Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. - Ефим Друц

Два таланта было у Ристы: пляска и гадание. Когда плясала она, казалось ей, что чья-то сила поднимает ее за волосы и несет над землей, такое в этом было счастье, что большего и не надо. И когда гадала она, что-то внутри поворачивалось у нее, какая-то завеса спадала, и все, что у человека на роду написано, она сразу видела. Может быть, не так подробно, не так точно, как это было у пхури, но видела она много, далеко она видела.

Когда она еще маленькой была, пхури увидела, как она гадает, и только головой покачала:

— Э, ромны чяя, Дэвла тебе такой дар послал, да характером не сподобил, больно суетлива ты, а то взяла бы я тебя к себе, и слава о тебе была бы большая, как среди цыган, так и среди гадже. Но, видно, не судьба. Так всю жизнь свою в суете и проживешь.

Но Риста не жалела об этом. Разве смогла бы она прожить в цепях таборных запретов? Что ей лишнее знание без любви? Нет, это не для нее.

И пошла Риста от одного к другому. Уезжая в город, гуляла она с чужаками до упаду, дни и ночи напролет. Но дела не забывала. Никогда ее ясный ум не затемнялся, никогда сердце ее не сжималось. Обкрадывала она своих ухажеров так, что те без штанов оставались, а она возвращалась с деньгами в табор. Что положено — баро отдавала, а остальное — себе: ни мужа, ни брата у нее не было. И оттого еще ценила она свою волю, что могла самостоятельной цыганкой быть, богатой. Уж она-то одна никогда не пропадет! Да и дела без мужчин у нее шли неплохо. За ее гадание бабы ей все несли: и деньги, и вещи золотые. А если не давали, она сама брала. Так в доверие входила, что ее одну оставлять в доме не боялись. Или табор на деревенских наведет, к тому, кто побогаче. К хозяйке придет:

— Погадаю тебе, золотая моя, никто того тебе не скажет, что я скажу, всю правду скажу.

Пока она обомлевшей хозяйке зубы заговаривает, глядишь, цыганки уже все обобрали. И отпускает Риста бабу, как общипанную курицу, а та до времени и не догадывается.

Табор смеется:

— Ай да Риста! Ну цыганка, не промах!

И Ристе хорошо, и табор с наваром. Она не то что Роза. Та других жалеет, да о муже и сыновьях думает, все за них волнуется и Дэвле молится. О Розе один цыган в сердцах сказал:

— Подпорченная она!..

Вот именно, подпорченная.

Недаром Леший Ристу предпочел. Она, Риста, многим желанна, а уж Лешему как сладкая ягода пришлась. Он ее ублажает, как никто. Думает, что можно Ристу чем-то удержать. Нет, если Риста не захочет, ее ничем не удержишь.

Видит Дэвла, она не хотела смерти Розы. Больше того — ей при Розе удобнее было, не так цеплял ее Леший. А сейчас что? И не жена она ему, да повязал он ее так, что отцепиться трудно. Уж не месть ли это Розы? Проживи, мол, как я, в тисках, а там посмотрим.

«Сколько же я буду у него в неволе жить? — думала Риста. — Мне жить хочется, а здесь что? Смотри на него, пылинки с него сдувай. Нет, не хочу. Роза ему здесь нужна была бы. Уж она-то бы скрасила его одиночество в городе, а я для этого не гожусь». Только стены обшарпанной квартиры — где он только ее достал? И ковер на полу — вот все их богатство. Живут они, как в кочевье, а город другого требует. Леший все жадничает, хочет на коне в табор вернуться, а ей деньги нужны здесь и сейчас.

Что он, Леший, здесь? Мелкий воришка, спекулянт, а вот она сможет все сделать, чтобы выжить в таком страшном мире, как этот бешеный город. Пожить в нем немного даже интересно: огни вокруг горят, мужчины у твоих ног, стоит только спеть им с чувством и станцевать с огнем — и все: деньги и поклонники, поездки, подарки, веселье — все это приятно, если бы еще Леший со своей ревностью не лез. В ресторане много интересных людей бывает. Вот одно знакомство у нее долгое.

Особенно хорошо пела она и танцевала в этот вечер. Зал так и взрывался аплодисментами. Да и сама она чувствовала — хорошо, вот сейчас по-настоящему. Ресторан замирал, потом такая электрическая искра пробегала между людьми, что все были готовы вскочить и плясать вместе с ней. Какой-то кудрявый тип высыпал перед ней дорожку из двадцатипятирублевок прямо к своему столику. Хотел, чтобы она пришла к нему и посидела немного. А может быть, конечно, если она захочет, и спела бы ему. И что-то нашло на нее в тот вечер. Там, у столика, пела она так, как в таборе у костра иногда пела:

Ай, зачем ты, отец,Замуж выдал меня?Ай, забил меня мужДа прогнал из шатра.Он пытает меня:«Что же ты принеслаМне от братьев своих,От богатых таких?»Боже, Боже, хочуЯ кукушкой взлететь,На березу я сядуПротив дома родного.Схватит братец ружье,Вздумает подстрелитьОн кукушку, меня.Я скажу ему: «Братец,Я — сестрица твоя.Ай, забил меня муж,Прочь прогнал из шатра,Попрекает меня,Мол, приданого нет,Не взяла ничегоОт отца своегоДа от братьев своих,Что в богатстве живут.Золото, сереброВзять он хочет от нас». —«Ты не плачь, не грусти,Дорогая сестра,Ты с березы слетайПод родительский кров».Я с березы слетела,В девицу превратилась.И заплакал отец,Братья плакали все,Как узнали меня.«Ах, откуда тебяБог в шатер к нам занес?Ты, сестрица, не плачь,Все-то будет у нас.Поживем, заработаем,С голоду не умрем.И приданое мыСоберем для тебя:Золото, серебро,Все, что надо тебе.Хорошо будем жить».

Вот такое таборное причитание спела она в ресторане. Затосковала по табору, по воле настоящей, по людям свободным. Тогда-то и подошел к ней пожилой человек с большой шевелюрой седых волос. Не сразу поняла она, что он тоже ром, только городской. Подошел он к ней и сказал:

— Вы прекрасно поете. Много лет я не был в таборе. А вы мне всю душу разбередили.

— Кто вы такой? — спросила она у него.

— Обо мне долгий разговор. Давайте чуть позже. А вот вы кто? Как попали в городские клетки? Ведь вы же полевая цыганка, я это сразу понял.

— Да, я — полевая, угадали, но иногда и птица может в клетке оказаться.

— Не по воле ли черта? — усмехнулся человек и пристально посмотрел на Ристу.

Риста вспомнила лицо Лешего, смотрящего на нее угрюмо и подозрительно в последние дни, связала свое воспоминание с последней фразой и рассмеялась.

— По воле черта? — переспросила она. — Наверное, так оно и есть на самом деле. А может, я сама — дочь черта. Есть такая история у цыган. Не хотите послушать? Она короткая.

— С удовольствием, — ответил человек. — Но когда? И где?

— Сейчас и прямо здесь. Жили бедные цыгане, оседло жили. Семья была большая, двенадцать детей. И понравилась эта цыганская семья черту. Полюбил он цыганку и давай к ней во сне приходить. Так или иначе, а наступила пора цыганке рожать. Никому ничего не сказала цыганка, а отправилась одна ночью в баню. Здесь ее и захватили роды. Долго она мучилась и наконец без чувств упала на лавку. Пришел к ней черт и принял девочку. Обмыл он новорожденную в кипятке, сделал все, как надо, и говорит цыганке: «Пусть поживет девочка у тебя, но настанет срок, и я заберу ее».

Наутро приходят цыгане в баню и видят: спит цыганка на полке, а рядом ребенок красоты неописуемой: глаза черные, как вишни, а сам зрачок синевой отдает, ресницы огромные. Как откроет девочка глаза — смотреть в них невозможно, поневоле в сторону отворачиваешься.

Стала девочка расти в доме у цыгана. И с первого дня пришла в этот дом удача. Обзавелся цыган парой лошадей, корова появилась, овцы, в общем — достаток явился в дом. А все оттого, что дочь черта помогала. Как идти хозяину по цыганскому делу, так он всегда к девочке обращается: если кивнет головой — значит, будет удача, если нет — на двор носа не показывает.

Стали замечать цыгане, что странной растет девочка, с другими детьми не играет, а все больше сама с собой да с собаками дворовыми. Днем спит она, а как вечер наступает — просыпается и начинает ползать по дому и сразу — к печке, с углями играет горящими, в рот их кладет и смеется, а то поползет в баню и давай там куролесить, особенно к ночи. Холодной воды девочка не признавала, только кипяток любила.

Ну, долго ли, коротко ли, как-то раз ночью поползла девочка в баню. Никто и не спохватился, так как привыкли к этому. Утром просыпаются — нет ее. Все обыскали — нигде не нашли, только на полке в бане обнаружили аккуратно сложенную детскую одежду. Поняла тогда цыганка, что это черт свою дочь забрал.

— Все это интересно, — сказал человек, — но есть у меня к вам два вопроса: первый — вы что же, в деревне жили оседло?

— Нет, мы кочевали и сейчас кочуем. А второй вопрос какой?

— Это что, черт вас в ресторан забросил?

Риста засмеялась. Они разговорились. Ее потянуло к этому человеку. Ведь он тоже ром. Но другой, из иной жизни. Ее поражала его культура, манеры, воспитание. Среди своих городских поклонников она почти не встречала таких людей. Ресторанная публика кормила ее, но ум Ристы, острый и точный, не имел путеводителя. Все, что приобрела она в жизни, далось ей опытом и наблюдательностью.