил ее к Сирилу, который просыпался и требовал ее.

– Ты не задаешь ему никаких вопросов и ни на что не отвечаешь, он немного одуревший, – объяснил он ей по дороге.

На пороге он повернулся к Алену и Винсену, и с виноватым видом отрицательно покачал головой. После того, как закрылась дверь, Винсен нагнулся вперед в кресле, поставив локти на колени, охватив голову руками, он был в состоянии полной растерянности. Долгое время все молчали, потом Ален положил ему руку на плечо, чтобы успокоить.

– Не отчаивайся, ты ничего не можешь сделать. Винсен глубоко вздохнул, прежде чем произнести глухим голосом:

– Его глаз потерян? Он останется таким? Наполовину слепым?

– Готье нам объяснит…

Ни один, ни другой не хотели говорить, они были еще в состоянии шока. Все время по дороге в Авиньон Готье держал голову Сирила на коленях, не давая ему двигаться или трогать рану. Молодому человеку доставало мужества, чтобы не кричать, хотя он ужасно мучился, и Ален мчался сломя голову. Рядом с водителем, но, повернувшись назад и смотря на Сирила, Винсен не сказал ни слова, даже не произнес имени Виржиля.

– Это придурошная Беатрис ему все рассказала! – вдруг вырвалось у него.

В приступе ярости Винсен разом поднялся и стал быстро ходить туда сюда.

– Я хотел, чтобы ты ему сказал после нашего отъезда. Он пережил бы кризис один, и мы избежали бы драмы. Но нет, ей надо было заговорить! Черт, у нее в голове опилки!

Удивленный Ален нахмурил брови, ничего не ответив. Винсен редко бывал агрессивен или вульгарен, он должен был быть вне себя, чтобы говорить о своей жене с таким презрением.

– Надо бы позвонить Мари, – добавил он, вдруг смирившись.

Он остановился перед Аленом, нагнулся к нему, чтобы попросить: