Сказки русских писателей - Владимир Аникин

— Он с нами!

— С на-а-ми!

Порой пролетал гвардеец на разгоряченной лошади, разбрасывающей пену. Порой какой-нибудь толстяк, пыхтя, бежал в проулок, а по сторонам бежали ражие слуги, приготовив палки для защиты своего господина.

В одном месте такие слуги, вместо того чтобы защищать своего толстого хозяина, совершенно неожиданно принялись его избивать, производя шум на целый квартал.

Раздватрис сперва подумал, что это выколачивают пыль из турецкого дивана.

Отсыпав три дюжины ударов, слуги поочередно лягнули толстяка в зад, потом, обнявшись и потрясая палками, побежали куда-то, крича:

— Долой Трех Толстяков! Мы не хотим служить богачам! Да здравствует народ!

А голоса перекликались:

— Просперо!

— Про-о-оспе-еро!

Словом, была большая тревога. В воздухе пахло порохом.

И наконец случилось последнее происшествие.

Десять гвардейцев преградили путь трем своим товарищам, везшим Раздватриса. Это были пешие гвардейцы.

— Стой! — сказал один из них. Голубые глаза его сверкали гневом. — Кто вы?

— Не видишь? — спросил так же гневно гвардеец, за спиной которого сидел Раздватрис.

Лошадям, задержанным на полном ходу, не стоялось. Тряслась сбруя. Тряслись поджилки у учителя танцев Раздватриса. Неизвестно, что тряслось громче.

— Мы солдаты дворцовой гвардии Трех Толстяков.

— Мы спешим во дворец. Пропустите нас немедленно!

Тогда голубоглазый гвардеец вынул из-за шарфа пистолет и сказал:

— В таком случае, отдайте ваши пистолеты и сабли. Оружие солдата должно служить только народу, а не Трем Толстякам!

Все гвардейцы, окружившие всадников, вынули пистолеты. Всадники схватились за свое оружие. Раздватрис лишился чувств и свалился с лошади. Когда он очнулся — точно сказать нельзя, но во всяком случае уже после того, как бой между сопровождавшими его гвардейцами и теми, которые их задержали, окончился. Очевидно, победили последние. Раздватрис увидел около себя того самого, за чьей спиной он сидел. Этот гвардеец был мертв.

— Кровь, — пролепетал Раздватрис, закрывая глаза.

Но то, что он увидел через секунду, потрясло его в три раза сильнее.

Его картонная коробка была разбита. Его имущество вывалилось из обломков коробки. Его чудная одежда, его романсы и парики валялись в пыли на мостовой…

— Ах!..

Это в пылу сражения гвардеец уронил доверенную ему коробку, и она расквасилась о пухлые камни мостовой.

— А! Ах!

Раздватрис бросился к своему добру. Он лихорадочно перебрал жилеты, фраки, чулки, туфли с дешевыми, но красивыми на первый взгляд пряжками и снова сел на землю. Его горе не имело границ. Все вещи, весь туалет остался на месте, но самое главное было похищено. И пока Раздватрис воздевал к голубому небу свои кулачки, похожие на булочки, три всадника неслись во весь опор к Дворцу Трех Толстяков.

Их лошади принадлежали до сражения трем гвардейцам, везшим учителя танцев Раздватриса. После сражения, когда один из них был убит, а остальные сдались и перешли на сторону народа, победители нашли в разбившейся коробке Раздватриса нечто розовое, завернутое в марлю. Тогда трое из них немедленно вскочили на отвоеванных лошадей и поскакали.

Скакавший впереди голубоглазый гвардеец прижимал к груди нечто розовое, завернутое в марлю.

Встречные шарахались в сторону. На шляпе гвардейца была красная кокарда. Это означало, что он перешел на сторону народа. Тогда встречные, если это не были толстяки или обжоры, аплодировали ему вслед. Но, приглядевшись, в изумлении замирали: из свертка, который гвардеец держал на груди, свисали ноги девочки в розовых туфлях с золотыми розами вместо пряжек…

Глава XIII Победа

Только что мы описывали утро с его необычайными происшествиями, а сейчас повернем обратно и будем описывать ночь, которая предшествовала этому утру и была, как вы уже знаете, полна не менее удивительными происшествиями.

В эту ночь оружейник Просперо бежал из Дворца Трех Толстяков, в эту ночь Суок была схвачена на месте преступления.

Кроме того, в эту ночь три человека с прикрытыми фонарями вошли в спальню наследника Тутти.

Это происходило приблизительно через час после того, как оружейник Просперо разгромил дворцовую кондитерскую и гвардейцы взяли Суок в плен возле спасательной кастрюли.

В спальне было темно.

Высокие окна были наполнены звездами.

Мальчик крепко спал, дыша очень спокойно и тихо.

Три человека всячески старались спрятать свет своих фонарей.

Что они делали — неизвестно. Слышался только шепот. Караул, стоявший у дверей спальни снаружи, продолжал стоять как ни в чем не бывало.

Очевидно, трое вошедших к наследнику имели какое-то право хозяйничать в его спальне.

Вы уже знаете, что воспитатели наследника Тутти не отличались храбростью. Вы помните случай с куклой. Вы помните, как был испуган воспитатель при жуткой сцене в саду, когда гвардейцы искололи куклу саблями. Вы видели, как струсил воспитатель, рассказывая об этой сцене Трем Толстякам.

На этот раз дежурный воспитатель оказался таким же трусом.

Представьте, он находился в спальне, когда вошли трое неизвестных с фонарями. Он сидел у окна, оберегая сон наследника, и, чтобы не заснуть, глядел на звезды и проверял свои знания в астрономии.

Но тут скрипнула дверь, блеснул свет и мелькнули три таинственные фигуры. Тогда воспитатель спрятался в кресле. Больше всего он боялся, что его длинный нос выдаст его с головой. В самом деле, этот удивительный нос четко чернел на фоне звездного окна и мог быть сразу замечен.

Но трус себя успокаивал: «Авось они подумают, что это такое украшение на ручке кресла или карниз противоположного дома».

Три фигуры, чуть-чуть освещенные желтым светом фонарей, подошли к кровати наследника.

— Есть, — раздался шепот.

— Спит, — ответил другой.

— Тсс!..

— Ничего. Он спит крепко.

— Итак, действуйте.

Что-то звякнуло.

На лбу воспитателя выступил холодный пот. Он почувствовал, что его нос от страха растет.

— Готово, — шипел чей-то голос.

— Давайте.

Опять что-то звякнуло, потом булькнуло и полилось. И вдруг снова наступила тишина.

— Куда вливать?

— В ухо.

— Он спит, положив голову на щеку. Это как раз удобно. Лейте в ухо…

— Только осторожно. По капельке.

— Ровно десять капель. Первая капля страшно холодная, а вторая не вызывает никакого ощущения, потому что первая действует немедленно. После нее исчезнет всякая чувствительность.

— Старайтесь влить жидкость так, чтобы между первой и второй каплей не было никакого промежутка.

— Иначе мальчик проснется, точно от прикосновения льда.

— Тсс!.. Вливаю… Раз, два!..

И тут воспитатель почувствовал сильный запах ландыша. Он разлился по всей комнате.

— Три, четыре, пять, шесть… — отсчитывал чей-то голос быстрым шепотом. — Готово.

— Теперь он будет спать три дня непробудным сном.

— И он не будет знать, что стало с его куклой…

— Он проснется, когда уже все окончится.

— А то, пожалуй, он начал бы плакать, топать ногами, и в конце концов Три Толстяка простили бы девчонку и даровали бы ей жизнь…

Три незнакомца исчезли. Дрожащий воспитатель встал. Зажег маленькую лампочку, горевшую пламенем в форме оранжевого цветка, и подошел к кровати. Наследник Тутти лежал в кружевах, под шелковыми покрывалами маленький и важный.

На огромных подушках покоилась его голова с растрепанными золотыми волосами.

Воспитатель нагнулся и приблизил лампочку к бледному лицу мальчика. В маленьком ухе сверкала капля, будто жемчужина в раковине.

Золотисто-зеленый свет переливался в ней.

Воспитатель прикоснулся к ней мизинцем. На маленьком ухе ничего не осталось, а всю руку воспитателя пронизал острый, нестерпимый холод.

Мальчик спал непробудным сном.

А через несколько часов наступило то прелестное утро, которое мы уже имели удовольствие описывать нашим читателям.

Мы знаем, что произошло в это утро с учителем танцев Раздватрисом, но нам гораздо интереснее узнать, что стало в это утро с Суок. Ведь мы ее оставили в таком ужасном положении!

Сперва решено было бросить ее в подземелье.

— Нет, это слишком сложно, — сказал государственный канцлер. — Мы устроим скорый и справедливый суд.

— Конечно, нечего возиться с девчонкой, — согласились Три Толстяка.

Однако не забудьте, что Три Толстяка пережили очень неприятные минуты, удирая от пантеры. Им необходимо было отдохнуть. Они сказали так:

— Мы поспим немного. А утром устроим суд.