Незримая война - Игорь Прокопенко

Там, где Петр Великий прорубил окно в Европу, в Средневековье существовали широко открытые двери. Ими был Новгород, который входил в систему обширных европейских связей.

Что, если бы эта дверь в Европу оставалась открытой?

Новгород, а не Москва стал бы центром объединения русских земель. В русской политической традиции могли возобладать не самодержавие, а совсем иные начала. Свободное общество давало шанс подойти к эпохе революций, будучи приспособленной к преодолению кризисов. России не требовалось бы безгранично прирастать Сибирью. И в ХХ веке она была бы готова предложить Западу высокие технологии, а не только соболя, лес, золото, газ и нефть.

Новгород опровергает миф о тоталитаризме как единственном пути развития России. Просуществовал он около шести столетий. То есть дольше, чем вся история Московского царства и Петербургской империи.

Владимир Пантин, доктор философских наук: «Был ли все-таки вариант, когда новгородская Русь могла бы пролавировать между Золотой Ордой и орденами рыцарскими и Швецией? Думаю, это тот единственный вариант, который был упущен. Но для этого нужно было такое дипломатическое искусство, такая политическая мудрость, которые не часто встречаются в истории».

Валентин Янин, продолжает: «XV век показал разочарование основной массы населения в вечевом строе. Новгородское боярство, в целом приобщенное к государственной власти, сделалось боярской олигархией. Она, по существу, и уничтожила этот строй.

В схватке за власть боярской олигархии с кланом городских собственников побежденной оказалась демократия. В результате простые новгородцы уже не чувствовали себя причастными к делам республики. И когда Иван III отправился походом на Новгород, город, оказалось, некому защищать. К концу XV века он вошел в состав Московского государства. Возобладала в России московская традиция, когда мощное государство развивается за счет отсталого, несамостоятельного общества. Отказ от европейского пути определил всю последующую историю, включая октябрь 1917-го, советский период и нынешние споры о будущем страны».

Сергей Караганов, доктор исторических наук: «Новгород проиграл в том числе и потому, что у него не было стратегического тыла. Им были тесные отношения с демократически сильными ведущими капиталистическими державами мира. Если мы сделаем полуповорот, а то и поворот, как Россия уже сделала в 1917 году, то окажемся в очень незавидной позиции, учитывая новое геополитическое положение.

На протяжении столетий, пытаясь прорваться в Европу, мы снова и снова оказывались в Азии. И в результате так и зависли где-то посередине.

В 1917-м, когда мы попытались реализовать самую передовую на тот момент европейскую концепцию развития, улицы российской столицы тонули в шелухе от семечек. Гражданам было не до уборки. Они вершили историю.

Захват в Петрограде октябрьской ночью 1917 года одного, пусть даже очень важного, дома на Дворцовой площади – всего лишь фрагмент стихии, охватившей страну. Только большевикам хватило решимости обуздать разрушительный поток революции, и этого оказалось достаточно, чтобы упорядочить движение на перекрестке истории».

Продолжает Кирилл Андерсон, кандидат исторических наук: «Такие моменты, как правило, бывают в эпоху революций, когда все смешивается. Когда вчерашние графы становятся нищими, когда нищие становятся маршалами империи. В эпоху революций порой случаются странности. Вчерашние друзья оказываются врагами, а недавние враги – союзниками.

К примеру, Александр Керенский и Владимир Ульянов (Ленин). Однокашники, окончили одну и ту же гимназию, где директором был отец Керенского, за которым надзирал в качестве попечителя от образования отец Ленина.

Или, скажем, чуть раньше, в 1905 году, в каких отношениях были Ленин и Гапон. Всегда считалось: Гапон – провокатор, Ленин – пламенный борец за дело пролетариата. Но вот у меня в руках книга «Две тактики социал-демократии в русской революции». Автор Ленин. И дарственная надпись: «Уважаемому Георгию Гапону от автора». Действительно, в ту пору он был в достаточно близких, приятельских отношениях с Гапоном.

Популярный в народе в 1905 году Галон будет убит своими саратниками-эсерами. В светлое будущее поведет Россию молодой человек с пристальным взглядом и партийным псевдонимом Старик.

Тень баррикад, расколовших русское общество в 1905-м, не раз нависала над Россией на протяжении ХХ века. И всякий раз выбор, перед которым оказывалась страна, был подчинен логике гражданской войны: когда целишься во врага, а стреляешь в близкого человека.

Но возможно, шанс иного развития событий был упущен еще раньше. Если бы не убийство Александра II, то, с моей точки зрения, столыпинская реформа была бы осуществлена на пару десятилетий раньше, и это позволило бы России подойти к Первой мировой войне, соответственно к 1917 году, без столь страшного раскола, который и привел к революции 1917-го.

Если бы не было 1914 года, Россия, конечно, рванула бы с огромной силой вперед. Я думаю, мы могли бы прорваться и быть по праву одной из величайших стран мира и Европы, одним из лидеров, не потерпев таких сокрушительных поражений и не понеся столь ужасных потерь».

Несмотря на то что в кратком курсе истории ВКП (б) русские революции ХХ века предписывалось считать безальтернативными, в 1917-м был вполне правдоподобным сценарий революции без большевиков.

В. И. Ленин

Владимир Ульянов мог не приехать в бурлящую Россию. Мог быть просто убит случайным юнкерским патрулем на улицах Петрограда. Без него большевики не отважились бы на роспуск Учредительного собрания. Тогда могло случиться так, что к власти в России пришло бы не Временное, а постоянное правительство во главе с эсерами. Возможно, оно было бы свергнуто недовольными военными, и во главе страны мог оказаться военный министр Колчак, всероссийский верховный правитель.

Иным был бы и Версальский мир. Россия в числе стран-победительниц в Первой мировой войне не могла не получить своей доли, сопоставимой с приобретениями Англии и Франции. Под сенью сильной руки пришли бы иностранные инвестиции, упрочил позиции отечественный капитал. К середине XX века реформы в сельском хозяйстве, модернизация промышленности и армии сделали бы 300-миллионную Россию вполне демократической, преодолевшей искус военной диктатуры и пережившей экономическое чудо страной. Живой осталась бы царская семья. Как и многие другие.

Однако в результате победы большевиков сформировался совсем другой вектор развития. Новый порядок обступил нас с привычностью леса на горизонте или облаков над головой. Он был повсюду. «Не будет ничего другого», – скажет потом Пастернак устами доктора Живаго.

Порой самые привычные символы времени скрывают отголоски несвершившейся истории. Бассейн, возникший на месте храма, Владимирский тракт, превратившийся в шоссе Энтузиастов…

Или же, скажем, мы привыкли к Мавзолею на Красной площади. Это был один из 150 проектов, присланных на конкурс. Представьте себе, как выглядела бы Москва, если бы на Красной площади вместо привычного Мавзолея высилось здание, проект которого прислал неизвестный автор под псевдонимом Сева. В нем что-то есть не то от нефтяной вышки (автор предугадывает нефтяное будущее России), не то от сторожевой вышки (будущий ГУЛАГ). Представьте такое сооружение, которое может кого угодно ужаснуть. Хотя, конечно, в наши дни ставят и не такое.

К счастью, победили не эти довольно своеобразные фантазии, а проект архитектора Щусева, который, кстати, и был председателем конкурсной комиссии.

Долгие годы главная усыпальница социализма одновременно была и основной сценой советского политического театра. Здесь разыгрывалась пьеса о единстве власти с народом. И лишь по расстановке героев на трибуне Мавзолея зрители могли догадаться, что на самом деле происходит в Кремле.

Первый кремлевский мечтатель ходил по Красной площади вместе с остальными как простой смертный. В 1921 году он резко свернул с магистрали революции, заставив соратников по партии забыть о военном коммунизме и дальше рулить по компасу товарно-денежных отношений. Иначе из пучины голода и разрухи советская Россия не выбралась бы.

В истории был период достаточно примечательный, который именовался новой экономической политикой. В ту пору многие расценивали это как отступление. И были сотни тысяч коммунистов, которые клали на стол свои партийные билеты. Ленину пришлось написать целый ряд статей, в частности о том, что военный коммунизм был вынужденной, крайней мерой, уступкой. А НЭП был запланированным этапом.