Волков. Маскарад - Валерий Пылаев

Еще несколько остались лежать прямо перед его преподобием. И во всех содержалось примерно одно и то же: жестокость, поножовщина, кровь… Прозвище «Муромский потрошитель» появилось не сразу, а уже чуть позже, когда похожий по описанию на Никитина человек сломал руку городовому в Москве, где на него заодно повесили еще с полдюжины трупов.

Я без особого труда сообразил, что совершить все это один единственный головорез не мог физически, но местных газетчиков, похоже, было уже не остановить: они раздували кровавую сенсацию с такой охотой, словно им приплачивали за каждую невинно убиенную жертву.

Отличались статьи под кричащими заголовками только одним: если в первых двух упоминалось, что Никитин воевал в Японии, то в последующих таинственным образом исчезло даже звание. Видимо, кому-то очень хотелось скрыть, что героический фельдфебель и есть Муромский потрошитель.

Армейские чины наверняка следили за публикациями, и способов прижать к ногтю наглых газетчиков у них имелось предостаточно. Но, пожалуй, дело было не только в этом: я даже спустя два года почти физически ощущал исходивший от вырезок гнилостный душок. Кто-то потратил немало сил и средств, превращая отставного фельдфебеля в угрозу имперского масштаба.

— А какая она — правда, ваше преподобие? — поинтересовался я.

— Да кто ж его знает, капитан. — Дельвиг брезгливо отодвинул газетные листы. — Но человек этот Никитин был непростой. И на сумасшедшего не похожий совершенно, чего бы уж там ни писали.

Это я прекрасно знал и так. Из-за чего не вышла бы та ссора Никитина в Муроме, дальше он действовал если не разумно, то по меньшей мере последовательно. Не стал убегать за Урал и прятаться в Сибири, как поступили бы не его месте большинство из тех, за кем охотились сыскари. Вместо этого отставной фельдфебель устремился в совершенно другую сторону. В Москву — скорее всего, через Владимир. Потом в Тверь, потом дальше, уже на север…

Никитин шел в столицу. И я, кажется, уже догадывался — зачем.

— Вы его видели? — Я чуть подался вперед. — Помните, что тогда было?

— Помню. Попробуй тут не запомни, — проворчал Дельвиг. — Громкое дело было. Начальник твой тогда как раз статского советника и получил за заслуги. И за то, что пострадал на службе — он ведь лично этого потрошителя ловил с другими сыскарями. И тот их крепко поломал — двоих насмерть, а Виктору Давидовичу руку и хребет.

От удивления я едва не закашлялся. Никогда бы не подумал, что Петербург даже в начале двадцатого века может оказаться тесным до такой степени. Но так уж вышло, что дело Муромского потрошителя вел сам Геловани. И он наверняка смог бы припомнить куда больше подробностей, чем Дельвиг.

Впрочем, я никуда не спешил… пока что.

— Вон оно как, значит. — Я закивал, всем видом выражая сочувствие. — А дальше что было?

— Ну как — что… Полежал с недельку-другую — и снова в строй. Целители быстро на ноги поставили. — Дельвиг на мгновение смолк, вспоминая. — Покойный Вяземский тогда лично занимался, по просьбе государя.

— Да не с ним, ваше преподобие! — Я махнул рукой. — С потрошителем… И что там вообще делал георгиевский полк?

— А вот тут, капитан, странное дело, — отозвался Дельвиг. — Никитин нашим, можно сказать, случайно попался. Ночью вызвали на Прорыв в ночлежку на Васильевском. И наши долго добирались — когда я приехал, Леший уже трех человек загрызть успел. А на втором этаже его какой-то мужик упокоил. Местные сказали — в одиночку, одним топором зарубил… Ты себе такое представляешь?

Вот как раз это я очень даже представлял: тот, кто в этом мире называл себя Игорем Никитиным, в моем родном справился бы не хуже. Силы ему хватало и на полдюжины Леших, да и опыт истребления нечисти холодным оружием имелся такой, что я иногда завидовал.

— Ну… представляю, пожалуй, — осторожно ответил я. — А вот вы, получается, не поверили? Или…

— Да я и разбираться не стал, — отмахнулся Дельвиг. — Не до того было. Отправил унтера мужика искать, а сам с солдатами по этажам пошел. Прорыв-то закрыть надо, а его никто из местных ни вокруг, ни в доме не видел.

— Значит, это Никитин Лешего топором порубил? — на всякий случай уточнил я. — А потом солдаты его узнали?

— Да откуда им?.. В такой темноте тем более. — Дельвиг мрачно вздохнул. — Виктор Давидович тогда уж подъехал со своими. Знали, где искать, сразу в комнату и пошли. А Никитин их будто ждал. Столько шуму было, что на весь квартал треск стоял. Один человек вроде, и роста не богатырского, а наружу рвался, как медведь. Сыскарей как щенков раскидал, а там уж и солдаты подоспели…

— Откуда ж сила такая? — спросил я. — Владеющий?

— Происхождения незнатного, всю войну в унтер-офицерах отходил. — Дельвиг пожал плечами. — Но, видать, Владеющий — если уж самого Виктора Давидовича об стену кинул. Солдаты потом рассказывали, что его и пуля не брала, и штык не колол… А наши стрелять, сам знаешь.

— А вы, получается, Никитина и не видели?

— И хорошо, что не видел. Бог миловал. — Дельвиг по привычке коснулся пальцами креста на вороте. — Иначе, может, сейчас бы с тобой тут и не сидел. Я уже на шум из подвала поднялся, а там…

— Трупы? — поморщился я.

— Трое или четверо — это считая сыскарей. Остальные раненые. Кому руку, кому ребра поломал, а кого просто в сторону откинул. — Дельвиг потер уже начавший зарастать редкой светлой щетиной подбородок. — Тоже странно, кстати. С его силищей, считай, мог всех на тот свет отправить, а он будто убивать-то и не хотел. Ломился, куда глаза глядят. Мы его до самого чердака гнали…

— А потом? — Я навострил уши. — Поймали?

— Нет. Не поймали, капитан. — Дельвиг отвел глаза, будто ему вдруг стало стыдно. — Когда я по лестнице наверх поднялся, там никого уже не было. Из живых, в смысле.