Лукашенко. Политическая биография - Александр Федута

Задачей власти было максимально скомпрометировать саму идею сопротивления. Для этого следовало, во-первых, увязать личности арестантов и сбежавшего за границу Позняка, во-вторых, заставить их самих осудить и митинги, и Фронт, и оппозицию вообще, то есть сломать. И показать: вот, даже такие упертые — и то сдались.

Вячеслав Сивчик рассказывает:

«Все попытки допросов начинались с Зенона Позняка. Схема примитивно гэбэшная: вот ты тут сидишь, голодаешь, мучаешься, а он в это время за границей кайфует».

Но допрашиваемые не ломались, твердо стояли на своем. Позняка они считали несгибаемым лидером и символом нации, вины своей в нарушении закона не признавали, поскольку соблюдали все достигнутые договоренности, и осуждать собственные действия и саму идею Чернобыльского шляха явно не собирались.

Но и власть не собиралась их отпускать несломленными. Мол, нет покаяния — доведем дело до суда.

И Юрий Ходыко и Вячеслав Сивчик были вынуждены пойти на крайнюю меру. В знак протеста они объявили бессрочную голодовку.

Увы, но это была голодовка двух одиночек. Партия не поддержала их никакими практическими действиями. Никто не разбивал палатки на площадях, не объявлял голодовки в знак солидарности. Все ограничивались словами сочувствия, воззваниями, письмами, протестами — не более. Позняк из-за границы вообще заявил, что место политика — не в тюрьме, а на свободе.

Это позволило Лукашенко выжидательно молчать. Внешне никак не реагируя на происходящее — ни на обращения партий, правозащитных организаций, творческой интеллигенции, ни даже на открытое письмо матери Сивчика, — он, вероятно, надеялся, что в конце концов двое голодающих будут вынуждены покаяться.

Но и Ходыко с Сивчиком не собирались сдаваться. Они были решительно настроены отстаивать свою правоту даже ценой собственной жизни.

Трагический исход предотвратил президент России Борис Ельцин. Человек, пришедший к вершинам власти из демократического лагеря, Ельцин был вынужден считаться с мнением демократических избирателей. И когда лидер российской партии «Яблоко» Григорий Явлинский, один из соперников Ельцина на выборах 1996 года, обратился к нему с просьбой вмешаться, Ельцин позвонил Лукашенко и присоединил свой голос к тем, кто ходатайствовал за двух голодавших в Минске арестантов.

Отказать Ельцину Лукашенко не мог. Вероятно, он уже представлял, как скоро понадобится ему самому лояльность «царя Бориса». Ходыко и Сивчика освободили.

«С парламентом я разберусь…»

А президент Беларуси начал готовиться ко второму раунду схватки за полную и безоговорочную власть над страной. Его пугала возможность импичмента. И поскольку гарантию избежать его давало только радикальное изменение Конституции, Лукашенко решил готовить референдум для такого изменения.

Летом 1996 года он начинает агитационную кампанию за его проведение.

Вспоминает Ольга Абрамова, тогда — оппозиционно настроенный депутат Верховного Совета:

«Уже в июне был готов план по референдуму. Я узнала об этом случайно. Один из депутатов, который мне симпатизировал и принадлежал к правящей группе, решил со мной попрощаться перед летним отпуском. Это было трогательное прощание, выражение сожаления, что мы расстаемся. Вид был такой, как если бы мы расставались навсегда. Я была удивлена и спросила:

— А что, вы куда-то уезжаете?

Он сказал:

— Нет. Это вы "уезжаете", а я остаюсь, — имея в виду, что вскоре у нас уже не будет возможности встречаться в Верховном Совете. — Будет референдум.

И далее он мне сказал обо всем, что нас ждет: о Двухпалатном парламенте, о том, что оппозиции в нем не будет, об изменении формы правления и о многом другом».

Сам Лукашенко заговорил о референдуме неожиданно. Произошло это во время его июньской встречи с депутатами германского бундестага.

«Тогда и было сказано: "О парламенте не беспокойтесь, с парламентом я разберусь законными средствами — через конституционный референдум". На этой же встрече говорилось, что оппозиционные депутаты ведут себя просто возмутительно:

— Как бы вы себя повели на моем месте, будучи главой государства, если бы депутаты вашего парламента возглавляли различного рода уличные акции?

На что консерватор Криднер, руководитель делегации, сказал:

— Здесь присутствуют две женщины-депутата, представители партии зеленых, они исправно возглавляют массовые акции протеста и идут в первых рядах. Это нормальная традиция демократического общества»213.

Но Лукашенко мало волновали традиции демократического общества. Его волновало другое: «президентско-парламентская республика легко могла стать парламентско-президентской».

А Шарецкий, похоже, только в августе понял, что референдум действительно неизбежен. Догадался, когда на расширенное заседание Президиума Верховного Совета прибыли все председатели облисполкомов. «Они приехали как бы просто посмотреть. Но даже по тону, как они себя вели, как разговаривали, было уже видно, что они чувствовали себя хозяевами положения»214.

Действительно, назначенные президентом «губернаторы», хорошо знавшие, как относится глава государства к парламенту и каковы его намерения, смотрели на руководство Верховного Совета свысока. Даже председатель Гродненского облисполкома Александр Дубко, который совсем недавно был активистом Аграрной партии, выдвигался от нее кандидатом в президенты, дружил с Шарецким, сейчас держался высокомерно, если не сказать — презрительно.

И только по поведению этого своего бывшего соратника по партии председатель Верховного Совета 13-го созыва Семен Шарецкий понял, что законодательная власть больше властью не является. И что Верховный Совет обречен. И что нужно драться.

Глава вторая. Быть или не быть

Депутаты собирают подписи

Лукашенко всегда отличался умением чувствовать опасность на расстоянии. Он еще только-только стал президентом, когда понял, как опасен для него лично Конституционный суд. Его следовало жестко и постоянно контролировать.

Председателем Конституционного суда, как мы помним, был Валерий Тихиня — доктор юриспруденции, в очень зрелых годах ввязавшийся в публичную политику и согласившийся стать секретарем ЦК КПБ. Но именно в этот момент рухнула коммунистическая система, и Тихиня остался никому не нужен. Он обладал депутатским мандатом, но в реальную политику никто пускать его не намеревался.

Лукашенко, придя к власти, выдержал паузу. Протянул ровно столько, чтобы Тихиня понял: для того чтобы возглавить Конституционный суд де-юре, даже будучи его бесспорным лидером, необходимо снискать благосклонность президента, доказать свою бесспорную к нему лояльность. И Тихиня понял.