Девушка из золотого атома (сборник) - Рэй Каммингз

Пронзительный крик Ли испугал его. Она вовсю махала руками, а над гребнем Идиотских Холмов ревел ракетный самолет, заходя на посадку в долину.

Дверь открылась. Оливер выступил степенно, заметив к месту:

— Я настоящий и ты настоящая.

А за паракотом вышли люди — два человека.

— Папа! — закричала Ли.

Некоторое время спустя Густав Нейлан повернулся к Гранту.

— Я не могу отблагодарить вас, — сказал он. — Если есть что-нибудь, чем я могу выразить свое уважение к…

— Есть. Вы можете аннулировать мой контракт.

— О, вы работаете на меня?

— Я — Грант Кальторп, один из ваших торговцев, и я по горло сыт этой безумной планетой.

— Конечно, если вы так хотите, — сказал Нейлан. — Если это вопрос оплаты…

— Вы можете заплатить мне за шесть месяцев, которые я тут проработал.

— Если вы позаботитесь остаться, — сказал старик, — вам не придется долго заниматься меновой торговлей. Мы способны выращивать февру около полярных городов, и я предпочитаю плантации ненадежным расчетам на шизиков. Если бы вы отработали ваш год, мы могли бы предложить вам плантацию в качестве оплаты к концу этого времени.

Грант встретился взглядом с серыми глазами Ли Нейлан и смутился.

— Спасибо, — сказал он медленно, — но меня уже тошнит от этого. — Он улыбнулся девушке, затем повернулся обратно к ее отцу. — Могли бы вы рассказать мне, как вам посчастливилось найти нас? Это самое невероятное место на планете.

— В том то все дело, — сказал Нейлан. — Когда Ли не вернулась, я понял, что дело серьезное. В конце концов, я решил, зная ее, что обыщу самые маловероятные места в первую очередь. Мы были на берегах Лихорадочного Моря, а потом Белая Пустыня и, наконец, Идиотские Холмы. Мы задержались у развалин хижины, а на обломках был этот малый, — он указал на Оливера, — который сказал нам: «Десять шизиков кого угодно сведут с ума». Ну, полоумная часть звучала очень похоже в отношении моей дочери, и мы стали кружить там, пока рев вашего огнемета не привлек наше внимание.

Ли надула губы, потом обратила серые серьезные глаза на Гранта.

— Помнишь, — сказала она нежно, — что я говорила тебе там, в джунглях?

— Я мог бы не упоминать об этом, — ответил он. — Я знаю, что ты тогда бредила.

— Ну, может быть и нет. Может ли дружеская поддержка облегчить отработку твоего года? Я имею в виду — например если ты полетишь с нами в Юнополис и вернешься назад с женой?

— Ли, — сказал Грант хрипло, — ты знаешь, что это совсем другое дело, хотя я не могу понять почему ты мечтала об этом.

— Наверное, лихорадка, — предположил Оливер.

Очки Пигмалиона

— Так что же такое реальность? — спросил маленький человечек, похожий на гнома.

Широким жестом руки он указал на окружавшие Сентрал Парк высотные здания со множеством окон, сияющих, словно костры в пещере Кро-Маньон.

— Все это — сон, мечта, все — иллюзия. Я — ваше видение, а вы — мое.

Стараясь прояснить мысли, затуманенные парами алкоголя, Дан Берк непонимающе смотрел на крошечный силуэт своего спутника. Он уже сожалел о том, что ушел с вечеринки, чтобы немного подышать свежим воздухом в парке, где и наткнулся на этого чудаковатого старика. Но сбежать ему все-таки надо было, так как он чувствовал, что перебрал. Даже присутствие Клер с ее стройными ножками не удержало его. Страшно хотелось вернуться к себе, не в отель, а домой, в Чикаго, или оказаться в относительно спокойной обстановке Торговой палаты. Впрочем, на следующий день он должен был уезжать.

— Вы пьете, — продолжало подобие бородатого эльфа, — чтобы сделать мечту явью, не так ли? Чтобы вам показалось, что то, чего вы добиваетесь, уже принадлежит вам, или то, что ненавидите, уже побеждено. Вы пьете, чтобы убежать от реальности, и самое смешное состоит в том, что сама реальность и есть мечта, призрак.

«Псих», — опять подумал Дан.

— По крайней мере, так говорит философ Беркли, — заключил попутчик.

— Беркли? — переспросил Дан.

Ясность ума постепенно возвращалась к нему; вспомнились лекции по философии.

— Епископ Беркли?

— Так вы его знаете? Философ-идеалист… не так ли?.. Тот, который утверждает, что мы предмет не видим, не слышим, не осязаем, не обоняем, не различаем на вкус; у нас просто возникает ощущение, что мы его видим, слышим, обоняем, осязаем, различаем на вкус.

— Я… кажется, припоминаю.

— То-то! Но ощущения — это психические явления. Они существуют в нашем сознании. В таком случае, как мы можем узнать, существуют ли предметы не только в нашем сознании? Он снова указал рукой на залитый огнями небоскреб. — Вы лишь испытываете ощущение, имеете зрительное впечатление. А остальное вы истолковываете сами.

— Вы занимаетесь тем же, — возразил Дан.

— Откуда вам это известно? Даже если бы вы знали, что то, что я называю красным, не может быть зеленым, могли бы вы видеть моими глазами? Даже если бы вы это знали и были уверены в том, что я тоже не ваше видение?

Дан расхохотался:

— Разумеется, никто ничего не знает. Через поры пяти органов чувств мы просто получаем информацию, а потом догадываемся… За ошибку расплачиваемся…

Он уже протрезвел, лишь слегка побаливала голова.

— Послушайте! — сказал он. — Можно без конца спорить, говорить, что реальный предмет — всего лишь призрак, это легко. Но если ваш друг Беркли прав, почему нельзя взять да и превратить мечту в реальность? Если это действует в одном направлении, то должно действовать и в обратном.

Бородач разволновался, блестящие глаза гномика как-то странно сверкнули.

— Все художники этим занимаются, — прошептал старичок.

Дану хотелось выразить свою мысль по-другому, но нужные слова не приходили на ум.

— Неправда, — пробормотал он. — Любой человек может отличить картину от действительности или кино от жизни.

— Но чем достовернее, тем лучше, не так ли? — сказал собеседник. — А что если сделать кино предельно достоверным, как вы на это смотрите?

— Да не удастся это никому!

И снова странный блеск в глазах старика.

— А я могу, — выдохнул он. — Я сделал!

— Что вы сделали?

— Превратил мечту в реальность. Дурачье! — воскликнул незнакомец, приходя вдруг в ярость. — Представляете, приношу я свое изобретение в «Вестман» (это киностудия такая), и что, вы думаете, мне говорят? Не доработано… Оно, мол, рассчитано только на одного человека. Слишком дорогое удовольствие, видите ли. Дурачье! Болваны!

— Что?

— Послушайте! Меня зовут Альберт Людвиг, профессор Людвиг!