Без ума от виконта - Салли Маккензи

— Ч-чего ради мне плакать?

Джейн глубоко вздохнула. Первым долгом надо сосредоточиться на том, как высвободиться из ночной рубашки. Моттон уже прекрасно одет — то есть раздет, а вот она… Ей необходимо при первой возможности стянуть с себя ночную рубашку. Однако у нее нет возможности проделать этот трюк, пока она находится под кроватью.

— Я не знаю.

Он нахмурился — Джейн это увидела, поскольку свет падал на лицо Эдмунда. Правда, увидела не слишком четко, так как его скрюченная поза не давала возможности созерцать его во всей красе.

— Так вылезете вы оттуда наконец? Просто смешно и нелепо вести разговор, согнувшись в три погибели. Я уже уселся голым задом на… ох, черт возьми!

Он встал во весь рост. Джейн увидела, как его ноги зашагали прочь от кровати. Да уж, и правда, черт возьми, наконец он вспомнил, что раздет догола.

Джейн поспешила выбраться из-под кровати. Да, Моттон подошел к ванне и потянулся за полотенцем. Вот она, ее возможность. Если она успеет стянуть с себя рубашку прямо сейчас, пока Моттон на нее не смотрит, он не сможет ей воспрепятствовать. Ибо это будет свершившийся факт.

Джейн обеими руками ухватилась за подол рубашки и одним движением сдернула ее через голову. Швырнула рубашку на пол и ногой затолкнула ее под кровать.

Ей не пришло в голову, что тонкая ткань все же хоть как-то согревает ее, и когда тело Джейн овеял прохладный ночной воздух, тело у нее покрылось мурашками, и она даже довольно ощутимо вздрогнула.

Стоит ли прикрыть ладонями те части тела, которые свидетельствуют о ее принадлежности к женскому полу? Пожалуй, это чересчур жеманно с ее стороны. Но где должна держать руки совершенно голая женщина? Юбок на ней нет, стало быть, поддерживать нечего, а упереться руками в бока… нет, это слишком смело. Попросту бесстыдно.

Лучше бы ей не снимать с себя рубашку, но, увы, исправлять ошибку было поздно. Эдмунд снял с вешалки полотенце и повернулся в сторону Джейн.

Она обеими руками обхватила себя за талию и улыбнулась.

Глава 15

Господи помилуй! Полотенце, которое он только что снял с вешалки, выскользнуло из его вдруг ослабевших пальцев и упало на пол. Мисс Паркер-Рот стояла возле его кровати совершенно голая.

Что, если нынче днем он погиб во время крушения экипажа? Должно быть, так и есть, ибо теперь он явно на небесах.

Она была исключительно хороша. Ее прекрасные светло-каштановые волосы упали на хрупкие, нежные плечи, и Эдмунду страстно захотелось перебрать пальцами шелковистые пряди. При одном взгляде на ее совершенные по форме маленькие груди у Моттона зачесались ладони от желания почувствовать их мягкую тяжесть. Коснуться ее тонкой талии, погладить округлые бедра молочно-белого цвета, добраться до сокровища, спрятанного в гуще курчавых волос между бедрами.

Вся кровь отхлынула из головы и наполнила фаллос. Эдмунд подхватил с пола оброненное полотенце и прикрылся им спереди.

— Ох, не стыдитесь! — сказала Джейн, рассмеялась и протянула к нему руки. — Ведь я не стыжусь.

Эдмунд слышал в ее голосе нервные нотки, смесь возбуждения, вызова и страха, и сердце у него перевернулось.

Джейн перенесла тяжелый день, полный потрясений и всяческой сумятицы. Она увидела этот чертов портрет своего отца, пряталась от матери на полу клозета и была вышвырнута из потерпевшего крушение экипажа на землю. И наконец, в порядке, так сказать, добавления инсульта к ушибу, должна была претерпеть общение с мистрис Хорнсли, своей маменькой и его тетушками. Нервы у нее, надо полагать, изорваны в клочья.

— Вам надо вернуться к себе в комнату, Джейн.

— Нет. — Эдмунд наблюдал за тем, как переливается свет от канделябра на ее волосах, когда она решительно тряхнула головой. — Я не хочу.

Он должен проявить настойчивость. Взять Джейн за руку и отвести к двери в ее спальню.

Но если он возьмет ее за руку именно сейчас, то отведет к себе в комнату и уложит в свою постель.

Ему сейчас следует набросить на себя что-нибудь из одежды — купальный халат или ночную рубашку, или брюки, словом, любой предмет мужского гардероба, который помог бы вернуть здравый смысл его разгоряченным похотью мозгам, но в его распоряжении было только это треклятое полотенце, которым он прикрывал свой член, уставившись при этом на Джейн, как одержимый страстью идиот.

— Я не хочу уходить к себе в спальню, Эдмунд.

Он понимал, что это сумасшествие, но так и не смог удержаться от вопроса:

— Так чего же вы хотите, Джейн?

Она облизнула губы и дрогнувшим голосом произнесла:

— В-вас.

О Боже! Вот оно, слово для его копья, которое так и вздыбилось, желая явить себя той, что оное слово сказала.

Моттон крепче прижал к себе полотенце и попытался вернуть утраченный самоконтроль. Она устала. Она сбита с толку. Она не в состоянии принимать жизненно важные решения. Он обязан уложить ее в постель — в ее постель. Она, слава Богу, девственница. Она не имеет представления о том, о чем просит.

Но он-то не девственник. Он обладает мучительно подробным представлением именно о том, чего она требует, и он будет рад давать ей это снова и снова, медленно и нежно, мягко и дразняще, сильно и быстро, любым способом, какой ей понравится.

Сегодня днем она, нет, они оба едва избежали смерти. Они должны радоваться жизни во всех ее проявлениях. Кожа к коже, дыхание смешивается с дыханием, его тело глубоко в ее теле.

Она была скомпрометирована после спасения: они должны пожениться. Большое ли значение имеет то, что они предвосхитят законный обряд?

Она сама пришла к нему. Он заметил страх и неуверенность в ее глазах, но в них была и твердая решимость.

— Я могла умереть сегодня, Эдмунд, а если вы правильно оцениваете возможности Сатаны, то я могу погибнуть и завтра.

Он не должен был внушать ей такой сильный страх.

— Я уберегу вас, Джейн. Сатана не причинит вам зла.

Она покачала головой в знак несогласия.

— Я всегда думала, что у меня есть будущее, но сегодня днем, когда меня вышвырнуло из вашего экипажа и я ощутила момент беспомощности и неуверенности, пока летела в воздухе, тогда я осознала, что это не так. Будущее — это всего лишь мечта. Нет ничего реального, кроме текущего момента, обозначаемого словом «теперь».

Она была совсем рядом — он мог до нее дотронуться, но не выпускал из рук полотенце. Он понимал, что если дотронется до нее, то слабый голос порядочности и нашептывания совести будут заглушены куда более громкими призывами.

— Я не хочу, чтобы моя жизнь кончилась прежде, чем я проживу ее по-настоящему. Я не хочу умереть девственницей, Эдмунд.