Реванш у смерти - Алия Шакирова

Аромат людоеда магическим образом изменил Вселенную эмигрантки из иного пространства. Весь мир сосредоточился на алевшем, чуть припухшем рте малознакомого оборотня, в чем-то монстра, если задуматься. На гипнотических глазах, излучавших нескрываемое восхищение, жажду.

— Как ты узнала меня во втором обличье? — голос Тарелла вибрировал, тембр чем-то напоминал мяуканье дикой кошки из сериала ВВС. — Не по запаху же.

Мотнула головой, глупая усмешка сама просилась на губы:

— Нет, конечно. Я едва его чувствую.

— Ну и? Это могла быть Индира, Старк…

Вот и я так думала…

— Не знаю. Просто увидела и поняла, — мямлю нерешительно.

— Тогда почему сомневаешься? — Тарелл прищурился.

— В чем?

— В том, что твоя судьба со мной.

— Все быстро, непонятно, у меня свои цели… Не знаю, — замялась, потерявшись в объятиях кана. Завороженная близостью загадочного оборотня, сочетавшего в себе пленительную неподдельную мужественность и способность к бережному отношению… Не думала, что так бывает. Людоед бесстыдно гладил мое тело, разгоняя кровь. Ненасытным, алчным ртом сначала буквально поглотил мой. Тарелл не столько целовал, сколько, всасывал. Его язык, поразительно нежный, гладкий для такого массивного существа, ласкал, возбуждал… Никогда подобного не испытывала. Было в нашем единении что-то кошмарно-правильное, точно я и кан родились, дабы принадлежать друг к другу, а все остальные — лишь ступеньки на пути к этому.

Тарелл разорвал поцелуй, продолжив облизывать щеки, шею, грудь. Совершенно пьяная от его феромонов, позволила изучать себя, пробуя на вкус каждую капельку пота, каждый миллиметр кожи.

Впервые пережила естественность того, что мужчина дотрагивался всюду, вторгался в святая святых. Без усилий, людоед очистил меня от налета цивилизации, въевшегося в плоть, сроднившегося с ней, подобно татуировке. Извлек из глубин подсознания, крови древнее начало, отчасти дикое, но куда более настоящее, чем все культурные наслоения.

Впечатления совсем не напоминали испытанное в предыдущий раз. Не предполагала, что знойные руки Тарелла — скользящие, мнущие, еще бог знает что делающие, абсолютно преобразят меня.

Ощущение крыльев за спиной — настоящих, тяжелых и легких одновременно, такое реальное в мгновения обращения аурой, ни с того, ни с сего вернулось. Запахи просачивались в нос, заиграв новыми оттенками. Свежесть травы раскололась на солоноватую и с кислинкой. Вода источала тончайший аромат, описать который затрудняюсь. Сродни нотке кокосового молока с чуть различимой яблочной сладостью.

Густая, непроглядная синева ночного леса расступилась, демонстрируя лимонную листву, окаймлявшую удаленную малахитовую зелень деревьев и кустарников. Аквамариновый мох пушился на гальке, мраморной россыпью украсившей берега.

Бирюзовая влага к центру озера отливала васильковым.

Звон капель, ударяющихся о водную гладь походил на органную симфонию, перебиваемую басистым окликом какой-то птицы и мелодичной трелью другой.

Мир вокруг расцветал, как по мановению волшебной палочки сияя все новыми гранями.

Зной прибывал, пульсировал, стремглав разбегаясь по ногам, рукам, переполняя, будоража, вдохновляя, но тут же собрался у пупка.

В какой-то момент четко осознала — отпусти меня кан — зависну над землей. Однако через секунду в голове сработал переключатель.

Тарелл… рядом, пожалуй, слишком… Мы почти сплелись в одно целое. Людоед без капли стеснения исследует меня, не упуская ни одного изгиба, ни одной выпуклости…

Нет! Я не готова! Не сейчас! Стоило дернуться, отстраниться, кан остановился. Пар вырывался из его рта, гематитовые зрачки лихорадочно блестели, ноздри вздрагивали, точно крылья стрекозы. Каждый мускул налился, затвердел сродни металлу, из плавильной печи опущенному в студеную воду. На вдохе грудь увеличивалась вдвое, малейший выдох окутывал лицо призрачным туманом.

— Не сейчас, — голос дрожал — чужой, высокий.

— Ясно, — Тарелл быстро поставил меня на ноги и… сиганул в озеро.

Растерянность сменилась пустотой, словно лишилась чего-то важного, необходимого, как воздух. Холодные сумерки навалились на плечи, острым чувством одиночества вонзившись в грудь. Сердце екнуло. Ну, где же он?

Несколько минут даже пузыри не нарушали целостности зеркального центра водоема.

Паника сумасшедшим дятлом долбила по барабанным перепонкам. Господи! Тарелл пропал, сгинул… оставил…

Темная масса ночного леса, едва обрисованная рассеянным светом Луны, стала мрачной, неприветливой. Сучья будто тянули корявые пальцы, стремясь расцарапать незваную нарушительницу спокойствия. Крики птиц и зверей взмывали в мглу предупреждающими выстрелами.

Я принялась лихорадочно озираться, вздрагивая от малейшего шороха.

Но тут из воды выпрыгнул людоед, черным котом приземлившись на берег. Вот это да! Обратился в прыжке!

Присел. Я послушно взобралась на спину, и зверь рванул в чащу, неожиданно радушно выставившую навстречу ладошки веток. Тарелл катал меня кругами, выскакивая на земляничные поляны, до головокружения пахнущие спелыми ягодами. Перемахивая через поваленные деревья, взбираясь на холмы, от которых стрелами устремлялись ввысь хвойные деревья.

В голове крутился вопрос кана. Как я его узнала? По ауре? Да нет, я не читала ее в тот момент. Тогда как же? Забыв о собственной неодетости, согретая огнем людоеда, раскрепостилась.

Наконец, мы в несколько прыжков достигли границы поселения. Обернувшись, заметила мириады светлячков, неведомыми науке созвездиями зависшие на опушке.

На территории людоедов почти ослепла, инстинктивно прижавшись к мохнатому скакуну — тепло кана успокаивало. Быстро, не меняя темпа, людоед заскочил в дом.

Холл, коридор, моя комната.

Только слезла со спины черного кота, он превратился в мужчину.

Поспешно нацепив очередной мешковатый костюм, плюхнулась на кровать. Тарелл стоял во всей красе. Грудь вздымалась, иссиня-черные локоны взъерошились, губы алели, совсем как у озера. Не заметить причину этого было сложно, как ни старалась смотреть повыше.

— Думаю Индира уже купила тебе одежду, — как ни в чем ни бывало, выдал кан. — Могу разбудить и прислать сейчас. Или утром?

— Утром, — одними губами прошелестела я.

— Спи, — людоед развернулся и ушел, не сделав ни единой попытки приблизиться.

…

На границе дремы и глубокого сна в голове прорезался голос Святейшества.

Хотела возмутиться, но не дали. Гуманоид так затараторил, что только и оставалось слушать. Часть слов пропадали, терялись, другие разобрала с огромным трудом. Мыслесвязь напоминала плохой приемник, то издающий фразы, то шипящий, сродни напуганной кобре.