Портрет героя - Мюд Мечев

— Здравствуйте, — вежливо говорит им дядя Вася. — У нас принято, войдя в дом, здороваться.

Памятник опять смотрит на Капитана Немо, а тот с любопытством рассматривает нашу комнату, не проявляя ни смущения, ни грубости, ни вообще какого бы то ни было чувства. Полное молчание. И дядя Вася тоже с интересом рассматривает этих двоих.

Капитан Немо стоит в своей обычной манере — спокойно и просто, но с оттенком значительности, а Памятник — как всегда, нагло, выпятив живот и держа руки в карманах своих широчайших галифе и перебирая там что-то.

Мама застыла; брат неподвижно сидит на кровати и только по его дрожащим губам понятно, что он боится; Митрофанов преданно смотрит на дядю Васю, который первым, как я понимаю, не раскроет рта после своего приветствия, с которым обратился к пришедшим.

Капитан Немо нагибается к уху Памятника.

— Документики! — Памятник щелкает пальцами.

Не меняя позы и не переставая улыбаться, дядя Вася отвечает ему, протянув руку к коптилке и поправляя пламя:

— Вам ни я, ни мой ординарец не обязаны предъявлять документы, а от вас, раз вы вошли в дом, именно это прежде всего и требуется.

Памятник обращает свой взор к Капитану. Тот кивает. Памятник лезет в карман, достает книжку, подносит ее к лицу дяди Вася и, щелкнув корочками, как если бы он показывал фокус, уже собирается убрать.

— Минуточку! — Дядя Вася протягивает руку к удостоверению.

Памятник нерешительно смотрит на Капитана. Тот снова кивает. Памятник неохотно выпускает из рук книжечку. Теперь она у дяди Васи. Раскрыв ее, он долго смотрит, как будто увидел что-то замечательное, потом из кармана гимнастерки достает блокнот, кладет книжечку перед собой и начинает писать.

— Зачем это? — спрашивает Памятник, и впервые я слышу в его голосе ноту растерянности.

— На память, — любезно отвечает ему дядя Вася. — А вы? — обращается он ко второму. Тот молчит, а Памятник говорит:

— У них нет документа… с собой.

— Ну что же, — миролюбиво замечает дядя Вася, — человек может быть и без документов. Но теперь я хочу знать, зачем вы здесь?

И он встает, звякая орденами, четко выговаривая слова, и пристально смотрит на них. Памятник поворачивается к Капитану Немо, но тот по-прежнему молчит.

— Хм… — мычит Памятник. — Здесь… часто нарушались правила затемнения… Ну и вообще! Нам стало известно, что здесь остановились посторонние люди!

Дядя Вася лезет в карман.

— Митрофанов! Документы!

Сержант достает какой-то лист и кладет его на стол.

— Мы не посторонние! Я родственник этой почтенной семьи! — Он делает ударение на этой фразе. — А это — мой ординарец. Это, — и дядя Вася показывает на нас с братом, — мои племянники, а их мать — заслуженный педагог!

Все смотрят на маму, а она, бледная как полотно, так и стоит в дверях своей комнаты.

— И я хочу, чтобы вы знали, что в октябре сорок первого года она, жертвуя собой, под бомбежками, эвакуировала детей… Да, вы были в это время в Москве? — Молчание. Дядя Вася продолжает: — И тысячи детей в Москве были спасены благодаря ей! И я снова спрашиваю вас: зачем вы пришли? — Лицо дяди Васи меняется от гнева.

— Мы уже ответили вам, — говорит Памятник, но в его голосе нет привычной наглости.

— Этот ваш ответ — лишь наполовину правда! И то — в лучшем случае. Я теперь скажу, зачем вы пришли! Вы пришли «пугнуть» эту семью!

— Но…

— Потому что, — твердо продолжает дядя Вася, — их отец репрессирован! — Он тяжело вздыхает, садится в кресло и добавляет: — Если вы себе еще раз позволите какую-нибудь выходку, я прямо говорю вам: пожалеете! И не думайте, что это — простая угроза. Я заявляю вам, что все мои действия будут законными и быстрыми.

Памятник беспомощно смотрит на Капитана Немо, а тот, не говоря ни слова, поворачивается и идет к выходу.

— До свидания, — говорит им в спину дядя Вася.

Памятник что-то бурчит в ответ, а Капитан Немо, молча и, как мне кажется, о чем-то задумавшись, берется за ручку двери. И когда он быстро и бесшумно отворяет их, в нашу комнату, чуть не падая, вваливается… Дуся, но успевает все-таки схватиться за косяк. Капитан Немо изучающе смотрит на нее, а она жалко улыбается дрожащими губами.

— Извините, — говорит она этим двоим и уходит в свою комнату.

Закрыв за ними входную дверь, я возвращаюсь.

— И так вы живете, пока мы там воюем! Обещай мне, если они снова будут приставать к вам, написать мне немедленно! — Дядя Вася все еще не может успокоиться.

Мама молчит, а потом быстро подходит к нему и порывисто обнимает:

— Васенька! Милый! Спасибо! — Голос ее прерывается.

— Что ты, дорогая! Успокойся! Все будет хорошо. Но… как же вы жили все эти годы? — тихо спрашивает он.

— Это одному богу известно…

VII

Теперь, проходя мимо директорского кабинета, я невольно замедляю шаги. Что он делает там? Читает? Просто сидит? Тишина царствует теперь в этом углу нашего коридора. Не слышно ударов кулаком по столу, рева, распеканий… Не выбегают из его кабинета перепуганные бледные школьники… Не выходят озабоченные учителя… Печальный, согнувшийся, совершенно седой, он приходит рано утром в свой кабинет, садится там, и до самого вечера мы его не видим.

Гулкие шаги, раздавшиеся в конце коридора, прерывают мои размышления. Это Чернетич. Сжав губы, с каким-то особенным выражением лица, он быстро идет по коридору и, только кивнув мне, входит в директорский кабинет. Через минуту дверь распахивается и Чернетич подходит ко мне.

— Прощай! — И он подает мне руку.

Сердце мое падает. Я сразу все понимаю. А он уже бежит к нашему классу. Я — за ним.

Онжерече, встав из-за стола, не отрываясь, смотрит, как Чернетич обходит все парты и всем пожимает руки. Ребята молча прощаются с ним. Вот он подходит к Онжерече и протягивает ей руку.

— Прощайте, — дрогнувшим голосом говорит он. — Прощайте, Серафима Александровна! И спасибо за все!

Она обнимает и целует его. И стоят на фоне нашей грязной доски освещенные косыми лучами солнца Онжерече и самый красивый, самый лучший, самый благородный, самый смелый из нас — Драгомир Чернетич. Онжерече пытается что-то сказать, но у нее ничего не получается: рот косится в сторону, а язык не слушается…

— Не говорите ничего! — просит Чернетич. — Прощайте! Прощайте!

Он бежит к двери, отворяет ее и пропускает директора, который, опираясь на свою палочку и скрипя протезом, спешит в класс. В его руках лист бумаги…

— Вот… характеристика…

Чернетич берет этот листок и — на лестницу; шаги, гулко отдаваясь, эхом доносятся до нас, потом затихают; хлопает входная дверь. Онжерече и директор подходят к окнам, и мы — вслед за ними.

Чернетич подбегает к женщине, одетой во все черное, неподвижно стоящей у крыльца и держащей мешок. Наша нянечка Прасковья Федоровна выходит на крыльцо. Чернетич и женщина в черном отходят от школы, Драго берет у нее мешок, и тогда наша нянечка крестит их широким крестом… Чернетич еще раз оборачивается и улыбается, подняв к нам голову. Машет рукой… Секунда — и они скрываются за соседним домом.

— Кто эта женщина? — спрашивает директор, сморкаясь в большой, бывший когда-то белым платок.

— Мать! — коротко отвечает Онжерече, повернувшись к нему.

«Все! Завтра я пошлю это письмо!» — решаю я.

VIII

Насколько легче нам стало жить, как приехал дядя Вася! Особенно понял я это по тому, как изменилась мама. Помолодевшая, веселая, она стала смеяться, раньше приходить домой… За нашим столом теперь сидят двое мужчин! И каких! Наш дядя Вася — майор-гвардеец и сержант гвардии Митрофанов! Каждый раз я бегу домой из школы со всех ног, желая увидеть их поскорее. И каждый раз, как вижу их, с печалью думаю: одному скоро в госпиталь, другому — в Сибирь, на побывку к родным. А потом обоим на фронт.

Скоро ли кончится война? И тогда… Ах, вот тогда! Тогда мы заживем новой прекрасной жизнью! Все страшное будет забыто, исчезнет, рассыплется в прах… и никогда не повторится! Ведь не может это повториться?! Просто не может! Так не бывает!

Я подхожу к дому. Навстречу мне в черной кавказской бурке, опираясь на палочку, идет дядя Вася, ведя чистого, умытого и прилично одетого брата.

— Здравствуй, — говорит дядя Вася.

— А мы гуляем! — сообщает брат. — И нас все видят! И Нюрка видела. Знаешь, как глаза выпучила! Но она совсем плохая… пьяная!

— Ну что нового в школе? — перебивает его дядя Вася.

— Мы сегодня проводили нашего ученика на фронт… Вернее, он получил повестку. Как ты думаешь, когда он будет на фронте?

Улыбка сбегает с лица дяди Васи. Он останавливается и ковыряет палочкой землю. Молчит… Потом поднимает голову:

— Через месяц, я думаю, а возможно, и раньше. — Видимо, ему не хочется говорить об этом.