Бог одержимых (сборник) - Владимир Яценко

— Если бы ты им показала задницу, мне бы пришлось им всем отрезать головы, — недовольно пробурчал Ибрагим, но уже через секунду совсем другим тоном добавил: — Зато ты можешь показать её мне.

— Ещё не насмотрелся? — она повернулась к мужу.

— Не уверен, что твоя задница может надоесть.

— Пикник?

Ибрагим замешкался с ответом:

— Нужно сделать замеры и отправить отчёт…

— Два часа, — в её голосе послышалось разочарование. — Плюс час на дезактивацию-раздевание-одевание. Плюс полчаса переход… Ты же не остановишься, пока не отплывёшь от душегубки миль за десять. Уже будет холодно. Я не успею искупаться.

— Это не "душегубка". Это — кормилица! И отчёт…

— Ты обещал! — она топнула бахилой по тронутой ржавчиной палубе.

"Каблучком и по дереву было бы звонче, — подумал Малик и улыбнулся: — Шайтан-девушка! Если б Аллах не хотел, чтобы мужчины слышали капризы своих женщин, Он бы не делал их такими красивыми…"

— Тогда жди у катера. Я схожу за едой.

— Корзину я уже собрала, милый, и отнесла на яхту. Ещё утром, когда "Рудольф" дал подтверждение о подходе.

Ибрагим покачал головой: "Хорош бы я был, если б настаивал на отчёте…"

— Что-то не так, дорогой?

— Смог сильнее обычного, — сказал Малик.

Они вдвоём повернули головы к уходящему судну. "Рудольф О'Ган" был уже в кабельтове от баржи. Верхние полушария куполов, выступая из ядовитого облака, празднично сверкали десятью полумесяцами. Белый шлейф пара, которым турбины газовоза расстреливали нерадостное небо, лишь на мгновение приподнимался над трубой, чтобы тут же бессильно улечься на чёрную воду. От этого казалось, что судно оставляло за собой блестящую дорожку, по которой можно было пробежаться и даже догнать уходящий к Босфору теплоход.

— Пар вязнет в сернистых испарениях, — согласилась Мария. — Но это не может помешать нашей культурной программе!

— Нет, конечно!

Упоминание о "культурной программе" прибавило Малику бодрости, и, не говоря больше ни слова, он двинулся к восточному борту, где в тисках причального захвата замер прогулочный катер. Мария за эти сто метров перехода от одного борта к другому успела разозлиться на мужа: всё-таки европейская женщина привыкла идти рядом с мужчиной, а не следовать за ним. Но когда Ибрагим, галантно подал ей руку и помог перейти на яхту, она быстро забыла об обиде. Они поднялись на спардек, а с него на мостик.

Ибрагим по радио развёл губы тисков в стороны — катер качнуло на волне. Маша крепче взялась за поручни, а Малик запустил двигатель, скупо глянул на шкалу осадки баржи и отошёл от насосной станции.

Мария обернулась к плавучему острову: угловатое нагромождение палуб и надстроек. Один из семи столпов развивающейся энергетической базы черноморского региона. Генераторная, насосная, ожижительная… высокий горб склада реголита с надписью на арабском: "Мириам"… а там баки для жидкого водорода. Сейчас сухие…

А вот и купола газовоза проклюнулись, выступили из-за контуров плавучего завода. Вымпел метеобудки трепетно тянулся вслед турбоходу, и Маша была согласна с ним. Ей тоже хотелось оказаться на "Рудольфе". Сутки перехода и средиземка: чистое небо, синее море, жёлтый песок пляжа… а мрачное ядовитое облако, окутывающее насосную — лишь кошмарный сон её непростого замужества.

Она недовольно покосилась на горевшие зелёным индикаторы состояния окружающей среды. Почему Малик не останавливается? Хотя бы снять респиратор, подставить лицо ветру.

Но Ибрагим упрямо гнал катер всё дальше и дальше. Форштевень в бисер дробил редкие покатые волны. Водяная пыль радугой цвела в воздухе. Но когда станция и газовоз скрылись за горизонтом, Малик заглушил двигатель. Катер, замедляя ход, проплыл ещё метров двадцать. Ударная волна догнала яхту, заметно её качнула и ушла вперёд, быстро растворяясь в неспешном волнении спокойного моря.

— Сначала ты, милая, — Ибрагим кивнул на воду.

Мария спустилась на нижнюю палубу и куклой вывалилась за борт, но в глубину не пошла, — так и осталась на поверхности. Вода приятно обжимала тело. Предчувствие скорой близости к солнцу наполняло её радостью. Сполоснув на себе одежду, она подплыла к корме катера и схватилась за поручни. Едва взобралась на борт, в воду прыгнул Ибрагим.

Когда он вылез, Маша уже сняла комбинезон, но надевать купальник не стала: так, нагишом, придерживая грудь, и прыгнула с борта. Ибрагим покачал головой. Чего в его жесте было больше: осуждения ребячества жены или восхищения её непосредственностью, он и сам не знал. Но, раздевшись, плавки надевать тоже не стал.

Он бросил шланг за борт, включил помпу и морской водой тщательно обработал поверхности катера: от мостика до нижней палубы. Потом натянул тент над спардеком и развесил комбинезоны для просушки. Принюхался: обычный морской воздух. Впрочем, после насосной станции по переработке сероводорода — морской воздух "обычным" быть не может. Только восхитительным, прекрасным, чудесным… пахло влагой, йодом и молодостью.

А когда Мириам вдоволь накупается, будет пахнуть её кожей и желанием.

И ничто не помешает ему насладиться и первым, и вторым…

Малик смотал шланг на барабан, и, оперевшись о поручень, глянул вниз, на воду. Мария занималась излюбленным делом: подныривала под килем катера, оказываясь то по одному, то по другому борту. Вода была чистой и прозрачной. Было приятно смотреть, как трепещут мышцы на ладном, загорелом теле супруги.

— Ты всё-таки осторожнее, — крикнул он жене, когда она вынырнула с его стороны.

Мария остановилась, убрала пряди волос с лица и прислушалась.

— Я говорю, осторожнее, — обычным голосом повторил Ибрагим. — Ещё соблазнишь морское чудище, и оно поднимется со своими необоснованными претензиями…

— Все "чудища" от нашей химии давно за Босфор ушли, — возразила Маша. — Давай ко мне…

— Боюсь, не смогу удержаться от необоснованных претензий.

— А ты не удерживайся. Мне твои претензии в удовольствие. И с чего это они "необоснованные"?

— А то ты не знаешь…

Мария заплыла за корму, и ему пришлось спуститься со спардека, чтобы увидеть жену. Она положила руку на ступеньку, легла на воду боком и подняла к нему лицо:

— Насколько я помню, было условие…

Чувствуя понятное возбуждение, Ибрагим охотно подтвердил:

— Отец признает тебя, если ты родишь сына.

— А если девочка?

— Без оглан халвасы старый Рифат тебя не примет.

— Пока мне достаточно, что меня принял ты. А ваши обычаи у меня вот где… — она свободной рукой звонко шлёпнула себя по ягодице.