Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого) - Unknown Unknown

Так говорил он и при этом столь благодушно смеялся, что Судья Ёсицунэ склонил перед ним голову и пролил слёзы.

– Я прибыл сюда в одном лишь простом панцире, – продолжал Судзуки. – Скакал во всю мочь и потому не взял с собой настоящих доспехов. Если можно, пожалуйте мне доспехи. Конечно, убьют легко и без доспехов, однако неловко будет, если станут потом болтать: среди вассалов-де Судьи Ёсицунэ некий воин низкого звания по имени Судзуки Сигэиэ из провинции Кии доспехов не имел…

Судья Ёсицунэ произнёс:

– Доспехов у нас в изобилии. Покойный Хидэхира подарил мне превосходные доспехи, крытые крепкими пластинами.

И он пожаловал Судзуки отменно прочные доспехи с алыми шнурами, из толстой кожи, укреплённой железными бляхами. Что же касается простого панциря, то он достался Камэи Рокуро, младшему брату Судзуки.

Бой у реки Коромогава

Судья Ёсицунэ осведомился:

– Кто ведёт нападение?

– Вассал Хидэхиры по имени Нагасаки во главе пяти сотен всадников, – ответили ему.

– Вот как, – произнёс Ёсицунэ. – Будь это Ясухира, Такахира или Ёрихира, я бы дал им последний бой и пустил одну-другую стрелу. Но натягивать лук ради этого восточного сброда не стоит труда. Лучше уж умереть от своей руки.

Между тем пять сотен всадников во главе с Нагасаки надвигались сплошным валом. Канэфуса и Кисанда, взобравшись наверх, наперебой стреляли из-за подъёмных ставней. Грудью стояли против врага Бэнкэй, Катаока, братья Судзуки, Васиноо, Масиноо, Исэ и Бидзэн, а всего восемь человек. Остальные же одиннадцать, в том числе Хитатибо, ещё утром отлучились помолиться в храм по соседству. Видно, слух о нападении застиг их в пути, они не вернулись и исчезли навсегда.

Бэнкэй был облачён в чёрные доспехи, на блестящих пластинах набедренников у него красовались по три бабочки из золотистого металла. Сжимая за середину древко огромной алебарды, он вдруг вскочил на помост утиита и заревел:

– А ну, отбейте мне меру, друзья! Покажем представление этому восточному сброду! В молодости на горе Хиэй славился я мастерством в песне, в стихе и на флейте. На путях же воинской доблести прославлен я как жестокий монах. Пусть же посмотрит восточная сволочь, как надо плясать!

Братья Судзуки тут же принялись отбивать меру. А Бэнкэй заплясал и запел:

Сколь прекрасна струя!Звенит струя в водопаде,И ласково светит солнце.Что доспехи и шлемы восточных болванов!Несёт в своих струях их головыКоромогава-река!

Когда он закончил, все дружно расхохотались. Два полных часа плясал он, и нападающие говорили друг другу:

– Нет других таких людей, как вассалы Судьи Ёсицунэ! На них идут пять сотен, их всего десяток, а они пляшут и хохочут! Как же тогда они умеют биться?

– Пять сотен – это всего лишь пять сотен, а десяток – это целый десяток! – вскричал Бэнкэй. – А хохочем мы оттого, что вы затеяли с нами сражаться. Это же смешно, вы всё равно что зеваки на скачках в праздник сацукиэ у подножья горы Хиэй или горы Касуга. Нацелились в нас стрелами тогария, подступаете, прикрываясь конями, да мы-то вам не мишени! Смех, да и только! Эй, братья Судзуки, покажем этим людям с востока, как надо делать дмо!

Сжимая в руках смертоносное железо, узда к узде, прикрыв лица нарукавниками и нагнувши головы в шлемах, братья Судзуки и Бэнкэй втроём с рёвом поскакали на врага. Нападающие кинулись бежать, словно листья, гонимые ветром.

– Чего же вы хвастались? – вопил Бэнкэй. – Вас же много! Вернитесь, подлые трусы! Вернитесь!

Но ни один не остановился.

Судзуки Сигэиэ настиг одного из них.

– Кто таков?

– Тэруи Таро Такахару, самурай дома Ясухиры, – был ответ.

– Значит, твой господин – вассал рода Минамото. Слыхал я, что предок твоего господина стал вассалом во время Второй Трехлетней войны. За ним шёл его сын Иэхира, за ним его внук Такэхира, за ним его правнук Хидэхира. Получается, что всего лишь пять поколений рода твоего господина были в вассалах у Минамото. Мы же, Судзуки, служили этому роду веками! Ты для меня никудышный противник. Но для воина противником должен быть всякий, кто выступает против него. Так уж и быть!

Он ринулся биться, но враг только съёжился и помчался прочь от него.

– А ещё говорят, будто воины Ясухиры всегда помнят о чести! – закричал Судзуки. – Как же ты показываешь спину честному противнику? Остановись, негодяй! Стой!

Тэруи развернул коня. Они схватились, и Судзуки разрубил ему правое плечо. Тэруи вновь обратился в бегство. А Судзуки уже уложил двоих всадников слева от себя и троих справа, но и сам получил смертельную рану. Тогда он уселся на трупы врагов и произнёс:

– Брат мой Камэи Рокуро! Умри, как подобает! А я уже убит.

С этими словами он вспорол себе живот и повалился ничком.

Камэи Рокуро воскликнул:

– Покинув брата в провинции Кии, я поклялся жить, пока он жив, и умереть вместе с ним! Так подожди же меня на Горах, ведущих к смерти!

Он сорвал с себя и отшвырнул набедренники.

– Возможно, вы слыхали обо мне, а теперь глядите! – продолжал он. – Я – Камэи Рокуро Сигэхира, младший брат Судзуки Сабуро Сигэиэ, мне от роду двадцать шесть, и бывал я в боях бессчётно! Многим известно, какой я воин, хотя вы на востоке можете этого и не знать. Но я вам сейчас покажу!

И он врезался в самую гущу врагов и принялся рубить, принимая удары слева и нанося удары направо, а спереди никто не решался к нему подступиться. Троих всадников уложил он на месте, двоих ранил, множество стрел сломалось о его панцирь, и вот уже сам он получил смертельную рану. Тогда рассёк он на себе пояс, взрезал живот и лёг рядом со своим старшим братом.

А Бэнкэй обливался кровью, но от этого он только пришёл в неистовство, и уже враги для него были не люди. Накидка хоро на нём развевалась по ветру. Грудь его заливала алая кровь из щелей в доспехах, и враги сказали друг другу:

– Этот монах взбесился, что ему некуда деться отсюда, он и спереди нацепил красную накидку хоро. От такого шального надо держаться подальше!

И они натянули поводья. Бэнкэй ещё в столице на каменистой пустоши Сиракава, что на берегу реки Камо, научился приёмам камнемётного боя. Едва не падая и всё же держась на ногах, закружился он по берегу Коромогавы, собирая обломки скал, но никто уже не смел противостоять ему.

Масиноо был убит. Бидзэн, побивши множество врагов, был тяжко ранен и покончил с собой. Катаока и Васиноо дрались плечом к плечу. Васиноо убил пятерых и упал мёртвым. Катаока остался без прикрытия, но на помощь к нему подбежали Бэнкэй и Исэ Сабуро. Шестерых убил и троих тяжело ранил Исэ Сабуро, после чего настал и его черёд: в упоении боя получил он смертельную рану, вспорол себе живот и умер.

Отогнав врагов, Бэнкэй явился перед господином и, держа алебарду под мышкой, сказал:

– Вот и я.

Судья Ёсицунэ читал восьмую книгу «Лотосовой сутры». Он спросил:

– Как дела?

– Бой идёт к концу, – ответил Бэнкэй. – Бидзэн, Васиноо, братья Судзуки и Исэ Сабуро бились славно и полегли с честью. Теперь остались лишь Катаока да я. И я пришёл, чтобы ещё раз взглянуть на вас. Если вы уйдёте прежде меня, подождите меня на Горах, ведущих к смерти. Если уйду прежде я, то буду ждать вас у Реки Тройной Переправы.

Судья Ёсицунэ спросил:

– Как быть? Я хотел бы дочитать священную сутру.

– Дочитывайте спокойно, – сказал Бэнкэй. – На это время я задержу врага хотя бы стрелами. Если даже меня убьют, я всё равно буду защищать вас, пока не дочитаете до конца.

С этими словами он поднял штору, посмотрел на господина долгим взглядом и пошёл было прочь, но тут же вернулся и прочёл такие стихи:

На развилке Шести ДорогПодожду господина,Вместе вступим мыВ Счастливую Землю,Где обитает Амида…

Так, поклявшись в верности на будущую жизнь, Бэнкэй вышел вон и, встав с Катаокой спиной к спине, обнажил меч. Поделивши между собой двор на два участка, они ринулись в бой, и под их натиском нападающие отхлынули, но часть их осталась на пространстве в три те между рвом и оградой.

Катаоку окружили шестеро, троих он уложил и теперь бился с остальными тремя, но уже притомились его плечи и руки, покрылось ранами тело, и он понял, что не сумеет устоять. Тогда он вспорол себе живот и умер.

А Бэнкэй подумал, что слишком длинна рукоять его алебарды, отломил, наступив, конец в один сяку, прочь отбросил обломок и, ухватив древко за середину, произнёс:

– Вот так-то лучше! Да и соратники мои были очень уж ненадёжны, только путались под ногами!

С этими словами он встал в воротах навстречу напиравшим врагам. Он рубил навзлет и наотмашь, он протыкал животы коням, а упавшим всадникам отсекал головы ударами алебарды под шлем либо оглушал их ударами тупой стороной меча и резал насмерть. Он рубил направо, налево и вокруг себя, и ни один человек не мог к нему подступиться и схватиться лицом к лицу. Бессчётное число стрел торчало в его доспехах. Он ломал их, и они повисали на нём, как будто надел он шиворот-навыворот соломенную накидку мино. Оперения чёрные, белые и цветные трепетали под ветром, словно метёлки тростника обана в осеннюю бурю на равнине Мусаси.