Учитель - Ольга Денисова

– Сыночка! Да что ж ты с ними сделал-то?

– Ну, погулял вчера немного, чтоб проветриться, они и отморозились… – промямлил Нечай.

– Надо было сразу растереть! – сказала мама.

– Так… это… Мишата и растер…

Нечай навернул горячего борща с чесноком и сметаной, хотя Полева опять ворчала что-то про постный день, а мама тем временем уговорила Мишату стопить баню, не дожидаясь субботы. Нечай нашел, что это очень кстати, тем более, он до сих пор так и не согрелся.

Потом он потихоньку взял у брата тесло и короткий ножик с загнутым лезвием, спрятав их за пазуху, и позвал Грушу с собой.

– Ты куда? – спросил Мишата, увидев, что Нечай одевается.

– Да топор пойду поищу…

– Брось. Не найдешь, – Мишата махнул рукой.

– Попробую, – Нечай пожал плечами и хотел выйти на крыльцо, но тут его увидела мама.

– Куда? Шапку надень! Мороз на улице. Куда ты с такими ушами?

Нечай хохотнул и надел отцовскую мурмолку[15] с меховой оторочкой, натянув ее как можно ниже. Ему совсем не хотелось никому объяснять, зачем он идет в лес, поэтому он заглянул в мастерскую брата на минуту, подхватил ножовку и большой топор, тот, которым Мишата рубил дрова. Груша, увидев инструменты, обрадовалась, как будто поняла, для чего они Нечаю понадобились.

– Рукавицы возьми! – мама вышла на крыльцо, – руки отморозишь!

Груша взбежала на крыльцо, взяла большие меховые рукавицы, и вернулась к Нечаю, широко и довольно улыбаясь.

– Спасибо, мам, – Нечай тщательно спрятал под полушубком ножовку и топор и старался повернуться к ней другим боком, – не стой на холоде, я скоро приду.

Мороз высеребрил поле, у деревьев в лесу заиндевели ветви, и теперь вместо мрачной черной стены лес встречал Нечая махровым, призрачным кружевом. Ветер стих, тучи ушли на юг, и холодное солнце чуть приподнялось над лесом. Нечай поднял воротник: он никогда не согреется. Если бы не надежда на баню, он бы не рискнул выйти из дома.

Груша бежала впереди, пританцовывая, размахивала руками и кружилась: под ее лапоточками крепко хрустел иней. Иногда она убегала подальше, чтоб развернуться и нестись Нечаю навстречу. Он ловил ее и подбрасывал вверх, роняя топор и ножовку. Девочка поднимала инструменты, и бежала вперед, волоча их за собой.

В лесу было немного теплей, во всяком случае, иней не выпал ни на землю, ни на ветви деревьев. Идол стоял на месте, на бывшей поляне, среди голых дубов – Нечай издали увидел его черноту, гораздо черней коры деревьев. Печальная красота древнего бога… Груша побежала вперед, обгоняя Нечая, который еле плелся по лесу, и замерла перед истуканом, раскрыв рот.

Нечай подошел к нему вплотную и провел рукой по скользкой черноте – как ни странно, она не замерзла и осталась влажной и податливой.

– Спасибо, древний бог… – Нечай усмехнулся, вспоминая, как ночью трясся у его подножья.

Он провозился пару часов, боясь повредить мелкие детали резьбы – его опыт работы с деревом ограничивался помощью отцу в детстве да колкой дров. Вот Мишата бы наверняка сумел очистить лик идола быстро и чисто. Нечаю все время казалось, что склизкий черный налет еще остался в выемках и на острых срезах, он отходил на пару шагов, смотрел на идола издали, примеривался и продолжал счищать нитевидные темные полоски и точки. Пока однажды, глянув на изваяние, не замер от восторга: под черным налетом не было видно текстуры дерева. Теперь идол ожил. Ожил окончательно. Его лицо испещряли морщины мудрого старца, его платье развевалось под дуновением легкого ветра, борода опускалась на грудь, на открытый чистый лоб падала прядь волос. Даже если это просто дерево, его делал великий мастер.

Нечай обошел истукана со всех сторон, подправляя и подчищая резьбу.

– Здорово, – сказал он Груше, – ты видишь? Совсем как живой.

Она кивнула, касаясь идола пальчиками.

Порыв ветра неожиданно тронул ветви дубов вокруг – словно прозвучал чей-то вздох. Лик древнего бога – высокого, торжествующего, горделивого – посмотрел на Нечая сверху вниз. Сила. В этом лике пряталась несокрушимая сила, и идол расточал ее во все стороны, делился ею, не скупясь. Этому богу не нужны ни младенцы, ни девственницы.

– Ну что? Вырубим эти колючки? – спросил Нечай у Груши.

Она закивала, довольная.

Шиповник рос густо: с ним Нечай тоже возился долго, что-то вырубая, что-то спиливая. Если бы не рукавицы, которые дала ему мама, он бы с колючими кустами не справился. Постепенно вокруг истукана образовалось открытое пространство: не поляна даже, а нечто вроде колодца на самом дне леса.

– Ну что, древний бог? – спросил Нечай, – посветлей тебе стало? Или дубы тоже надо срубить? Тут мне помощник нужен, одному никак…

Груша улыбалась и прыгала вокруг истукана.

– Знаешь, – сказал ей Нечай, – гробовщик говорил, что идол защищает Рядок от нечисти. Как ты думаешь, может, теперь чудовища не станут на нас нападать?

Груша помотала головой.

– Нет? – Нечай удивился.

Груша, оскалившись, изобразила зверя, потом подошла к идолу, все еще сгибая пальцы и поднимая верхнюю губу, как котенок потерлась о его деревянные сапоги и погладила сама себя по голове.

– Ничего не понимаю. То ты их леденчиками кормишь, то по головке гладишь… – хмыкнул Нечай, – это же чудовища.

Она снова покачала головой и широко улыбнулась.

День шестой

Ненависть… Яркая, как солнце, бьющее в глаза. Она кричит и колотит в грудь изнутри, как в прутья клетки.

– Не любишь? – хохочет рыжий и снова хлещет плеткой по ногам, – быстрей будешь шевелиться! Я тут наведу порядок! Ползаете, как сонные мухи! Быстрей, я сказал!

Нечай тащит трехпудовый короб на телегу, тащит в руках, потому что после дождя вокруг грязь, и волочить по ней короб слишком тяжело. Рыжий развлекается тут третий час подряд, и ноги исхлестаны до крови не только у Нечая. Неужели никто не свернет ему шею? Сейчас, когда он пеший?

Плетка жалит кожу, Нечай вздрагивает, скрипит зубами, но не может удержаться и шагает вперед быстрей. Рыжий хохочет заливисто, по-детски. На нем надет нарядный красный кафтан поверх рясы, красные сафьяновые сапожки перепачкались глиной, а высокая соболья шапка сползла на затылок, потому что он смеется, запрокидывая голову назад. До телеги шагов двадцать, и он успеет хлестнуть еще десять раз, прежде чем бегом вернется к весам: гнать к телеге следующего колодника.

– Еще быстрей!

Плетка впивается в тело, и Нечай не выдерживает, останавливается и медленно поворачивается назад.

– А ну двигай! – кричит ему рыжий. Он ничего не боится, он не понимает, что играет с огнем, он не верит, что те, кого он называет зверьем, на самом деле звери, и дразнить их опасно. Нечай швыряет короб на землю, и плетка рассекает лицо, едва не задев глаз. И только в последний миг на лице мальчишки мелькает страх, но отступить он не успевает.