Ромео - Тайтл Элис

— Ее мать покончила с собой?

— Черил Розен повесилась на чердаке их дома, пока девочки были в школе, а Симон — здесь, в Институте, — психиатр говорил монотонно. — Сара тяжело пережила смерть матери. Они были очень близки.

— Почему она решила уйти из жизни?

— У Черил были серьезные проблемы с психикой. Я не могу вам всего рассказать.

— Или не хотите?

Психиатр не ответил.

— Вы опасались, что Сара пойдет по стопам матери?

Фельдман устремил взгляд куда-то поверх плеча Аллегро.

— В прошлом у нее были попытки самоубийства. Первая — сразу после смерти матери. Потом уже в колледже. Обе они явились результатом клинической депрессии. То, что я говорю вам, детектив Аллегро, — строго конфиденциально. И иду я на это лишь потому, что знаю — и полиция, и сама Сара обеспокоены тем, что она может стать следующей жертвой маньяка.

— А откуда вы это знаете?

— Сара сказала сегодня утром, когда была у меня.

— Она вам рассказала? Все? И даже про выдержки из дневника Мелани?

Фельдман содрогнулся, тем самым ответив на вопрос Аллегро.

— Какое у вас осталось впечатление?

Доктор печально покачал головой.

— Я никогда не подозревал о том, что Мелани может страдать таким сильным психическим расстройством. Она так умело скрывала это. По крайней мере… от меня.

— Вы ни о чем не догадывались?

Фельдман замотал было головой, но вдруг замер, устремив взгляд вдаль.

— За все время моего знакомства с Мелани лишь однажды я видел ее… ну, скажем, неуравновешенной. Но это был лишь короткий миг.

— Когда это было?

— Сара начала лечиться, после того как вскрыла вены в колледже и ее привезли домой. Мелани пришла ко мне с просьбой заняться сестрой, поскольку была очень обеспокоена тем, как складываются их взаимоотношения.

— Что именно беспокоило Мелани?

— Враждебность Сары. Мелани старалась сблизиться с ней, быть полезной, но Сара отвергала все эти попытки.

— Почему?

— Сара была обижена на Мелани. Она чувствовала, что Мелани — любимица отца.

— И это на самом деле было так?

— Мелани была очень похожа на своего отца. К тому же она пошла по его стопам. Симону это импонировало.

— Что бы вы ни говорили, но Сара права. Мелани была для отца светом в окошке.

— Можно и так сказать, — согласился Фельдман.

— Итак, Мелани пришла к вам, чтобы обсудить взаимоотношения с Сарой. И тогда-то она и дала волю чувствам?

— Да. — Глубокие морщины прорезались в уголках рта Фельдмана, когда он заговорил. — Мы с Мелани говорили о Саре. — Он сделал паузу и нахмурился, добавив новых бороздок своему лбу. — Она сидела в том же кресле, где сейчас сидите вы. Мы гадали, что могло спровоцировать враждебность Сары по отношению к ней. И вдруг Мелани вся затряслась, скорчилась. Должен признаться, я опешил. Это было так непохоже на нее.

— И что вы сделали?

— Я бросился к ней, опустился на колени, тронул ее за плечо. «Скажи мне, в чем дело, Мелани», — попросил я.

— И она сказала?

— Она покачала головой, закрыла лицо руками. Я сказал, что ей вполне позволительно расслабиться, нельзя же все время демонстрировать хладнокровие и выдержку. Мне показалось, что наша беседа вызвала у нее запоздалую реакцию на самоубийство матери. Я попытался уговорить ее выплеснуть эмоции. «Не держи их в себе», — говорил я ей.

— А что она?

Фельдман сложил руки, как в молитве, потом опять крепко сцепил пальцы.

— Она стала бормотать что-то бессвязное. Я ничего не мог разобрать.

— А потом?

Фельдман пожал плечами.

— Буквально в следующий момент она уже взяла себя в руки и, печально улыбнувшись, поднялась, чтобы уйти.

— Что вы ей сказали?

— Ничего. Я был растерян и не знал, что сказать. Со мной такого еще не бывало. — Фельдман отвел взгляд в сторону. — Я до сих пор вижу ее, стоящую передо мной, вижу, как она пытается казаться спокойной и хладнокровной. Но в этот момент она была такой беззащитной, потерянной, что мне стало безумно жаль ее. Инстинктивно я протянул к ней руки, подумав, что сейчас ей необходимо дать почувствовать дружеское участие. Но, вместо того чтобы взять мои руки в свои, как я на то рассчитывал, она, к моему величайшему изумлению, устремилась в мои объятия, прижалась ко мне. Вы можете не верить, но это был единственный случай, когда мы физически соприкоснулись. Мелани, как и ее отец, всегда держалась особняком. Как будто избегала любого проявления чувств.

— А теперь, когда вы узнали о содержании ее записей в дневнике, ваше мнение изменилось?

Фельдман тяжело вздохнул.

— Нет. Как это ни печально, я в нем укрепился.

— Что-то я не пойму, — сказал Аллегро.

— В ту минуту я понял, что передо мной женщина с глубоко травмированной психикой. Она искала не близость и не любовь.

— Что же тогда?

Их глаза встретились.

— Саморазрушение, — обреченно произнес Фельдман.

— А что же Сара? Две попытки самоубийства. Вы склонны полагать, что она идет той же тропой?

— Я думаю, что убийство Мелани подвело Сару к своеобразному перекрестку, на котором она должна сделать свой выбор. Мне кажется, она предпринимает отчаянные попытки побороть депрессию и избавиться от ощущения собственной беспомощности. Она сражается просто бешено. И, кстати, обнаруживает, что сил и решимости у нее гораздо больше, чем она прежде думала.

— Вы видели ее вчерашнее выступление в «Опасной грани»?

— Да, конечно. Довольно неожиданный трюк.

— Трюк? Вы думаете, она играла? — удивился Аллегро.

— Всем нам приходится играть, чтобы выжить, вы так не думаете, детектив?

— Вы — психиатр, вам виднее.

Фельдман загадочно улыбнулся.

— Точно так же ответила бы Сара.

— Она, наверное, считает вас психиатром, который как раз и поможет ей сделать выбор на том самом перекрестке.

Улыбка померкла на губах Фельдмана.

— Это она вам сказала?

— Ну, не то чтобы она именно так и выразилась, — уклонился от прямого ответа Аллегро. — Но разве вы с этим не согласны? Вы ведь могли бы избавить нас от лишних хлопот и траты времени.

— Я понимаю, что вы должны проверить каждую версию, детектив. Так вот: я избавлю вас от лишних хлопот и траты времени. Поверьте мне. Я — не Ромео.

Аллегро пожал плечами.

— Я бы рад вам поверить, док. И, возможно, так и сделаю. Но прежде нам нужно кое-что уточнить. Итак, начнем с первой жертвы Ромео. Дайаны Корбетт. — Он раскрыл черную виниловую папку с блокнотом и зачитал свой первый вопрос: — Скажите, где вы находились в период…

Когда в четыре часа пополудни Эмма Марголис, вернувшаяся домой, открывала замок входной двери, в квартире раздался телефонный звонок. Она бросилась к телефону, схватила трубку и выпалила короткое приветствие. На другом конце провода молчали.

— Есть там кто-нибудь? — нетерпеливо спросила она. Но потом, решив, что может звонить Сара, поспешила сменить тон. — Прошу прощения за излишнюю резкость.

— Я звоню не вовремя? — прозвучал незнакомый мужской голос.

Эмма почувствовала озноб. Кто мог разыскать номер ее телефона, не зарегистрированный в справочнике?

— Кто… кто это?

Ответа не последовало.

— Нет, — сказала она, отвечая на вопрос незнакомца, одновременно пытаясь взять себя в руки и побороть панику. — Все в порядке. Могу я спросить, кто звонит? — повторила она, на этот раз контролируя свои интонации.

— Вы мне дали свою визитную карточку на похоронах Мелани, помните? Сказали, что вам можно звонить. Вы были так добры ко мне в тот день. Похоже, вы были единственным человеком, кто понимал, как я страдаю.

Эмма почувствовала, как напрягся каждый мускул ее тела.

— Роберт Перри? — Или, может, правильнее было бы сказать: Ромео?

— Ну вот, вы меня помните, — радостно произнес Перри.

— Да. Вы были в таком состоянии…

— Оно и сейчас не лучше. — Перри несколько сник. — А полицейские лишь усугубляют мои страдания. Они до сих пор не оставляют меня в покое. Вы знаете, что они ходили к Синди?