Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл

В эту минуту они чувствовали невероятную близость. Даже поцелуй не смог бы соединить их крепче. Пока Йенс сидел на подлокотнике кресла и водил полотенцем по ее волосам, Валентина слегка наклонила голову вперед, отчего время от времени локоны ее свешивались, обнажая нежную бледную шею. Принявшись вытирать макушку, Йенс придержал девушку за подбородок, но и тут Валентина ничего не сказала, просто сидела, уткнувшись в его ладонь, словно так ей было покойно и уютно.

Даже после того, как волосы высохли, он еще долго гладил ее гриву, сначала полотенцем, а потом просто рукой. Когда он приподнимал мерцающие пряди, по ним пробегали искорки, и они как будто озарялись внутренним светом, как порой темное небо в ненастную ночь озаряется лунным сиянием. Для него было истинным наслаждением чувствовать прикосновение к шелковистой коже и смотреть, как чернильной волной волосы скользят между его пальцами.

Он наклонился и поцеловал ее в затылок.

— Как они могут так жить?

Наконец она заговорила. Йенс, накормив Валентину пирожками и напоив горячим шоколадом, сумел вывести ее из тоскливой задумчивости. Он со стаканом красного вина в руке сидел перед ней на диване, вытянув и скрестив длинные ноги. Чтобы отвлечь ее, он сказал:

— А ты знаешь, что больше половины всего производимого во Франции вина ввозится в Россию? Невероятно, правда? Мы — самая пьющая нация в мире.

Он часто ловил себя на том, что употреблял слово «мы». Мы русские. Наша страна. Как будто он сам был одним из них, родом откуданибудь из Перми или Твери.

— Я бы так не смогла, — произнесла Валентина, глядя на огонь. — Не смогла бы так жить.

Он понял, что мрачные мысли не оставили ее.

— Все мы, — спокойным голосом отозвался он, — живем так, как можем.

— Я бы лучше умерла, чем жила так.

— Сомневаюсь. И, кроме того, — добавил он, — я бы приходил к тебе каждый день и разжигал бы для тебя огонь. И еще, когда дождь, вытирал бы твои волосы, а когда ветер — расчесывал бы их.

Она подняла голову.

— А летом, — продолжил он, — вместо того чтобы ходить в расшитых алмазами вечерних платьях на роскошные балы в Аничков дворец, на шикарные застолья в «Донон» или на балет, мы бы с тобой в лохмотьях отправлялись на Неву и в какомнибудь тихом месте варили бы яйца и болтали бы ногами в воде.

Ее голова дернулась, их глаза встретились.

— А музыка? — серьезно произнесла она. — В этом твоем мире было бы место музыке? Или мне пришлось бы забыть о рояле, опере, балете?

— Конечно, там была бы музыка, — улыбнулся Йенс. — Ты бы пела мне под аккомпанемент воды, журчащей у наших ног, а я подыгрывал бы на скрипке.

Валентина разинула рот от удивления.

— Ты что, играешь на скрипке?

— Не то чтобы играю… Могу извлечь пару скрипучих звуков, по сравнению с которыми кошачьи песни покажутся ангельскими мелодиями. Но я научусь, — быстро прибавил он. — Обещаю.

Когда Валентина рассмеялась, у него отлегло от сердца.

— Но ты сам меня предупреждал не лезть в Неву, — заметила она. — Говорил, что в ней вода очень грязная.

— Поэтому радуйся, что у тебя под рукой есть инженер, специалист по очистным сооружениям, который знает все места, куда ядовитые стоки не попадают.

— Неужели река и в самом деле настолько загрязнена?

Йенсу не хотелось продолжать этот разговор, поэтому он пожал плечами.

— Есть реки и почище.

— Расскажи мне.

— Давай я лучше сыграю тебе на скрипке, — ответил он и тут же смутился, потому что до сих пор ни один человек в мире, кроме него самого, не слышал его музыки.

Валентина удивленно подняла брови, потом подтянула к груди колени, поставила на них свой маленький подбородок и устремила на Викинга лукавый взгляд. В этот миг она показалась Йенсу такой миниатюрной, что у него возникло желание схватить ее и спрятать в карман.

— Играй, — приказала она.

Он встал, низко поклонился, грациозно взмахнул рукой (такими движениями он, наверное, приветствовал великих княгинь из рода Романовых) и сказал:

— Я полностью в вашем распоряжении, mademoiselle.

Он произнес эти слова серьезно. Но не был уверен, что она поняла это.

— Хватит, — с некоторой обидой в голосе произнес Йенс.

— Ой, не могу! — крикнула Валентина, покатываясь со смеху.

— Это, знаешь ли, жестоко.

— Я знаю, — сказала Валентина, и тут ее снова охватил неудержимый приступ хохота. — Жестоко для человеческих ушей!

— Я не для этого играл.

Йенс нахмурил брови, приложил смычок к струнам и нетерпеливо постучал ногой по полу. Стоя посреди комнаты и приставив скрипку к подбородку с таким видом, будто всю жизнь только то и делал, что выступал с концертами, он сыграл отрывок куплетов тореадора Бизе. Но само исполнение его мало беспокоило. Валентина смеялась, это было главное. Она сегодня видела слишком много такого, чего ей не стоило видеть, и ему хотелось, чтобы она хохотала. И она хохотала, подетски, самозабвенно. Кончик ее носа порозовел, красивые губы широко раскрылись, а глаза засверкали от выступивших слез. Темные блестящие волосы, которые он вытер и разгладил с такой любовью, рассыпались и, точно крылья, развевались вокруг нее, когда она в изнеможении качалась на кресле.

Ему пришлось напомнить себе, что она еще очень молода. Молода и ранима.

Он положил скрипку и смычок на стол, бросил гневный взгляд на свою состоящую из единственного слушателя аудиторию, подошел к дивану и уселся с обиженным видом, скрестив на груди руки. Но ее это совершенно не смутило. Она выпрыгнула из кресла, как голодная кошка, бросилась рядом с ним на диван и развела его руки.

— Придется учить эти пальцы, — воскликнула она сквозь смех, поднимая его левую ладонь. — Этих… преступников! — Подобрав подходящее слово, она жизнерадостно тряхнула головой и скосила на Йенса веселые глаза. А после по очереди нежно приложила к губам каждого из преступников, словно прощая их. — Они должны научиться понимать, что делают.

«А сама она осознает, что делает?» — подумал он.

— Я найду тебе учителя, — вдруг заявила она.

— А ты не можешь меня учить?

— Нет, нет. — Валентина усмехнулась. — Это закончится тем, что мы начнем злиться и кричать друг на друга.

Йенс ущипнул ее за нос.

— А что, это может быть весело.

— На Аню, дочку доктора Федорина, я не кричу, когда занимаюсь с ней, но это только потому, что она очень воспитанная. Мне почемуто кажется, что, если бы я занималась с тобой, ты бы себя вел не так хорошо.

Их глаза встретились, но, услышав через какоето время негромкий вздох, сорвавшийся с губ девушки, он отвел глаза, поскольку понял, что она заглянула в него слишком глубоко.