Громов: Хозяин теней - Екатерина Насута

я уеду, то… вдруг да дело не в моей душе, а в этой вот палате? Конкретно в этой. Вдруг тут незримый пробой, связавший два разных мира и меня с Савкой. Я уеду и связь оборвётся. И тень подохнет. А опухоль… ну ладно, она меня меньше всего волнует.

Савка же точно пропадёт, если я исчезну.

И теперь эта мысль наполняла меня липким страхом и почти паническим желанием нырнуть туда, проверить, всё ли в порядке.

— Дело… Лен… знаешь… а я, наверное, всё-таки свихнулся.

Ленка всматривается в моё лицо, пытаясь понять, не очередная ли это моя тупая шутка. А потом трясёт головой:

— Ну ты… выдумал… ты уже давно того… все мы уже давно того.

Рассказывать?

Она выслушает. И наверное, даже психиатра не вызовет. Хотя вот проконсультироваться бы… ну, насчёт Савкиной тоски, которая, жопой чую, вернётся. Чего говорить там.

Как вести.

Чего говорить и чего не говорить.

Только… сдаётся, доктор будет уже не так лоялен, как Ленка. Я и сам бы, честно говоря, решил, что бредит человек, расскажи кто про тот, другой, мир, тени и Савку. А что бред такой закрученный и подробный, так ведь и он внутренней логики не лишён. И вообще, разум горазд выдумывать.

Да…

— Всё будет хорошо, — я понимаю, что Ленке не скажу, потому как зачем волновать-то её? — Лучше поведай, что там за ерунда приключилась, с Викушиным сыночком. Сильно достал?

— Да… засранец редкостный.

Тему она меняет не слишком охотно, но поддаётся, знает, что если не хочу, то и говорить не стану. А потому откидывает прядку выбеленных волос и вздыхает.

— Тимоха — славный мальчонка. Да и она… меня напоминает.

Молчу, чтоб не ляпнуть какую-то глупость.

— Только у неё мозгов больше, чем у меня когда-то было, — признаётся Ленка. — Или везения? Моя большая любовь до свадьбы не дотянула. Закончилась, когда он меня продал. У него такая работа была, искал девчонок посимпатичней и вот, склонял… к делу. А она замуж вышла, хотя этот твой племянничек дерьмо редкостное… попытался Тимоху украсть.

Я слушал Ленкино щебетанье, полное искреннего возмущения, будто бы она вполне себе полагала Тимоху, да и матушку его, своими родными.

Может, так оно и было?

Главное, что мысли мои уплывали туда, к Савке…

Здесь… разберется. На Викушиного сына Ленкиных сил хватит. Так что уймут и построят, и всё-то у них будет, если не хорошо, то нормально. Лучше прежнего.

А Савка…

Савка — это другое…

И понять бы, не связано ли мое чудесное выздоровление с его тоскою и апатией. А если связано, то… как мне поступить?

В город мы выбрались.

Что сказать, та же дыра и пыхтящий Савка, который пытался в нее ввинтиться. Метелька, ужом скользнувший следом. Машина, правда, уже не грузовик. Резкая вонь бензина и спирта, грохот и скрип. Ощущение, что эта вот, едва ли не на коленке собранная, явно из подручных запчастей, жестянка того и гляди развалится.

Тряска.

Савкин восторг и вместе с тем ужас, сплавившиеся воедино. Он прилип к темному, перечеркнутому трещиной стеклу. Правда, разглядеть что-то не получилось. То ли стекло было грязно до непроницаемости, то ли зрение наше, даже измененное, на подобные фокусы способно не было.

Пару раз вильнув — за окошком мелькнуло светлое пятно и темные громадины строений, — авто остановилось. И Метелька, выбравшись бочком, велел:

— Ну это… Давай, вылазь.

Савка вылез.

Что сказать. Двор какой-то. Домина углом, возвышается на пять этажей. С одной стороны двор подпирает стена соседнего строения, рассмотреть которое не вышло

— Явились, — буркнул хмурый мужик, сплюнувши под ноги. — Наглая ныне молодежь пошла. Их достойные люди приглашают, а они мало того, что не спешат уважать…

— Уважаем, Еремей Анисович, — Метелька спешно поклонился и меня дёрнул. Ну и я поклонился, раз уж положено. — Мы же ж тоже над собою не свободные. От как вышла оказия, так и сразу…

— Вижу, вижу, — мужик провел рукой по усам. Шикарные такие усы, в жизни подобных не видал.

Да и сам этот тип.

Огромен.

Высок и широк в плечах. И шинель лишь подчёркивает стать.

Впрочем, долго разглядывать мужика не получилось. Повернувшись к нам спиной, будто разом утратив всякий интерес и к Метельке, и ко мне, и в целом к происходящему, он зашагал куда-то в сторону. А Метелька, вцепившись в руку, потащил меня к дому.

— Давай, давай, — поторапливал он.

— Кто это был? — спросил я шепотом.

— Так… — Метелька оглянулся. — Еремей Анисимович. Страшный человек. Потом скажу.

Потом, так потом.

Мы поднимались по узкой тесной лестнице с крутыми ступенями. И Савка придерживался за стену. Воняло свежей краской, но и только.

Второй этаж.

Третий.

Метелька остановился перед дверью и, вытянувшись, отер ладони об одежду. Я чуял и его страх, и нерешительность, и даже желание сбежать, что нам вряд ли удалось бы.

Он и руку к двери дважды протягивал и дважды одергивал, не решаясь постучать.

Не пришлось. Дверь распахнулась сама, едва не хряснув Метельку по лбу.

— А… Припёрся, — раздался тонкий жеманный голосок. И повторил чуть громче: — Шкет припёрся. С приятелем. Ну заходите, гости дороги-и-е…

В коридор вырвались клубы дыма, смешанные с тяжелым душным ароматом духов. Причём духов дешевых, уж в этом я худо-бедно научился разбираться.

А тот, кого я принял сперва за разбитную девицу, посторонился, пропуская нас.

— Ка-а-кие сла-а-авные ма-альчики… — протянул он.

Точно он.

Наброшенный на голое тело халат сполз, обнаживши волосатую и совершенно неженского вида грудь. Да и щетина у этого… существа тоже явственно намекала на принадлежность его к сильному полу.

Условно сильному.