Нить Гильгамеша - Евгения Витальевна Кретова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да… что-то щелкнуло.
– Это затвор гермопереборки, отделяющей капитанский мостик от салона. В случае разгерметизации, вам ничего не угрожает… Под сиденьями возьмите индивидуальные средства защиты, наденьте маски и активируйте дыхательные баллоны.
Навигатор говорил подчеркнуто буднично, четко. Теон мысленно повторял все действия, которые сейчас совершают девочки-подростки. Легко представлял их в рубке посреди пустоты – перепуганных, отдаляющихся от уютного и безопасного фрегата.
– Надели, – невпопад ответили подростки. Девичьи голоса дрожали от возбуждения.
– Вы отошли на безопасное расстояние от «Тольды». Теперь посмотрите на экран перед вами, введите последовательно команды, которые на нем отображены. Два. Пять. Двенадцать. Ввод. И красный тумблер под экраном потяните до упора вниз.
Шипение из динамиков, шелест и грохот, перебранка:
– Ты не надавила!
– Надавила я. Видишь, оранжевая шкала пошла…
– Про шкалу ничего не говорили! – упирался другой голос.
Голос Семаль приблизился к микрофону. Стал громче:
– А шкала должна быть оранжевой?
Навигатор успокоил:
– Должна. У вас минута и сорок секунд. Делайте сброс.
– Сделали… Ой…оно не сбрасывается…
Грета схватила Теона за руку, уткнулась лбом в его плечо.
– Сильнее тяните вниз, скомандовал навигатор из рубки.
Семаль выдохнула:
– Не тянется, – в голосе было отчаяние.
– Еще сильнее, до нулевой отметки.
– Не тянется…
– Дай, я! – снова голос Семаль и яростный шелест из динамика.
Грохот, визг, оглушивший одновременно и рубку, и атриум «Тольды». Мужчины и женщины, оперативники, криминалисты, эксперты, высыпавшие к этому времени из своих лабораторий и кабинетов, разом ахнули. Из динамиков белым шумом лилась тишина.
У Теона дрожали руки, когда он вызывал мостик:
– Семаль. Тавра. Вы слышите меня? Отзовитесь… Семаль…
Грета, сжав руки на груди, стояла рядом, безотрывно глядя на иконку крошечного судна на мониторе.
Теон обратился к диспетчерам:
– Что шлюпка? Дайте изображения с визиров.
– Видим ее. Угол обзора пятнадцать, траверзное расстояние двадцать пять.
Теон с трудом перевел дыхание. Прошептал:
– Взрыв был?
Из динамика прошелестел ответ – очевидно Семаль приняла его на свой счет.
– Был… Снаружи где-то. Но нас так подбросило, что мы под потолок отлетели… У Тавры, кажется, что-то сломано, она без сознания… – Семаль помолчала, после паузы спросила напряженным шёпотом: – Господин Теон, а зачем вы про отца сказали?
– Потому что я твой отец. И я тобой горжусь, моя девочка…
Семаль молчала, и сейчас Теон больше всего хотел бы увидеть ее лицо.
– Ты можешь включить видеосвязь?
– Если только на креонике, тут все обесточено, темно. Но я не знаю, как сделать трансляцию на «Тольду», – она покашляла. – Тавре доктора надо…
– К вам уже летят, – сообщил Теон.
Крыж и Глеб склонились над рабочей консолью, устанавливая соединения с девочкой-подростком:
– Я вижу ее сигнал, – кивнул Василий, – вывожу на монитор.
На большом экране атриума появилось едва освещенное светом креоника угловатое девичье лицо. Большие глаза. Припухшие от слез веки. Искусанные в кровь губы. Бледно-розовые волосы торчком. Та самая девчонка, что он сегодня днем видел в лифте. Видел и позволил пройти мимо.
Он коснулся рукой экрана, будто бы погладил дочь по щеке. Улыбнулся глазами.
Девочка шмыгнула носом, отвела взгляд.
– А мама рядом?
Грета выглянула из-за плеча Теона, размашисто вытерла лицо и нос тыльной стороной ладони:
– Не хотела, чтобы ты так узнала, – призналась.
Девочка пожала плечами:
– Да уж лучше так, чем никак…
Спохватившись – видимо она услышала, как к ним добирается помощь, спросила:
– А Василий Крыж там?
Землянин встрепенулся, поднял голову. Встал и подошел ближе, чтобы девочка его видела. Поднял в качестве приветствия ладонь, помахал.
– Вы завтра к Тавре зайдите, я ей обещала, если она сядет за руль этой шлюпки, что вы придете… Придете?
Крыж покосился на Теона, кивнул:
– Приду.
– Только обязательно. А то Тавра расстроится. Она большая ваша поклонница… Ну, не ваша, конечно, – Семаль неопределенно повела плечом. – А команды «Фокуса» и Ульяны. Она навигатором мечтает стать. Как Ульяна.
За спиной Семаль мелькнул свет, девочка заторопилась:
– Ой, все, нас приехали спасать… Пока!
И отключилась.
Теон повернулся к Грете, осторожно привлек ее к себе. Обхватив за плечи, поцеловал в лоб:
– Кто кого спасать сейчас будет?
Женщина, уткнувшись в его грудь, тихо плакала.
– Прости…
* * *
По сути – мы все ничтожная погрешность в глобальном замысле Вселенной. Наше присутствие никак не влияет на космос. Наше отсутствие он вряд ли заметит. Он слишком большой, чтобы думать о нас. Учитывать в миллиарде логических уравнений, решение которым есть сама жизнь. Сколько человек может прожить в космосе? Ровно столько, сколько заложит система жизнеобеспечения его скафандра. Пока работают воздухоочистители и радиационная защита. Пока функционирует термообмен и есть надежда выжить.
Понаблюдав за шкалой загрузки и силуэтом так и не взорвавшегося фрегата, он выключил головной фонарик.
Он растворялся в космосе, становясь его частью, новым неизвестным в его уравнении.
Его ненависть, прежде фанатично яркая, но ослепляюще-жгучая, приобрела холодную ясность и узнаваемые черты. Теперь у его ненависти было имя.
Влад Чайка.
Эпилог
Борт фрегата «Тольда», утро следующего дня
Наутро в медблок постучали. Духов, только что завершивший обход стационара, выглянул за перегородку и почти сразу вернулся назад. Подмигнул своим пациенткам:
– Девушки, крепитесь… К вам неожиданный гость.
Девочки переглянулись, пожали плечами – за это утро кто только к ним не приходил – от начальника службы безопасности до пресс-секретаря криминальной полиции, – сели, поправили серые больничные пижамы.
За ширму, отделявшую зал диагностики от палат пациентов, заглянул Василий Крыж. В одной руке у него была стопка перевязанных синей атласной лентой шоколадных плиток в бурой крафтовой фольге, в другой – корзина в фруктами.
– Привет, героини, – он подмигнул Семаль, устроился на стуле рядом с ее постелью. Принесенные гостинцы, подержав в руках, пристроил на ближайшую тумбочку. – Вы вчера такого шороха навели, что про вас теперь будут фильм снимать, я сам лично слышал.
Он поднял вверх указательный палец.
– Как самочувствие? Настроение?
Семаль просияла: землянин вживую ей понравился даже больше, чем накануне по видеосвязи. Высокий, широкоплечий и улыбчивый, он излучал какую-то неимоверно добрую и озорную силу. Глядя на него хотелось смеяться. И девочка улыбалась. Тавра при этом, казалось, проглотила язык. Она молчала, хлопала глазами и выглядела глупо.
– Привет, Василий. У моей подруги для тебя сюрприз. Правда, Тавра? – Она выразительно посмотрела на подругу.
Та медленно кивнула, словно смысл произнесенного доходил до нее с опозданием, например, с другого конца галактики.
– Ну, так отдай его Василию, – проговорила с нажимом Семаль. – Оно находится в тумбочке, под креоником…
Василий переводил настороженный взгляд с одной девочки на другую:
– Вы меня разыгрываете, да? Какие сюрпризы?
Семаль нахмурилась:
– Нет, не разыгрываем. Это просто кое-кто тупит, вчера сильно головой ударился.
Тавра покрылась пунцовыми пятнами. Вскочила с кровати, ударилась бедром о тумбочку, наступила на собственный палец на ноге, взвыла, рухнула на кровать, перевернув на себя стакан с водой. Василий озадаченно тер кончик носа.
Тавра, стряхнув с себя воду, наконец, открыла тумбочку и достала из-под креоника письмо. Прижав его к себе, шагнула к землянина и протянула. Ее руки дрожали:
– Это Ульяне, вы же видитесь с ней?
Василий смутился:
– Ну, видимся, конечно, но не часто. Она сейчас очень далеко. И вернется нескоро.
Тавра кивнула:
– Я знаю, у нее важная миссия. Но пусть это письмо будет у вас, при встрече вы передайте его ей. Я мечтаю с ней полетать, когда вырасту…
Василий взял конверт, пожал плечами:
– Хорошо, я передам… Даже как-то неожиданно, что нами вот так интересуются. – Он посмотрел на Тавру, заставив ту покраснеть еще сильнее. – Спасибо. Очень тронут.
И тут Тавру прорвало, она стала убеждать Василия, что зря он так скромничает, что их приключения уникальны, что по ним можно книги писать и вообще.
Василий то и дело посматривал на часы, откровения девочки-подростка его все больше смущали. Семаль поняла,
