Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера - Сергей Кремлев

А СОВЕТСКИЙ СОЮЗ, перелистнув эти страницы, писал уже новые. Тут было еще много ошибок, помарок, перечеркиваний, корявостей и клякс.

Но их, эти страницы, где летопись перемежали репортажи, минутное смешивалось с вечным, а наивное с новаторским, читал уже весь мир. Равнодушных или снисходительных к началу 1930-х не осталось. И друзья и враги все лучше понимали, что это, похоже, всерьез. И все чаще и те, и другие тревожились и задумывались, хотя и по разным причинам.

Сорокачетырехлетний смуглый индиец, сидящий на жестком табурете в душной тюремной камере, был другом. Шесть лет назад, в 1927 году, вместе с отцом Мотилалом Неру, тоже крупным деятелем индийского освободительного движения, он впервые приехал в Советский Союз, и тогда написал: «Советская революция намного продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент той новой цивилизации, к которой может двигаться мир».

Теперь, летом 1933 года, он записывал в тетрадь, лежащую перед ним на столе:

«Появление нацистского правительства в Германии означает, однако, что у России появился новый и крайне агрессивный враг. Сейчас, правда, этот враг не в состоянии причинить России много прямого зла, но в перспективе он представляет собой великую опасность. В области международных отношений Советская Россия вела себя в очень значительной степени как удовлетворенная держава, избегающая всяких ссор и старающаяся сохранить мир во что бы то ни стало. Это — национальная политика строительства социализма в одной стране и избегания всяких внешних осложнений. Ясно одно: пятилетний план совершенно изменил лицо России».

Не юный, но полный желания борьбы, с рано поседевшими висками, узник отложил ручку и задумался. Потом перелистнул тетрадь и начал перечитывать написанное утром:

«В прошлом случалось, что страны концентрировали все свои силы на решении какой-то важной задачи, но это бывало только в военное время. Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию народа на мирном созидании, а не на разрушении. Но лишения были велики, и часто казалось, что весь грандиозный план рухнет. Многие видные большевики полагали, что напряжение и лишения должны быть смягчены. Не так думал Сталин. Непреклонно и молчаливо продолжал он проводить намеченную линию. Он казался железным воплощением неотвратимого рока, движущегося вперед к предначертанной цели».

Неру сказал красиво, но если бы Сталин прочел эти строки, он улыбнулся бы. На втором году второй пятилетки, в июле 1934 года, английский фантаст Уэллс задал ему вопрос:

— Мистер Сталин, вряд ли кто-то лучше вас знает, что такое революция, и притом на практике. Восстают ли массы сами? Или истина в том, что все революции делаются меньшинством?

Сталин отрицающе махнул ладонью и ответил:

— Да, для революции требуется ведущее меньшинство. Но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не опирается на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей.

Уэллс явно не ожидал такого трезвого ответа и удивился:

— Хотя бы пассивную, говорите вы? Может быть, подсознательную?

— Частично и на полуинстинктивную, полусознательную, но без поддержки миллионов меньшинство бессильно.

Они говорили еще долго, а потом Уэллс сказал:

— Я еще не могу оценить многого, потому что приехал только вчера. Но я видел уже счастливые лица здоровых людей. Контраст по сравнению с 1920 годом поразительный.

Сталин поморщился и недовольно буркнул:

— Можно было б сделать и больше, если бы мы, большевики, были поумнее.

В ГЕРМАНИИ ко времени этой беседы уже более года во главе страны и народа стоял Адольф Гитлер. Но для того, чтобы это стало фактом социальной и политической жизни Германии, как фюреру, так и самим немцам пришлось проделать непростой путь длиной в десять лет, если считать от провалившегося «Пивного путча» 1923 года — первого действия Гитлера, сделавшего его национально известным.

Да, путь от пивного зала «Бюргербрайкелле» к Третьему рейху был хотя и непрост, но интересен. В Германии пусть иначе, чем в России, жизнь тоже начинала набирать новые обороты, закручивая какие-то тоже ранее небывалые процессы…

ГЛАВА 8. Германия: путь к Третьему рейху

СТАЛИН ответил так Уэллсу не рисуясь. Он вообще был чужд рисовки и позы.

В СССР действительно можно было сделать и больше. Однако и так уже было сделано немало. Главное же — в нем было покончено с властью Капитала.

В Европе и в Германии она сохранилась. И рассчитывать на какие-либо реальные перспективы европейской революции не приходилось, в том числе и в Германии.

29 июня 1929 года уже больной Чичерин писал Сталину: «Ложная информация из Китая повела к нашим колоссальным ошибкам 1927 года… Механически пережевывающие заученные мнимореволюционные формулы тт. Ломинадзе, Фортус, Шацкин (все — троцкисты. — С.К.) и прочие комсомольцы этого факта не изменили.

Ложная информация из Германии принесет еще больший вред. Нет хуже несоответствия между тактикой и существующими силами… Генеральная стачка провалилась оглушительно. Выборы в саксонский ландтаг — полный неуспех для коммунистов, уменьшение поданных голосов. В Париже традиционная демонстрация на кладбище была неожиданно бледной.

Французские коммунальные выборы — топтанье на месте. В Англии из 22 миллионов поданных голосов оказалось коммунистических 50 тысяч, то есть ничто. Германская компартия сократилась с 500 тысяч до 100 тысяч.

И этому надо принести в жертву беспримерно колоссальный факт создания СССР, подрывать его положение, ежедневно портить отношения с Германией и врать об ее переориентировке, чтобы дать немножко больше агитационного материала т. Тельману?

Ставка на „нуль“ — изумительно»…

В паре абзацев Чичерин обрисовал — если вдуматься — суть всей проблематики внешнеполитической деятельности СССР на ближайшее десятилетие.

На что делать ставку?

На германскую революцию, как этого добивались троцкисты?

Или на Германию как таковую, экономическое сотрудничество с которой обеспечивало бы СССР быстрейшую индустриализацию?

Так смотрели на дело Сталин и его соратники, поэтому Чичерин именно к Сталину и адресовался…

Под «враньем о переориентировке» Чичерин имел в виду те коминтерновско-«известинские» каверзы, которым охотно способствовал Литвинов.

Если верить «Известиям», то Германия была похожа на бочку с керосином — поднеси «коминтерновскую» спичку, и запылает.

Есть такой анекдот брежневской поры: «В „Правде“ нет известий, а в „Известиях“ нет правды». В тогдашней «Правде» известий хватало, но вот даже в тогдашних «Известиях» с правдой, во всяком случае о Германии, было туговато…

А что касается германских «резервов революционности», уважаемый читатель, то лучше всего нам будет обратиться к цифрам.

Выборы в рейхстаг в Веймарской Германии проходили в том же «рваном» темпе, в котором жили немцы в те непростые годы. Вот их хронология: 1919 год; 1920 год; потом май 1924 года и декабрь 1924 года; потом 1928 год, осень 1930 года, июль 1932 года и через три месяца, в ноябре 1932 года, выборы вновь.

И наконец, парламентская выборная кампания весны 1933 года — уже при рейхсканцлере Гитлере.

ТАК КАК же все эти годы голосовала Германия? В советских послевоенных источниках об этом пишется скупо. Однако весьма внятный (хотя и не полностью) ответ на этот вопрос я нашел в книге Александра Абрамовича Галкина «Германский фашизм», изданной в 1988 году и аттестованной издателями как «главное пособие по истории германского фашизма».

Государственной доктриной рейха был не фашизм, а нацизм. Но Бог уж с ним. Важнее то, что цифр в книге Галкина хватает, хотя далеко не всегда они доказывают то, что стремился доказать сам Александр Абрамович.

Что ж, это одно из свойств исторической цифры — ее уломать сложнее, чем человека. А обойтись без нее — значит лишиться даже остатков «ученой» тоги. Так что спасибо А. А. Галкину за подробные сведения, частью которых мне хотелось бы поделиться с читателем.

Уж очень они, как мне кажется, интересны и даже увлекательны, потому что, вдумавшись в них, вдруг видишь совсем не тот облик Германии, который старательно выписывали для нас хрущевско-брежневские «историки ЦК КПСС»…

Так вот…

В 1933 году среди более чем тридцати миллионов самодеятельного населения (избирателей было на десяток миллионов больше) рабочих на предприятиях с числом работающих более пяти человек было 6 миллионов. И даже этот наиболее организованный слой трудящихся далеко не полностью голосовал за коммунистов. В Германии были очень сильны социал-демократы.