Россия в Первой Мировой. Великая забытая война - А. Свечин

Только специальные части (артиллеристы, саперы, минеры) знали свое дело.

Что касается до коменданта, то его личность и качества характеризуются тем, что, быстро поняв слабость его духа, в гарнизоне возникла мысль арестовать его и избрать другого. В результате, при ускоренной атаке крепости, проведенной выписанным сюда с зап. фронта «покорителем крепостей» ген. Безелером, Новогеоргиевск, лучшая из наших крепостей, бесславно сдался в несколько дней, предоставив в руки врага 80 000 пленных, более 700 годных орудий, множество пулеметов, огромные запасы огнестрельных и продовольственных припасов и верки в почти полной исправности.

Таким образом, предоставленный главнокомандованием собственным силам, то есть долженствовавший выполнить известную стратегическую роль, Новогеоргиевск ее не выполнил. Но, как сказано выше, ни в Ставке, ни в штабе зап. фронта ее не понимали и, как указано было выше, не понимали не только во время войны, но и до нее. Недоумение вызывают в этом отношении и комментарии переводчиков генерального штаба Г. М. и Ф. Г. книжки Ганса Ниманса: «Поход Гинденбурга в Россию». В одном месте говорится: «Название крепость в полном объеме отвечало готовности к обороне только Новогеоргиевска». А в другом месте: «Быстрое падение этой сильной крепости объясняется как слабым ее начальством, так и скверным составом частей ее гарнизона; предвидя печальную участь Новогеоргиевска, наше управление не оставило коменданту крепости ни одной хорошей полевой дивизии». Не значит ли это, что если бы в сильную крепость введен был лучший гарнизон, то она сопротивлялась бы долго, то есть то, что главнокомандованию не желалось! Так вновь спросим: зачем же Новогеоргиевск не был эвакуирован наряду с прочими крепостями? Напомним еще раз, что генерал Борисов объясняет, что ген. Алексеев решал этот вопрос «так себе» — «жалко было» (?). Характерно также то значение, какое все-таки придавалось Ставкой Верховного Новогеоргиевску. В записке от 15 ноября «о ближайших мероприятиях для обеспечения успеха дальнейших военных операций» после Лодзинского сражения, когда силы наши были вдвое больше, чем германские (34 1/2 дивизии против 16), на совещании главнокомандующих в Седлеце указывалось на «очень серьезное значение, какое придается ускорению работ на лев. бер. Вислы по укреплению плацдармов в районах Варшавы и Ивангорода (это упраздненных-то крепостей!) и по укреплению линии Нарева (тоже)», и далее, имея в виду образовать сильную группу войск на Млавском направлении для наступления на Сольдау с целью облегчить продвижение 10-й армии, говорится, что эта группа «прочно обеспечит за нами обладание укрепл. районом Варшава — Новогеоргиевск — Зегрж и Нижним Наревом примерно до Рожан включительно». Опять смешение понятий: укрепленный район, разумеется, не должен был нуждаться в своем обеспечении какой-то группой войск, а сам должен был обеспечивать своим активным гарнизоном действия Млавской группы, служить ее базой и обеспечивать тем же путем переправы через Нарев до Рожан.

Судя по немецким источникам, так и смотрел Гинденбург на роль Новогеоргиевска, почему и предпринял его осаду. Не явствует ли отсюда, что более длительное сопротивление этой «сильной крепости» могло бы надолго отсрочить в 1915 году форсирование немцами Нарева и тем значительно облегчить последующий отход наших армий западного фронта на линию Брест — Белосток, которая, может быть, была бы сохранена, и не потребовалось бы дальнейшего отхода, если бы неманские крепости Ковно и Гродно исполнили свое назначение.

Что касается до крепостей Ковно и Гродно, то, конечно, они призваны были играть при любом стратегическом плане существенную роль, служа опорными пунктами на флангах средненеманского рубежа, заслонявшего собой тыл и сообщение западного фронта. Так и смотрели, судя по немецким источникам, на эти крепости германцы, но, вероятно, не были точно осведомлены о состоянии их обороноспособности.

Ковно была крепостью совершенно устарелой, усиленной лишь рядами передовых позиций, устроенных во время войны там, где собственно должна была пролегать главная крепостная позиция с долговременными фортами. Комендант ее, ген. Григорьев, еще в мирное время зарекомендовал себя как неспособнейший генерал и руководитель обороны.

Гродно как крепость задумана и проектирована была широко, как маневренная крепость тет-до-пон на Немане, но лишь за год до войны начата постройкой; в ней не было ни надлежащего вооружения, ни гарнизона, и ни в каком смысле крепостью в 1914 году считаться не могла, хотя так называлась и имела коменданта.

Тем не менее Гинденбург, задумав окончательно уничтожить уже надорванную 10-ю армию — оплот прав. фланга нашего общего стратегического фронта и заслон на путях к Петербургу, и опасаясь, что она найдет надежную опору в Немане и неманских крепостях, предпринял средствами 8-й армии ген. Белова, охват ее с севера через Лифляндию. Это заставило протянуть наш фронт до моря и еще более растянуть в кордон корпуса. Сравнительно слабое сопротивление, встреченное германцами, и явная деморализация войск 10-й армии, измена полк. Мясоедова и растерянность и неумелое управление этой армии, растерянность, в известной мере распространившаяся и до Верховн. командования, которому одновременно желалось идти на Будапешт за Карпаты, и на Берлин через Бреславль и Краков, и вытеснить немцев из Восточной Пруссии, — все эти обстоятельства побудили Гинденбурга, в сущности, демонстративную операцию обратить в решительную, и обе крепости были позорно эвакуированы после боев на доступах к их долговременным позициям. Ковно была брошена комендантом и ее штабом, а Гродно эвакуирована по приказу свыше.

Как тут выудить из хаоса положений, замыслов и намерений трех препирающихся и разноголосых штабов фронтов, с придачей 4-го штаба Верховного главнокомандующего, и при наличии неспособности к маневрированию командармов роль, какую могли бы сыграть и сыграли крепости на русском фронте?

М. Бонч-Бруевич в своей книге «Потеря нами Галиции в 1915 г.» (Труды Военно-исторической комиссии) приходит к справедливому заключительному выводу: «Уроки 1915 года на юге и на севере не должны оставаться для нас без последствий; надлежит твердо усвоить раз и навсегда, что не может быть войны без общей цели, без ясного представления и определенной постановки ее ближайшей задачи; не может быть ни одной операции без внутренней связи с ближайшей задачей войны, без замысла — по цели и направлению, проводимого полководцем в течение всей „подготовки“ операции и в течение всего периода ее „решения“».

Такова же печальная история и подготовки к войне возможных театров боевых действий в пограничных зонах России, — подготовки крепостей ее к обороне и использования их в течение самой войны.

Б. И. Доливо-Добровольский. Борьба на морях

Борьба на морях во время войны 1914–1918 гг. определялась в своей основе задачами и положением морских сил английского и германского флотов. Флоты остальных союзников разрешали задачи, хотя и очень серьезные, но скорее местного и временного характера. Сама политическая и военная подготовка к войне 1914–1918 гг. была в значительной мере обусловлена соперничеством в создании морских сил между Англией и Германией. За несколько недель до начала войны сэр Эдуард Грей в своей мидландской речи указывал, что существующий характер морских вооружений Англии и Германии сам по себе является угрозой миру и свидетельствует о возможном и близком возникновении кровавой борьбы. По его словам, в морской политике соревнования между Англией и Германией находится главный симптом приближающегося конца миру.

Английский флот (24 дредноута, 35 броненосцев, 18 броненосных крейсеров и свыше 100 других судов) на королевском смотру в Спитхеде летом 2014 г.

Англия с начала XIX века мирно пользовалась плодами великой Трафальгарской победы Нельсона и владела морями мира. Она была заинтересована в сохранении этого положения, которое давало ей громадные выгоды и позволяло ее капиталистам накоплять колоссальные богатства. Ее политика была политикой консервативной вовне. Это положение оставалось неизменным в течение длительного времени, но уже в 1898 году появились тревожные признаки. Германское правительство отказалось от бисмаркского принципа континентальной политики и перешло к осуществлению принципов политики мировой. Германия начала приобретать колонии в экзотических странах, приступила к экономическому экипированию заморских рынков и, одновременно с этим, естественно должна была вступить на путь морских усилений. Задача создать боевой флот была поручена адмиралу Тирпицу, который в 1898 году получил пост морского министра империи. Сохраняя неизменно свой пост до самой войны, Тирпиц успел достигнуть совершенно невероятных успехов в порученном ему деле. За 15 лет Германия превратилась из континентальной державы в государство с сильнейшим флотом, который уступал первенство только одной Англии. Еще в 1890 году главная сила германского флота определялась двумя маленькими броненосцами типа «Зигфрид» водоизмещением в 4100 тонн. В 1913 г. германский флот имел более миллиона тонн общего водоизмещения, а численность личного состава флота доросла до 73 000 человек.