Свеча Дон-Кихота - Павел Петрович Косенко

обращен к свите, к пастве, которая опять не поняла своего пастыря, и вот приходится наскоро стаскивать одеяние мессии и режиссировать этой тупой массовкой.

Фома совершенно чужд бессмысленного мучительства. Он отнюдь не моральный садист. Его издевательства над окружающими — своего рода духовный тренинг, дрессировка, школа по выработке качеств, необходимых для осуществления той глубоко отвратительной нам и бесконечно привлекательной для Фомы барски-холопской идиллии, где голодный мужик «духовно воссоединяется» со своим помещиком и даже вельможей.

«Село Степанчиково» — это спектакль о кумиротворчестве. О том, какого бога заслуживают творящие богов.

…Самый талантливый художник не оставит следа в нашей душе, если у него нет своей, выстраданной и прочувствованной темы. Евгений Диордиев нашел свою тему давно и всегда верен ей. Поэтому так волнует нас, зрителей, его искусство, утверждающее доброту, утверждающее человеческое в человеке.

Его вело чувство долга

Прежде чем стать писателем-профессионалом Сергей Николаевич Мартьянов пятнадцать лет прослужил в пограничных войсках. Достаточно было раз взглянуть на него, чтобы узнать в нем кадрового военного. Рослый, широкогрудый, сохранявший и в штатском пальто отличную армейскую выправку, словно излучающий физическое и душевное здоровье, он выглядел образцовым типажем на роль стопроцентно положительного офицера для фильма о современной армии. А выражение лица у него обычно бывало благожелательно-снисходительное, чуть ироничное — выражение давнего удачника, привычного баловня судьбы, человека, которому все дается легко и просто.

Между тем в действительности это было далеко не так.

Начать с того, что несмотря на вид атлета, здоровьем Сергей Николаевич обладал неважным. Умер он, не дожив до пятидесяти, последние годы тяжело болел. Но помню, как еще задолго до начала роковой болезни, его однажды увезла «скорая помощь» прямо с писательского съезда — начался сильнейший сердечный приступ. А в бытовых привычках Мартьянов был очень скромен и умерен. Курил, правда, много.

И писал он трудно. Почему-то запомнилось, как жена его, Милита Николаевна, жаловалась мне лет десять назад: Сергей начал новый рассказ, пока не кончит, покой в доме не наступит — будет, как всегда, хандрить, маяться, не выпускать изо рта папиросы, не спать ночами, сутками бродить от дивана к письменному столу и обратно. Я замечал, что уверенность в удаче у Мартьянова бывала редко: окончив вещь, он скорей ждал хулы, чем хвалы, никогда не обижался на критические замечания, как бы резки они ни были.

Внешне литературная биография писателя Мартьянова складывалась весьма благополучно. Были, конечно, у него и свои неприятности, но в общем издавали его охотно и часто, «критических морозов» он почти не испытал (разве только за некоторые экскурсы в область кинематографии, но с каким писателем этого не бывает), популярность его, вес в литературной среде и общественный авторитет росли от книги к книге. Только надо уточнить: так его писательский путь складывался отнюдь не стихийно в силу природного таланта; нет, Сергей Николаевич сам складывал этот путь таким образом, без конца напрягая ум и волю. На самом деле его дорога была дорогой поисков. Он упорно искал себя, как писателя, точнее, искал способы с наибольшей эффективностью, пользой, с наибольшим проникновением в сознание читателя выразить то, что считал необходимым. И давались ему эти поиски очень нелегко.

Если не бояться слов, то надо писателя Мартьянова назвать человеком долга. Свой долг литератора, долг писательского служения народу, он осознавал очень отчетливо и старался выполнить его как можно лучше.

Все творчество Сергея Мартьянова — это одна песня, песня о людях советской границы. Может быть, слово «песня» в данном случае не очень уместно — внешней патетики Мартьянов не любил и в жизни и в писательской работе. Что ж, заменим это слово другим — повесть.

Почти не встретишь у него рассказа, среди действующих лиц которого не было бы пограничников.

Мартьянов рос в тридцатые годы, когда любовь к армии и особенно любовь к пограничникам была в воздухе, эпохи, когда имена Коробицына и Карацюпы, имена героев Хасана с гордостью повторялись миллионами советских людей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он, родившийся в самой глубине России (в Иванове) в обычной «гражданской» семье, учившийся в педагогическом институте (в Ярославле), окончив вуз, добровольно пошел в погранвойска и отдал границе не только пятнадцать лет службы, но и всю свою писательскую жизнь.

Для него не было вопроса, о чем писать и зачем писать. Это для него было ясно с самого начала. Искал он ответа на вопрос как писать.

Сергей Мартьянов начал писательский путь в то время, когда тема границы временно ушла из большой литературы. Если в 30-е годы о пограничниках писали такие мастера как Петр Павленко и Аркадий Гайдар, Михаил Слонимский и Сергей Диковский, то к концу 40-х граница в немногих книжках о ней порой изображалась так же примитивно «романтически», как она представляется вначале герою мартьяновского рассказа «Первое задание»: «Полосатые столбы, настороженная тишина, суровые лица пограничников, вооруженные до зубов шпионы, ночные тревоги, выстрелы. Словом, жизнь, полная романтики и подвигов».

Начинающий писатель в первых своих вещах отдал некоторую дань такому изображению пограничной жизни. Но жизненный материал, которым он владел, позволил быстро сломать эту нехитрую схему. Не будет преувеличением сказать, что все творчество С. Мартьянова 50-х и начала 60-х годов полемически направлено против такого поверхностного и по сути дела дискредитирующего тему «освещения» границы и пограничников.

Вот герой названного выше рассказа впервые попадает на заставу. «Я осмотрелся по сторонам. На деревянной вышке стоял часовой, наблюдая в бинокль. У коновязи переступали ногами три лошади, мирно жевали овес. На веревке сушилось белье. По двору, хромая, расхаживала жирная грязная свинья с проволочным кольцом, продетым сквозь ноздри». И офицер пограничных войск капитан Ильяс Жунусов вызывает у героя рассказа, прибывшего на заставу для стажировки, разочарование — во всем облике Ильяса с его «добрейшей улыбкой» нет ничего от привычного по книгам представления о пограничнике. Да и дело, в котором предстоит участвовать стажеру, сугубо не романтическое: нет ни тайн, ни шпионов — просто старые переправщики братья Лымари (место действия — Закарпатье) собираются перевезти через границу двух заурядных уголовников.

Но, снимая книжную романтику, писатель в то же время передавал подлинную романтику сурового, нелегкого труда, необходимого Родине. Рассказ кончается словами: «Я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидавшая мужа на обочине ночной дороги. Может быть, это и есть настоящая романтика?»

Эта полемика со штампом в области такой важной темы обратила на себя внимание, получила поддержку, и писатель пошел и дальше этим путем. И тут его подстерегала