Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - Себастьен-Рош Николя де Шамфор

верю, но согласитесь, что правде следовало бы не полениться и придать себе хоть чуточку правдоподобия».

* * *

Один аббат попросил у регента аббатство. «Идите в ..!», — бросил тот, не поворачивая головы. «Увы, на это тоже нужны деньги; ваше высочество, несомненно, согласится с этим, если соблаговолит взглянуть на меня», — возразил аббат, человек редкостного уродства. Регент расхохотался и дал ему аббатство.

* * *

Некий голландец, худо знавший по-французски, сразу же начинал вполголоса спрягать любой глагол, употребленный его собеседником. Однажды какой-то невежа говорит ему:

— Вы, кажется, издеваетесь надо мной.

Голландец принимается спрягать глагол «издеваться».

— А ну, выйдем! — требует забияка.

— Я выхожу, ты выходишь и т. д.

— Становитесь в позицию.

— Я становлюсь в позицию, ты...

Они дерутся.

— Получайте!

— Я получаю, ты получаешь, он получает...

* * *

Услышав эту историю, другой иностранец, также говоривший с ошибками, сказал рассказчику: «Сударь, я буду позаимствовать у вас эту историю и многих ею забавляю». — «Охотно уступлю вам ее, — согласился тот, — при условии, что вы будете почаще менять в ней глаголы и таким образом научитесь их спрягать».

* * *

Некто присутствовал на представлении «Федры», заранее зная, что исполняют ее дрянные актеры, и в оправдание свое стал потом уверять, будто пошел в театр, чтобы не утруждать глаза чтением. «Э, сударь, — сказал ему кто-то, — смотреть Расина в исполнении таких тупиц — эта все равно что читать Прадона».[753]

* * *

«Я знаю, что каждый добрый парижский буржуа, у которого под боком харчевня и булочная, непременно будет возмущаться, почему это моя армия не продвигается каждый день на десять лье», — говорил, смеясь, маршал Саксонский.

* * *

Мисс Питт[754] сказала кому-то, кто ей приглянулся: «Я знаю вас всего третий день, сударь, но будем считать, что мы знакомы уже три года».

* * *

Некий кюре из эмонского прихода, расположенного во владениях маркиза де Креки, сказал своей пастве: «Дети мои, помянем в наших молитвах маркиза де Креки — служа королю, он сгубил и тело свое, и душу».

* * *

В армии, где были и католики, и кальвинисты, и лютеране, служил солдат, давно забывший, к какой церкви он принадлежит. Его смертельно ранило, и тогда он спросил у кого-то из сотоварищей, какая вера самая лучшая, но тот и сам пекся о спасении души не больше, чем умирающий. Поэтому он ответил, что ему об этом ничего не известно, и предложил посоветоваться с капитаном. Капитан, выслушав солдата, воскликнул: «Да я не пожалел бы и ста экю, лишь бы это узнать!».

* * *

У одного солдата украли коня. Он собрал товарищей и объявил, что если в течение двух часов ему не вернут лошадь, он сделает то же, что сделал в таком же точно случае его отец. Угрожающий вид, с которым он произнес эти слова, напугал вора, и тот вернул свою добычу владельцу. Все бросились поздравлять солдата и стали допытываться, как же он все-таки собирался поступить и как поступил его отец. «Когда у моего отца увели коня, — ответил вояка, — он всюду искал его, но так и не нашел. Тогда он надел ботфорты, прицепил шпоры, взвалил седло себе на спину, взял в руки хлыст и сказал товарищам: „Вот видите, приехал я верхом, а возвращаюсь пешком“».

* * *

Мюссона и Руссо, подвизавшихся в свете на роли шутов, пригласили в один знатный дом. Они долго и словно наперегонки ели и пили, не обращая никакого внимания на гостей. Те, наконец, стали выказывать неудовольствие, и тогда Руссо сказал Мюссону: «Послушай, друг мой, а не пора ли нам заняться нашим ремеслом?». Эта фраза, поправившая дело, стоила всего, что они наболтали потом.

* * *

У г-на де Монкальма[755] был в подчинении отряд дикарей. Однажды в разговоре с их предводителем этот генерал вспылил. «Ты — вождь, а сердишься», — хладнокровно сказал ему индеец.

* * *

Купив отель де Монморанси,[756] г-н де Мэм[757] велел написать на фасаде: «Hôtel de Mesmes.[758] Под этой надписью кто-то вывел другую: «Pas de même».[759]

* * *

Один старик, которого я знавал в юности, сказал мне о герцоге де*, бывшем тогда в случае: «Я нагляделся на счастье министров и фаворитов. Кончается оно почти всегда тем, что эти люди начинают завидовать участи своих помощников и даже секретарей».

* * *

Однажды герцогине Мэнской зачем-то понадобился аббат де Вобрен,[760] и она приказала лакею во что бы то ни стало разыскать его. Тот отправился на поиски и к великому своему удивлению узнал, что аббат де Вобрен служит мессу в такой-то церкви. Он подошел к аббату, когда тот еще стоял на ступенях алтаря, передал поручение и признался, что не ожидал застать его за служением мессы. Аббат, слывший вольнодумцем, взмолился: «Прошу вас, не говорите принцессе, чем я сейчас занимался».

* * *

При дворе плелись интриги, которые имели целью срочно женить Людовика XV, чахнувшего от рукоблудия. Правда, кардинал де Флери уже склонялся к тому, чтобы остановить свой выбор на дочери польского короля, но дело не терпело отлагательства, и каждый пытался на свой страх и риск женить короля как можно скорее. Царедворцы, желавшие устранить мадмуазель де Бомон ле Тур,[761] подговорили врачей объявить, что королю нужна зрелая женщина — без этого он не избавится от вредных последствий своего порока и детей у него не будет. Пока велись эти закулисные переговоры, все державы пребывали в волнении и в Европе вряд ли осталась хоть одна принцесса, от которой кардинал не получил бы подношений. Будущей королеве послали даже на подпись нечто вроде договора. Она обязывалась не говорить с королем о государственных делах и т. д.

* * *

Диалог между аббатом Мори и кардиналом де Ла Рош-Эмоном. Кардинал ворчливо приказывает аббату составить для него речь по случаю бракосочетания мадам Клотильды.[762]

— И смотрите, поменьше пышных слов. Я вам не какой-нибудь краснобай. В мои годы довольно и нескольких фраз, и т. д.

— А не следует ли вам, монсеньер...

— Следует? Это еще что такое? Вы, кажется, вообразили, что речь сочиняете вы, а не я?

— Монсеньер, я хотел только спросить, не надо ли сказать несколько слов о Людовике XV?

— Что за вопрос!

И кардинал разражается пространной хвалой сперва в честь короля, потом королевы.

— Не сочтете ли вы уместным, монсеньер, упомянуть и дофина?

— Да о чем вы