Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я с сыном Николаем заехал в монастырь через ворота, которые открыли мои люди. К тому времени в живых остался только настоятель. Он в белой рубахе с треугольным вырезом стоял на коленях и со связанными за спиной руками возле входа в левое крыло монастыря и что-то тихо бормотал, наверное, молился. Красные отблески от горящего факела бегали по его бледному лицу, придавая ему задорность.

Не слезая с коня, я произнес:

— Поздно молиться, когда грехов через край.

— Прости меня, сеньор, если навредил тебе чем-либо! Не со злости делал, по неведению! — взмолился настоятель монастыря.

— А не по приказу епископа Григория? — задал я вопрос.

— Да, да, это всё он! Я не мог противиться воле такого влиятельного человека! — сразу ухватился пленник.

— Значит, все-таки ведал, что творил, — сделал я вывод. — Придется заплатить за это.

— Завтра сюда приедет большой отряд из Тулузы для защиты от тебя. Они знают, что ты угрожал мне. Если убьешь меня, вас всех поймают и казнят, а если сохранишь жизнь, я скажу, что напали мавры, — пообещал он.

— Никто не приедет. Твоего гонца уже черви едят, — сообщил я и сказал сыну: — Он хотел разорить твои деревни. Убей его.

К убийству надо приучать с малолетства, когда не понимают цену своей и чужой жизни и потому не ведают жалости. Николаю предстоит жить в жестоком мире. Пусть научится без колебаний отстаивать себя и свое имущество.

— Из лука? — спросил сын.

Всех своих сыновей я научил стрелять из лука. Николай самый меткий из них.

— Нет, ножом, — ответил я. — Перережь ему горло, но в глаза не смотри.

Гунны считают, что душа, вылетая из тела, наводит через глаза порчу на убийцу. Убитый будет долго мстить, приходя во снах. Не знаю, так это или нет. Иногда мне снятся убитые, причем и те, кому не смотрел в глаза. На всякий случай придерживаюсь совета гуннов.

— Ага, — молвил пацан, слезая с коня.

Всё-таки палач должен быть опытным. Помню, как-то в одну из моих предыдущих эпох друзья приговоренного к смерти решили спасти его, захватили плача, идущего на работу. Приговор приводил в исполнение доброволец из зевак. Отрубил голову с одиннадцатого удара. Хотели, как лучше, а в итоге удружили. Настоятель монастыря мучился не так долго, но таки успел повизжать от боли. Залитый собственной кровью, он сидел у стены с повернутыми вверх ладонями, которые в свете факела казались слишком белыми.

— Выстрели в него из лука в грудь выше сердца, — приказал я сыну.

Лук у Николая берберский, добытый мной в прошлом году, меньше и не такой тугой, как гуннский, на который у пацана пока маловато силенок. С расстояния в три метра стрела запросто прошибла тело, застряла в каменной стене.

— Теперь сломай древко у наконечника, — сказал я. — Пусть подумают, что мавры не забрали стрелу потому, что сломанная и наконечник застрял в стене.

На рассвете, когда покидали монастырь, дождя уже не было. Мои воины везли награбленное имущество, в основном еду и вино, и вели на поводу двух бычков. За нашими спинами медленно разгорались подожженные строения, включая скрипторий. Мавры сжигают в монастырях всё, потому что считают рассадниками поганой веры. Перед отъездом из деревень я намекнул старостам, что оброк крестьяне могут выполнить, взяв нарезанные камни в любом месте. Уверен, что у них хватит сообразительности разобрать руины монастыря.

В сумке я вез пару рукописей, найденных в скриптории. Коротая там время до рассвета, обнаружил среди церковной галиматьи что-то типа компиляций дневников с байками, услышанными от других — нынешние варианты учебников истории. Если рукописи сохранятся, кое-кто скажет мне спасибо, потому что будет из чего наскрести на диссертацию и теплое местечко в университете.

73

Самая интересная охота — это охота на человека. Хищник сей коварен, агрессивен, силен и частенько хорошо защищен, как доспехами, так и охраной из себе подобных. Епископа Григория сопровождал отряд из двадцати одного букеллария: одиннадцать ехали впереди, десять — позади. Судя по лошадям и доспехам, не самые лучшие воины, а судя по месту службы, и не самые умные. Хотя, может быть, зарабатывают на приличное оснащение, чтобы потом наняться к Карлу Мартеллу. Мой отряд запросто справился бы с ними, но кто-нибудь обязательно удерет и сообщит, что нападали не мавры. Поэтому в засаде только я и мой сын Николай, и еще два конных воина ждут неподалеку, держа наших коней на поводу. Удирать ведь придется быстро.

На епископе Григории кожаная шляпа с широкими, обвислыми полями, напоминающая древнегреческий петас. Она была обязательным атрибутом бога Гермеса, который покровительствовал, в числе прочего, красноречию и мошенничеству, так что можно считать, что шляпа и в данном случае на своем месте. Поверх алой туники с длинными рукавами, расширяющимися к запястью, надета кольчуга-безрукавка из мелких колец. Скорее всего, для понтов, потому что бояться здесь епископу, как он наверняка считает, некого. На левой руке кожаный наручь, чтобы сокол не поцарапал. Порты и сапоги темно-красные. На крупе вороного жеребца привязанный к седлу, свернутый, бордовый плащ. Сокольничих трое. Каждый везет по одной крупной пестрой птице с колпаком на голове. В Западной Европе это пока редкое развлечение, завезенное гуннами. Ни римляне, за редчайшим исключением, ни германцы таким баловством не занимались.

Мы с сыном спрятались за толстыми стволами дубов чуть выше зарослей маквиса на склоне невысокого холма. Отряд движется почти на нас, боковое смещение минимальное. Промазать по такой цели трудно. Тем более, с дистанции метров двадцать. Епископ Григорий едет безмятежно. Судя по легкой улыбке, думает о чем-то приятном. Может быть, предвкушает, как проведет время на охоте или после нее. Наверное, у него какие-то планы на вечер, и не догадывается, что через несколько минут умрет, и больше ничего уже не будет. Душа его точно попадет в ад, но не тот, которым грозят церковники. Просто ее будет корчить от боли, когда поймет, как много потеряла, расставшись с этим телом. Епископ Григорий поворачивает голову вправо, от нас, что-то говорит одному из сокольничих.

— Начали, — шепотом приказываю я сыну, который напряженно, будто загипнотизированный, смотрит на цель.

Николай стреляет в голову епископу Григорию. Тот то ли почуял опасность, то случайно совпало, начал поворачивать голову влево. Берберская стрела попала ему в переносицу. Вторая с длинным игольчатым наконечником, который запросто пробивает кольчугу, выпущенная мной — в живот. Мало ли, вдруг мозги, в случае их наличия, никак не влияют на жизнедеятельность жертвы?! Зато дырки в кишках сейчас не лечатся, причем мучаться можно несколько часов.

Следующую стрелу я загоняю в спину командира букеллариев, который проехал мимо нас и не увидел, как гибнет его сеньор. Успеваю завалить еще пару воинов, скакавших за ним, а мой сын — двух, скакавших в арьергарде. На этом мы собирались закончить обстрел и быстренько ретироваться к своим лошадям по проходу, проложенному в зарослях маквиса на противоположном склоне холма. Я предполагал, что букелларии быстро справятся с шоком, спешатся и, прикрываясь щитами, полезут через колючие кусты к тому месту, откуда мы стреляли, чтобы отомстить убийцам. Не тут-то было!

— Мавры! — истошно завопили сразу несколько букеллариев, и авангард понесся вперед, а арьергард развернул коней и поскакал в обратную сторону.

Как будут говорить русские, каков поп, таков и приход.

Такой вариант развития событий я не предполагал, поэтому пришлось прорубать проход к дороге, чтобы собрать трофеи. Мавры не могли оставить такую богатую добычу. Сына отправил ловить лошадей, а сам занялся человеческими телами.

Епископ Григорий еще дышал надсадно. Видимо, мозг таки не самый важный орган у него. Обе глазницы были залиты кровью, натекшей из раны. Я кинжалом нанес удар милосердия — перерезал сонную артерию. Этот мерзавец нагадил мне не сильно, так что сократим его мучения. Стрелу, пробившую череп насквозь, обломал у окровавленного, липкого наконечника, который забрал вместе со второй, вытащенной из живота. Сломанное древко пусть торчит в голове, сообщает, что убили мавры. Затем снял с пальцев четыре золотых перстня с разноцветной яшмой. Этот камень считается защитником от бед и пользуется особой любовью священнослужителей. Добывают его в горах на землях франков. Затем вытряхнул труп из кольчуги, одежды и обуви. Мавр не должен оставить ничего мало-мальски ценного. То же самое проделал с остальными телами, причем двух букеллариев пришлось добить. Упакованное барахлишко привязал к седлам трофейных лошадей, пойманных Николаем, после чего повели их через холм к тому месту, где нас ждали мои подчиненные.