Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

— Это кто?

— Моя кухонная плита и печь… Первое, что я купила, приехав сюда… Конечно, это было полное безумие… Угрохала на нее все свои деньги… Но такая была у моей nanny в Англии, и я знала, что без нее не справлюсь… По-французски cubiniere — одновременно и печь и повариха, и эта лексическая неопределенность всегда казалась мне очень правильной. Для меня, для всех нас, Ага — живое существо. Что-то вроде доброй, теплой бабушки, милой, заботливой, и мы вечно прячемся в ее юбках. Нижняя духовка слева, например, очень удобная…

Когда дети ложатся спать, а я с ног валюсь от усталости, я сажусь перед ней и засовываю в нее ноги. Это… lovely[206]… Хорошо, по ночам к нам никто не заходит! Женщина с волком и ногами в печке — разговоров хватило бы на несколько лет вперед! Да, машина у нас тогда была совсем никудышная, зато за свою голубую Агу я заплатила, как за «Ягуар».

Ладно… вернемся к нашим баранам. Вернее, к ягнятам. Жертвенным ягнятам. Родители уехали, юная няня намекнула мне, что больше всего хлопот доставила ей моя мама и… Что еще?

Хреново мне было…

Самюэль снова стал писаться в постель, Алис мучили кошмары, и она каждый день спрашивала меня, когда же Мама перестанет быть мертвой.

Я сводила их к детскому психиатру, он сказал мне: Задавайте им вопросы, постоянно расспрашивайте, заставляйте вербально выражать наболевшее и, главное, главное никогда не спите вместе с ними. Я сказала, да, да, но через три сеанса стала все делать по-своему.

Я никогда не задавала им вопросов, зато стала настоящим докой в игрушках Playmobil, конструкторах Lego и жвачках всего света. Я заперла дверь спальни Пьера и Эллен, и мы спали все вместе в комнате Сэма. На полу, на трех матрасах… Говорят, так делать нельзя, но это оказалось потрясающе эффективно. Никаких тебе больше кошмаров и мокрых простыней, зато масса историй перед сном… Я знала, что Эллен говорила с ними по-французски, но читала им по-английски Энид Блайтон, Беатрикс Поттер и прочие наши детские книжки, я стала делать также.

Я не заставляла их «вербально выражать наболевшее», но Самюэль частенько останавливал меня и объяснял, как этот отрывок читала Мама, и что она изображала раздраженного мистера Мак Грегора или Винни Пуха гораздо лучше, чем я… Мы и сейчас даже с Ясином и Недрой читаем «Оливера Твиста» в оригинале. Что не мешает им приносить из колледжа отвратительные отметки!

А потом настал первый День Матерей… Первый из длинной череды, и нам всегда в этот день непросто… А потом я пошла разговаривать с их учительницами, просила их прекратить эти идиотские «часы матерей»… Это Алис как-то раз вечером мне про них рассказала… Из-за них она так плакала… «А теперь, дети, надеваем пальто, начинается час матерей!» Я просила их, чтобы они добавляли «и тетушек»… но из этого так ничего и не вышло…

Ох! Эти педагоги… Мое проклятие… Вы можете себе представить, что Ясин — последний по успеваемости в классе? Ясин? Самый удивительный и любознательный мальчик, каких я когда—либо встречала! И все из-за того, что он неправильно держит в руке карандаш. Думаю, его никогда не учили писать… Я пыталась, но все без толку, как он ни старается, его каракули не разобрать. Несколько месяцев назад ему задали доклад про Помпеи. Он просидел над ним бог знает сколько времени, подготовил все замечательно. Алис сделала иллюстрации, и мы даже смастерили несколько муляжей за кухонным столом. В общем, все поучаствовали… А он получил всего десять баллов из двадцати, потому что текст надо было написать от руки, — учительница это специально оговорила. Я пошла к ней, чтобы подтвердить, что он все напечатал сам, но она ответила мне, что он должен делать «так же, как все»…

Также, как все…

Ненавижу это выражение.

Мерзость какая.

По сравнению со всеми, что у нас за жизнь эти последние девять лет?

Катастрофа?

Веселенькая такая катастрофа…

Пока я терплю, потому что Недре тоже у нее учиться, но когда мы закончим с начальной школой, я пойду к ней и скажу: «Мадам Кристель П., вы набитая дура». Да, я грубиянка и не жалею об этом, потому что уже была однажды за это вознаграждена…

Я рассказывала, уж и не помню кому, что собираюсь объяснить этой козе, кто она такая, и Самюэль, который при этом присутствовал вместе с друзьями, сказал со вздохом: «Моя настоящая мама никогда бы этого не сделала…» Для меня это было настоящей наградой, потому что в последнее время с ним стало нелегко… Типичный кризис переходного возраста, так я думаю, но в нашем случае все серьезнее… Он никогда так не скучал по родителям… Носит теперь исключительно вещи отца и деда, ну и конечно… тетушка Кейт со своими пирогами и морковками стала для него уже не слишком серьезным примером для подражания… Я обрадовалась, потому что он произнес это так нежно, а значит, этот неблагодарный, прожорливый, прыщавый бездельник хотя бы не потерял чувства юмора… Ладно, главное — не расслабляться. Эту дрянь я все равно проучу! Они рассмеялись.

— Но как вы все очутились здесь?

— Сейчас дойдем и до этого… Давайте мне ваш стакан.

Шарль был пьян. Пьян от всего услышанного…

— В общем, я делала, что могла… Я часто оказывалась не на высоте, но дети были на редкость милы и терпеливы… Как их мама… которой мне так не хватало… На самом деле, по ночам плакала я. Когда они чувствовали себя несчастными, мне хотелось, чтобы рядом была Эллен, а когда счастливыми — тем более. Я жила в ее квартире, среди ее вещей, пользовалась ее щеткой для волос, носила ее свитеры. Я читала ее книги, памятки на двери холодильника, и даже ее любовные письма, однажды вечером, когда впала в полную тоску… Мне не с кем было поговорить о ней. Мои dearest friends[207] просыпались, когда я ложилась спать, и не было еще ни интернета, ни скайпа, ни всех этих мудреных спутников, превративших нашу огромную планету в маленький будуар…

Мне хотелось, чтобы Эллен научила меня говорить голосом Винни. И Пятачка. И братца Кролика. Хотелось, чтобы она посылала мне оттуда какие-нибудь сигналы, чтобы я знала, что она думает о моих необычных начинаниях и так ли это страшно, если мы спим все вместе… нам ведь так лучше… Я хотела, чтобы она подтвердила мне, что не стоит страдать из-за того парня и что я правильно сделала, лишив его возможности меня найти. Я хотела, чтобы она обняла меня и приготовила для меня тоже горячего молока с флёрдоранжем…

Мне хотелось позвонить ей и рассказать, как трудно растить детей сестры, которая исчезла, даже не попрощавшись с ними, чтобы не тревожить их. Я хотела обратить время вспять и сказать ей: Пусть они уезжают вдвоем и пьют там свое вино, а мы с тобой нальемся шерри, и я расскажу тебе про папайю да про то, кто с кем спит в кампусе.

Она была бы в восторге, если бы я так сказала. Ведь именно этого она от меня и ждала…

По-моему, я потихоньку сходила с ума и разумнее было бы переехать, но я не могла их заставлять… К тому же это было не так-то просто… Я забыла рассказать вам… скажем так, техническую сторону этого дела… Семейный совет, повестка в суд по вопросу опеки, нотариус и все, что пришлось провернуть, чтобы добыть средства для их существования… Вам это тоже интересно, Шарль, или сразу про наш отъезд в деревню?

— Очень интересно, но…

— Что?

— Они там не простудятся, барахтаясь в воде?

— Господи… Да ничего с этими дуралеями не будет! Сейчас мальчишки начнут гоняться за девчонками, и все в два счета согреются, уверяю вас…

Молчание.

— Вы такой заботливый?

Он порозовел в темноте…

Перед ними с визгом пролетела «Не тронь — получишь», а за ней — местный Боб Дилан.

— Ну, что я вам говорила! Кстати… Вы бы положили презервативы в сарае, где хранятся седла?

Шарль закрыл глаза.

Ну и девушка, американские горки…

— Я вот положила… Рядом с коробкой сахара для лошадей… Когда я сообщила об этом Сэму, он посмотрел на меня так словно я извращенка какая-то, зато у извращенки теперь совесть спокойна!

От комментариев он воздержался. Плечи их иногда соприкасались, да и сюжет был несколько… короче…

— Да, техническая сторона дела меня очень интересует, — улыбнулся он, глядя в свой стакан.

В темноте было не видно, но он почувствовал, что она улыбнулась.

— Это долгая история, — предупредила она его.

— Я никуда не спешу…

— Авария произошла восемнадцатого апреля, до конца мая я временно исполняла обязанности «в черную», как выражаются мои старшие, потом пришлось собирать так называемый «семейный совет», по три человека с отцовской стороны и по три с материнской. С нашей стороны все было ясно: Dad,[208] Мама и я. А вот с родней Пьера оказалось сложнее: та еще семейка, прямо какой-то Мориаковский змеюшник, они так долго договаривались, что первое заседание пришлось перенести.