Некромерон - Виктория Угрюмова

Король, у которого, кстати, тоже нашелся в хозяйстве высококачественный крупноскоп, уныло пытался разглядеть происходящее в окуляр. Рядом суетился испуганный, но неизменно солидный дворецкий Гегава, успевший даже в эти скорбные минуты подшить кружевной крахмальный воротничок.

— Я ничего не вижу, — обиженно бубнил его величество. — Всюду темно. Что там происходит?

— Разгром, — с достоинством отвечал дворецкий.

— Кого громят?

— Нас.

— А почему я ничего не вижу?

— Мне кажется, было бы разумно открыть глаз. Тогда видимость резко бы возросла, ваше величество.

— Я открыл, — возразил король. — Это ничего не дало.

— Другой, ваше величество.

— Это все штучки, — раздраженно заметил Юлейн, определявший данным словом любые события и явления, подчинявшиеся не королевской воле, а законам физики, например. — А где господин главный бурмасингер?

— Организует оборону стражников и ополченцев.

— Умный человек.

— О да.

— Паялпу понимает. Тоже проигрался в пух и прах. Вернемся из похода — прикажу разжаловать чесучинского губерхера. Этот негодяй меня просто разорил. Кстати, а «Королевский паникер» уже доставили?

— О нет!

Король не уловил крика души и посчитал сей вопль простым отрицательным ответом, а потому огорчился еще сильнее и продолжил свой монолог.

— Приволокли меня в какие-то жуткие поля. Везде сырость, — пожаловался Юлейн. — Вчера наклонился над озерцом, чтобы полюбоваться рыбками, игриво снующими на мелководье; настроение нежное, элегическое; стихи слагать хотелось. А вместо рыбок — таращится на меня какая-то жуткая невоспитанная рожа. Ни привета, ни ответа. Язык высунула — синий такой, противный. И углубилась.

— Куда?

— В пучину вод.

— Ваше величество уже рассказывали мне об этом неприятном инциденте.

— Пожаловался бурмасингеру, — нудил король, не обращая внимания на Гегаву. — Велел арестовать вольнодумца и наказать, чтоб другим неповадно было. А он, бурмасингер, говорит, что сие исполнить невозможно, поскольку мы в Кассарии, а здесь вольнодумцев не арестуешь, ибо они почти всегда бесплотные, а ежели и плотные, то недоступные для отправления правосудия. Так я хочу уточнить — я король или нет?

— Король, ваше величество.

— Ну, сделайте же что-нибудь с этим крупноскопом. А то мы проиграем баталию, пока я тут ковыряюсь.

Дворецкий подумал, что, пока король тут ковыряется, у Тиронги как раз и остается мелкоскопическая надежда повернуть ситуацию в свою пользу, но благоразумно утаил свои умозаключения от драгоценного повелителя.

— Пришлите вестовых, — распорядился Юлейн, — Я стану раздавать им приказы. И вот еще что: мне пришло в голову прелестное сочетание «пучина — кручина». Запишите эту рифму непременно. И не унывайте, так всегда бывает, что сперва добродетельные и положительные герои проигрывают, чтобы потом окончательно победить.

Гегава поклонился и удалился за палатки. Приказ короля относительно вестовых он исполнять, конечно же, не собирался. Нет, одного лакея в самом начале этой катавасии он по требованию короля все-таки отправил к Галармону, хоть и знал наверняка, что не стоит будить лихо, когда оно и так не спит. Генерал вкратце наметил путь, которым должен был следовать лакей вместе с королем, графом да Унара, а также прочими умниками, которые хотят поучить его военному искусству. Но и промежуточные, и конечный пункты этого пути лакей категорически отказывался обнародовать и вразумительно объяснил лишь одно: посыл-де был энергичный и жизнеутверждающий, так что велено не беспокоиться и всем оставаться на своих местах. Малый он был толковый, Гегаве приходился племянником, и дворецкий вполне ему доверял.

Вообще-то ситуация сложилась такая, что впору было впадать в панику. Однако настоящий потомственный дворецкий с двадцатью годами безупречной службы за плечами и паникует иначе, нежели обычный смертный. Да, Гегава два или три раза промокал лоб сложенным вчетверо платком — безупречным шелковым платком, с изящно вышитой монограммой в правом нижнем углу. Да, он даже затравленно оглянулся и — недопустимый в присутствии венценосной особы жест — нервно подергал воротник. Все это происходило в действительности, сколь ни прискорбно признавать такое вопиющее нарушение неписаных законов. Но и дворецкие не железные. Они тоже люди, хотя их подчиненные в этом сомневаются.

Кстати, о неписаных законах. Лет четыреста назад их даже издали двумя томами. Они так и назывались — «Неписаные законы для мажордомов, дворецких и кастелянов».

Гегава подумал, что туда непременно стоит внести дополнительный пункт: невозмутимо записывать рифмы, пришедшие на ум его величеству посреди сражения; и не забыть рассказать об этом придворному летописцу, дабы лишний раз подтвердить харизму короля. А также скромно, не выпячивая, поведать потомкам о своем героическом поведении.

То, что к противнику прибыло подкрепление, обрадовало и раззадорило заскучавшего было князя Мадарьягу. Такангор несколько раз четко повторил его задание: снять караулы, очистить плацдарм и удерживать его. Князь и удерживал, вот только руки у него чесались поучаствовать в бою, который, как назло, шел где угодно, только не на его участке. Отчего-то никто не посягал на плацдарм Мадарьяги, и князь уж было совсем решился ослушаться минотавра и по мере своих скромных возможностей размяться в общей свалке, но тут и выскочили на него два конных подразделения шеннанзинских кавалеристов. Их было легко узнать по серебряным доспехам, голубым плащам и маленьким треугольным флажкам с золотым львом на голубом поле на копьях. В первых лучах восходящего солнца они выглядели просто шикарно.

Да, пока суть да дело, наступил рассвет. То был один из самых нежных, лиричных и прекрасных рассветов — розовый, легкий, прозрачный, омытый бриллиантовой росой. Впрочем, на него никто не обратил внимания — даже Узандаф Ламальва да Кассар, истинный поэт в душе, который теперь наблюдал за ходом сражения в специальный глядельный выкрутас и старался держать в поле зрения не столько светлеющее небо, сколько собственного праправнука.

Мадарьяга обрадовался рыцарям, как родным. Их появление решало одновременно две проблемы: давало ему возможность помутузить захватчиков и вместе с тем избавляло от печальной необходимости нарушать приказ Такангора.

«Однако же, — отметил про себя вампир, — а этот прыткий бугай — малый не промах. Предвидел, что могут прибыть подкрепления». Формальное усложнение поставленной перед ним задачи (в конце концов, в светлое время суток Мадарьяга был не столь силен, как ночью) придало ситуации пикантный привкус. А князь, как истинный гурман, знал толк в пикантных блюдах. Словом, рыцари, посланные Галармоном в обход, чтобы ударить во фланг противника к условленному моменту, оказались загружены по самую макушку дополнительной работенкой и никуда, конечно, не успели.