Демон движения - Стефан Грабинский

станция утопает в том же самом цвете; ни на одной лампе нет обычного белого плафона; все они рассеивают этот жуткий фиалковый свет.

— Станция Буон-Ритиро, — прозвучал за их спинами голос Ровелли.

— Ага, действительно, — удивился Лещиц, читая надпись на фронтоне навеса над перроном. — На польский это можно перевести примерно как «Добрый приют»? Красивое название. Но откуда она взялась на этой линии?

— А я никак не могу ее вспомнить, хотя как урожденный генуэзец отлично знаю эти края.

— В моем железнодорожном расписании я ее тоже не нашел.

— Загадки, господа, сплошные загадки.

Подошли к группе кондукторов, лениво бродивших по перрону.

— Почему не едем дальше? Что вызвало остановку в движении?

Те изумленно посмотрели на них, словно не понимая, о чем, собственно, идет речь.

— А зачем ехать дальше? — сподобился наконец на ответ самый решительный из них. — Разве нам здесь плохо? Спокойствие, тишина, как в раю.

— Истинный приют уставших душ, как Бог свят, — восхищался второй.

— И поэтому, наверное, вы уже выключили свои фонарики, единственные лампочки в этом странном месте, которые еще испускали белый свет?

Те ответили добродушными улыбками:

— А и верно, поэтому. Почему мы должны вступать в противоречие с цветом, который здесь царит? Впрочем, теперь они нам уже не нужны. Мы все равно не поедем дальше.

— Люди! — крикнул уже вконец разъяренный Лещиц. — Вы что, с ума посходили? Что это значит?

- 261 -

Ришивирада мягко взял его под руку, отводя в сторону.

— Любезный профессор, напрасен твой гнев. Разве ты не видишь, что, кроме нас троих, никто, похоже, не возмущен нынешним положением вещей? Разве не видишь, что все выглядят вполне довольными? Так зачем удивляться поведению этих добрых и простых людей?

Лещиц невольно оглянулся вокруг. В этот миг со всех сторон будто засверкали тысячи новых огней, заливая фиалковым половодьем окрестности, до сих пор скрывавшиеся в полумраке.

Ученый и поэт невольно издали возглас восторга. Ибо перед их взором предстала изумительно грозная картина. Участок железной дороги, на котором отдыхал «Инфернал», представлял собой узкое ущелье, стиснутое между двумя линиями почти отвесных, пугающе нависающих скальных стен, вздымавшихся в небо километра на три. К подножию одного из этих великанов прислонился вокзал Буон-Ритиро. Прислонился преданно, словно с тихой покорностью ребенка, охваченного смертельной тревогой. Выступающие из склона горы две ужасные скалы, две хищные лапы титана повисли над станцией, грозя беспощадным уничтожением.

От этих отвесных стен внезапно ударил тот странный фиолетовый блеск, который наполнял собой все вокруг. Скалы «Доброго приюта» фосфоресцировали.

В этом устрашающе прекрасном свете Лещиц увидел лица товарищей по путешествию.

Они были удивительно спокойные и сонные. Люди, еще недавно так настойчиво допытывавшиеся о причине остановки поезда, полные жизни и любопытства, теперь словно стали безразличны ко всему. Медлительные, вялые, они блуждали поодиночке или группами по пути перед станцией, прохаживались уставшим шагом по перрону или, измученные, бессильные, опускались на скамейки. Женщины с детьми нашли себе приют в зале ожидания и, казалось, готовились к ночному отдыху. Никто не думал о дальнейшем путешествии. Будто в результате таинственного соглашения почти никто ни с кем

- 262 -

не разговаривал. Пассажиры молча старались обходить недавних спутников и словно избегали смотреть друг другу в глаза.

— Где персонал этой странной станции? — прервал молчание Ровелли. — Пойдем к начальнику. Может, он нам что-то объяснит. Здесь все блуждают, словно тени.

— А пойдем, — оживился Лещиц, стряхивая с себя необычную задумчивость, которая им овладела.

— Напрасный труд, — попытался удержать их Ришивирада.

Однако они не дали себя отговорить от принятого решения и пошли в управление станции. Нашли пустую комнату с несколькими выключенными телеграфными аппаратами на столе. Им повстречался знакомый кондуктор с «Инфернала».

— Господин, — нетерпеливо обратился к нему Лещиц, — где начальник этой станции?

— Здесь нет никакого начальника.

— Что?! Вы издеваетесь?

— Упаси боже. Мы искали, но на станции нет ни одного служащего. Вообще в момент нашего прибытия на вокзал здесь не было ни одной живой души.

— А обходчики, а стрелочник?

— Совсем никого из железнодорожников, кроме наших с «Инфернала».

— Тогда кто поддерживает порядок на станции, кто вывешивал сигналы, кто зажигал эти проклятые фиолетовые огни?

Кондуктор пожал плечами:

— Я знаю столько же, сколько и вы. Спокойной ночи, господа, я иду спать.

И, широко зевнув, улегся на одной из скамеек. Его товарищи уже успели опередить его в этом. Весь персонал «Инфернала» еще раньше поголовно улегся на полу веранды перрона и, подложив под головы шинели, спокойно уснул, будто после завершения рейса.

— У меня такое впечатление, — заметил Ровелли, возвращаясь с товарищем в ту сторону, где они надеялись найти

- 263 -

махатму, — что атмосфера станции действует как сильный наркотик.

— Похоже, это тот проклятый фиалковый свет. Смотрите, он действительно обладает изумительными свойствами; пронизывает тело насквозь, проходит сквозь ткани, как лучи Рентгена.

— В самом деле. Феноменальное явление! Несколько человек, которые еще слоняются по колее, просвечены насквозь: я отсюда четко различаю очертания их скелетов. Однако и они уже устали от прогулки и выходят из игры.

Люди, похоже, уходили с рельсов, укрываясь под навесом перрона.

— Смотрите! — вполголоса воскликнул Лещиц. — Это не сэр Пембертон?

— Ну да, это он. Но в каком плачевном состоянии! Еле держится на ногах. И тот второй рядом с ним не лучше - кажется, это журналист Берхавен.

Между тем оба мужчины приблизились к ним. Пембертон ворчал сонным голосом:

— I am much tired! Я смертельно устал! О, yes, господа! Where is ту sleeping-room ? Му sleeping-room!* — жалобно повторил он и рухнул без сознания между рельсами, увлекая за собой своего спутника.

Вскоре вся станция выглядела как одна большая спальня; люди спали кто где мог: на стульях, на скамейках, на полу; нескольких сон сморил в стоячем положении, опирающихся на декоративные колонны, несколько пассажиров лежали на путях между колеями, на рельсах, на склонах насыпи. И на этот табор людей, погруженных в какой-то чудовищный коллективный наркоз, сверху, с молчаливых обрывов и утесов лился свет — ласковый, успокаивающий, темно-фиалковый...

Ни с того ни с сего Лещицу вдруг вспомнились слова зловещей молитвы первого лица из пролога «Кордиана» Словацкого:

____________

* Я очень устал!.. О, да!.. Где моя спальня? Моя спальня! (англ.)

- 264 -