Пепел Клааса - Михаил Самуилович Агурский

Через несколько дней меня останови­ли на лестнице секретарь райкома комсомола и Смирнов.

Увидев, что я собираюсь уходить, они попросили меня за­держаться. Оказалось, что вызвали весь комитет комсомола. Секретарь райкома с места в карьер обрушился на нас за «вредную» идею поддержки МЭИ. Все это невинное дело бы­ло представлено как политическая оппозиция. Смирнов, по­мимо прочего, прямо пригрозил мне за то, что я обмениваюсь с сотрудниками последними сообщениями западного радио.

Секретарь комитета сдалась первой, остальные уступали по очереди. Сдался и выпускник МЭИ. Сдался и я, но по­следним, признав свои ошибки, причем совершенно неиск­ренне. Дело осталось без последствий.

56

В январе 1957 года у меня родилась дочь. Как ее назвать? С еврейской стороны поступило предложение назвать ее в честь моей матери Буней, но это редкое и среди евреев имя сделало бы дочку белой вороной. С русской стороны пред­лагали назвать ее Татьяной в честь вериной бабушки. Я при­нял Соломоново решение, назвав дочку, как и Тусю, Тита­нией. С одной стороны, это было данью уважения к отцу, придумавшему это имя, с другой — похоже на Татьяну.

57

Жаль, Мойше-Лейб, Жаль!

Эзра Фининберг

Слепян принял необычный и рискованный шаг. Только что был заключен советско-польский договор о репатриации польских граждан, живших на территории Польши до 1939 года. По этому соглашению покинуло СССР не менее 70 тысяч евреев, из которых многие уехали в Израиль.

Слепян не имел права на репатриацию, но поехал в Вильнюс и там, за немалые деньги, заключил фиктивный брак с молодой еврейкой, подавшей на выезд в Польшу.

Слепян стал ждать ответа. Я был в курсе дел, надежно хра­нил тайну, но не был уверен в успехе.

58

Все стало на свои места,

Едва сыграли Баха,

Булат Окуджава

Я стал часто бывать у Олега и Сони Прокофьевых. Отец Сони, художник Леонид Евгеньевич Файнберг, был монумен­талистом и книжным иллюстратором. Первая его жена умер­ла, и он женился на известной переводчице японской поэ­зии — Вере Николаевне Марковой. Но истинным столпом этого дома были не они, а номинальный хозяин их квартиры — старый холостяк Самуил Евгеньевич Файнберг, брат Лео­нида Евгеньевича, известный музыкант, профессор консер­ватории. Поэтому они и жили в Доме композитора. Самуил Евгеньевич считался до войны едва ли не лучшим пианистом, но после войны почти не выступал. После его смерти был выпущен альбом Wohltemperierte Klavier[19] Баха в его испол­нении. Все семейство с ума сходило по Баху, особенно по его кантатам. Это передалось и мне, очень плохо знавшему раньше классическую музыку. Это сделало арии из баховских кантат и пассион моей любимой музыкой, а особенно арию из кантаты №68.

Mein gläubige Herze,

Frohlocke, sing, scherze[20].

Самуил Евгеньевич, однако, ехидничал: «Подумаешь, Бах! Поройтесь в нотах 17-го века и найдете там двести бахов!»

Он был прав. Время Монтеверди и Шютца еще не насту­пило. В Доме композитора разговоры шли о музыке, поэзии, искусстве. Там я впервые узнал о тайном культе Пастернака среди интеллигенции. На книжной полке у Олега и Сони стояла его гипсовая голова работы Зои Афанасьевны Мас­ленниковой. Я взял томик раннего Пастернака и был глубоко потрясен его стихотворением «Годами когда-нибудь в зале концертной...». Вера Николаевна любила читать переводимые ею «танки», а говорить о политике считалось дурным тоном, этого боялись. Семья Файнбергов пережила чистки без по­терь, но мать Олега, Лина Николаевна, отсидела несколько лет, после того как ее оставил Прокофьев.

В живописи в центре внимания были Босх, Клее, Монд­риан, а также иконопись, к которой раньше я был равно­душен. Частыми гостями в доме был молодой композитор Коля Каретников с женой Ниной, бывшей артисткой, и вхо­дивший в моду русский Дориан Грей — Андрей Волконский, ставший потом руководителем самого модного в Москве ан­самбля «Мадригал». Андрей вернулся с отцом в Россию из эмиграции после войны.

59

Историки духописи по праву считают моментом ее рож­дения день, когда мало кому известный прежде Поль Сиба выставил в салоне независимых «Шануа» хрустальную вазу с жидкостью, обладавшей привлекательным запахом весен­них полевых цветов. Как это нередко бывает, работа Сиба, имевшая, впрочем, название «Букет из Обиньи-сюр-Нэр», бы­ла обойдена критикой холодным молчанием. Но те, кто лег­комысленно расценил работу Сиба как экстравагантную вы­ходку, несомненно, ошиблись.

«Вот уже шесть тысяч лет искусство с упорством, до­стойным лучшего применения, занимается нелепым самоог­раничением, включив в сферу своего действия лишь два че­ловеческих чувства: зрение и слух», — обосновывал свои эсте­тические принципы Сиба.

«Но ныне уже вполне очевидно, что, сосредоточившись лишь на них, искусство исчерпало свои возможности. Несом­ненно, надо искать новые средства эмоционального восприя­тия».

Через год в салоне «Шануа» было экспонировано уже одиннадцать произведений нового направления в искусстве. Сиба представил две работы: «Ривьера» и «После грозы». Особо следует отметить последнее произведение, полное свежести оживающей природы, благоухания трав и бодря­щего аромата воздуха.

Эти, а также другие подобные произведения, были на сей раз в центре внимания. Новое направление приобрело назва­ние «духопись».

Впоследствии Сиба не раз возражал против этого тер­мина. Во-первых, стремление походить на изделия парфю­мерной промышленности было чуждо новому искусству; во-вторых, созвучие со словом «живопись» не отвечало самой сути жанра.

Однако возражения были уже бесполезны. Газеты и жур­налы пестрили заголовками: «Эстетическая ценность духописи», «Выдающийся духописец» и т. д.

Через три года после того, как Сиба впервые выступил в салоне «Шануа», насчитывалось по крайней мере 60-70 духописцев в разных странах.

Следует особо выделить Збигнева Лещинского и Кнута Иогансена.

Вскоре, однако, духопись начала претерпевать изменения.

Группа духописцев во главе с Игнацио де Тома устроила в салоне «Монтелимар», враждебном «Шануа», отдельную выставку, основав тем самым течение дивизионистов.

В манифесте группы говорилось: «Мы выступаем против затхлой рутины и косности ароматизма». (Под «ароматизмом» имелось в виду направление Поля Сиба.)

«Дивизионист стремится к полной гармонии путем раз­деления аромата на его составляющие. Разделять же — зна­чит обеспечить себе преимущества силы аромата и гармо­нии посредством:

1) ароматической смеси запахов исключительно чистых, 2) разделения различных элементов (запах локальный, за­пах на фоне основного аромата, их взаимодействие и т. д.),

3) равновесия этих элементов и их пропорций (смотря по законам контраста, ослабления и усиления),

4) посредством выбора силы элементарного запаха, про­порционального размеру помещения.

Метод, изложенный в этих четырех параграфах, управля­ет запахом дивизионистов, из которых многие применяют сверх того законы более таинственные, подчиняющие