Десант местного значения - Роман Борисович Грибанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но седому сказанное Джоном почему-то совершенно не понравилось. Он негромко сказал:
– Сережа.
И тотчас азиат-сержант, молча стоявший у Джона за спиной, так же молча схватил его за ключицу. Прямо через комбинезон, несмотря на довольно плотную его ткань. Двумя пальцами, большим и указательным, он неожиданно очень сильно сжал сквозь мышцы ключичную кость так, что Джон заорал от боли. Боль была адская, а проклятый азиат давил все сильнее. Казалось, у него не пальцы, а стальные когти. Седой встал и начал прохаживаться вдоль стены, что-то говоря, но от боли Джон даже не расслышал первую фразу. Седой это заметил и сделал знак азиату. Тот отпустил плечо Маккейна, и Джон, наконец-то смог услышать слова седого.
– И этот тоже шутник. Проклятие, какое-то наваждение, у меня полный барак шутников. Тебе же наверняка говорили в бараке, что в этом доме шутить не надо. Какого черта ты не послушал своих товарищей?
– Сэр, – от боли у Джона перехватило горло, – но я не шучу!
– Не шутишь? «Джон Маккейн», так назывался легкий крейсер, который мы утопили сегодня утром! Сережа!
Повинуясь команде, азиат наклонился над Джоном. Теперь он действовал двумя руками, схватив руками обе ключицы Джона. Через несколько секунд Джон снова заорал от боли. На этот раз экзекуция продолжалась дольше, к концу ее Джон не мог даже кричать, он только хрипел. Снова знак седого, и Маккейна отпускают.
– Я тебе скажу кое-что, янки. Познакомлю с моими помощниками. Вот этого зовут Сережа Ю, а второго зовут Володя Ким, он сейчас отдыхает. Устал, много работать пришлось. Как ты, наверное, заметил, они не русские. Они корейцы. Настоящие корейцы, их привезли сюда десять лет назад. И еще кое-что я тебе объясню, чтобы ты понял. Что тебя ожидает, если ты станешь со мной играть в молчанку или шутить, вот как сейчас.
– Я не… – прохрипел Джон, но седой его оборвал.
– Не перебивай меня, янки, я не договорил. Говорить будешь, только когда я тебя спрошу, и не дай бог, ты мне солжешь! Так вот, Сережа и Володя, они сироты. Полные. И сиротами их сделали такие, как ты, бравые американские пилоты. У Володи вся семья погибла в доме, когда в него попала американская бомба, а у Сережи на его глазах все родные сгорели в напалме. Отец, мать и две сестры. И у них длинный счет к американским летчикам. Очень длинный.
У Маккейна, по мере того, как он осмысливал услышанное, волосы вставали дыбом. Реальность становилась намного хуже, чем все страшилки, слышанные им когда-либо в Штатах. Ведь ясно, что отпираться и молчать смысла нет. Этот угрюмый сержант-кореец вытянет из него все, что он знает. Может быть, сказать, но не то? Вряд ли подполковники в захолустном лагере в курсе всех американских реалий? Но сначала надо ответить на первый вопрос, иначе этот кореец просто замучает его до смерти.
– Сэр, меня действительно зовут Джон Маккейн. Правда. Лейтенант US NAVY Джон Маккейн, эскадрилья VA-83, вот же бирка. Дрожащими руками он показал на полуоторванную полоску, которая пришивалась на грудь его комбинезона. Маккейн чуть не плакал, ведь от этой мятой тряпочки сейчас зависело многое. Повинуясь знаку начальника, кореец легко оторвал бирку и положил ее на стол перед седым.
– Действительно, лейтенант Джон Маккейн. Странное совпадение. Или не совпадение? Насколько я помню, в американском флоте два адмирала по имени Джон Маккейн, и корабль назван в честь первого, – промурлыкал седой. – А ты, стало быть, внук первого и соответственно сын второго? – строго спросил он Джона, роясь в бумагах, лежащих у него на столе. – Ну вот, нашел. Ну что сказать, хреново ты учился в Аннаполисе, совсем не так, как твой отец или дед. Или ты будешь настаивать, что однофамилец, и к адмиралам и кораблю не имеешь никакого отношения? А? Не слышу ответа, Сережа, что-то наш гость опять говорить не хочет…
– Сэр, никак нет, сэр, то есть да, я внук первого и сын второго. Джон Маккейн-третий. И да, я плохо учился в Аннаполисе, номер в выпуске в шестой сотне, – скороговоркой прохрипел Джон, косясь на уже наклонившегося над ним корейца.
– Ну, что же. Похоже, что ты взялся за ум и наше сотрудничество будет плодотворным. Вот бумага, вот карандаш. Напиши, для начала, полный список своей эскадрильи. Фамилии, имена, воинские звания. А Сережа пока постоит за твоей спиной, чтобы тебе легче было писать.
Джон подвинул к себе бумагу и принялся лихорадочно чиркать по ней карандашом. Внутри он кипел от возмущения. Эти уроды думают, что его сломали? Сына и внука прославленных адмиралов сломать нельзя! Он на мгновение задумался. Кого написать на место командира эскадрильи? Микки Мантла, который лидировал среди отбивающих в чемпионате этого года и сделал рекорд по количеству хоумранов в сезоне прошлого года? Или, чего там церемониться, назначить своим командиром самого Сая Янга?[14]
Через полчаса Джон, внутренне усмехаясь, подал листок с фамилиями, бортовыми номерами и званиями седому.
Седой начал его внимательно читать, но с каждой секундой мрачнел. Наконец он поднял голову и произнес вкрадчивым голосом:
– Американец, ты, наверное, думаешь, что мы тупые варвары, которые никогда не слышали о бейсболе? Я зря перед тобой распинался, рассказывая о моих сержантах. Все-таки тебе придется познакомиться с ними поближе.
– Сережа! У тебя есть час на работу с этим упрямцем. Справишься, или разбудить Володю тебе в помощь?
– Сам, – в первый раз за все время произнес кореец.
Джон машинально оглянулся, все-таки не ожидал, что этот азиат заговорит, и с испугом заметил, что кореец улыбается. Впервые на бесстрастном его лице появились какие-то эмоции. И его улыбка почему-то очень не понравилась Джону.
Сержант рывком поднял немаленького Маккейна с табурета и тычками погнал его в соседнюю комнату. Обстановка в этой комнате была вообще спартанская. Одна лавка, один маленький столик, на котором зачем-то лежали несколько больших иголок от медицинских шприцев. Стены покрашены зеленой масляной краской, на полу простая кафельная плитка, без рисунка. Еще из одной стены торчал водопроводный кран с надетым на него резиновым шлангом. Но долго рассматривать комнату Джону не дали. Кореец рывком за плечо развернул его лицом к себе и без замаха ударил его в солнечное плетение. Ударил тремя сомкнутыми пальцами, но ощущение было такое, как будто лягнула лошадь. В следующие минуты Джона весьма качественно избили, а затем,
