Поэт - Майкл Коннелли

— Договорились, — сказал Бэкус.

Он ответил слишком быстро. Показалось, Боб заранее знал детали моего предложения, словно предвидя новую сделку.

— Одно пожелание, Джек. Давай договоримся держать свободной одну линию для факса. Если к нам поступят новые признания, эту линию мы используем для отсева ложных звонков.

— Нет проблем, — так же быстро согласился я.

— Я останусь здесь. Операторы на внешних линиях получат указание соединять нас только с тобой. Никаких контактов с прессой.

— Но этих звонков окажется много.

— Я предполагал, что их в любом случае будут обрабатывать в Бюро по связям с общественностью.

— Если от них потребуют указать отправную точку, с которой начало раскручиваться следствие, прикажите им не называть мое имя. Пусть отвечают, что первыми совпадения обнаружили в редакции «Роки-Маунтин ньюс».

Бэкус кивнул.

— И последнее, — добавил я после паузы. — Я по-прежнему обеспокоен возможной утечкой. Если окажется, что в «Таймс» или любом другом издании стало известно о факсе от Поэта, я немедленно опубликую свои данные в следующей статье. И профили, и вообще все. О'кей?

— Принято.

— Слушай, проныра! — вдруг завелся Торсон. — Думаешь, ты можешь вот так прийти к нам и диктовать любые...

— Торсон, иди ты на фиг. Я хотел сказать это еще в Квонтико. На фиг, ты понял? Если бы я делал ставку, то поставил бы на то, что именно ты слил информацию. Так что не надо насчет проныры...

— Сам иди на фиг! — заорал Торсон, уже готовый встать и наброситься на меня.

Но первым поднялся Бэкус и положил свою руку на плечо Торсона. Мягким движением Боб усадил его на место. За этой сценой Рейчел наблюдала с едва заметной, тонкой усмешкой.

— Полегче, Гордон, — успокаивающе произнес он. — Не суетись. Никто никого не обвиняет. Давайте жить дружно. Все немного вздернуты, но нет причин, по которым мы должны рассориться. Джек, ты сказал серьезные слова. Если у тебя есть конкретные доказательства, нужно их озвучить. Если нет, лучше держи обвинения при себе.

Сказать нечего. Единственным доводом оказалась моя уверенность, засевшая буквально в кишках: вероятнее всего, Торсон нарочно слил информацию прессе, чтобы подставить меня, из-за параноидальной ненависти к репортерам, а также из-за моих отношений с Рейчел. Что тут обсуждать? Все сидели по своим местам и только переглядывались.

— Дела развиваются довольно занимательно, братцы, но я предпочла бы немного поработать, — сказала Рейчел.

— А мне нужно идти, — добавил я. — Что за линию мы отведем под факс?

— Это секрет, — ответил Бэкус. — И не упоминай о «Лучшем друге».

На секунду я задумался. Это была бы интереснейшая линия сюжета.

— Ладно. Проблем нет.

Я встал. То же сделала и Рейчел.

— Я довезу тебя до отеля.

— Так ли плохо упустить свою сенсацию? — спросила Рейчел, едва мы направились в сторону отеля.

— Плохо. Думаю, и у вас так бывает, когда теряете след подозреваемого. Надеюсь, что Бэкус накажет Торсона. Какой он все же мудак!

— Если утечка и доказуема, то с трудом. Скорее Торсон останется под подозрением.

— Если рассказать Бэкусу о нас и объяснить, что Торсон про все знал, Боб поверит.

— Не могу. Если открою Бэкусу правду, то меня же и попросят отсюда.

Немного помолчав, она сменила тему, заговорив о моей статье:

— У тебя намного больше фактов, чем у Уоррена.

— Да?

— Статья намечается поинтереснее.

— Запоминают только первого. Таково старое правило журналистики. Действительно так. В большинстве случаев именно первый получает кредит доверия, даже если его версия самая пустая или нечистоплотная. Краденая.

— Как же это? Какой еще кредит? Зачем быть первым, не имея на это никакого права?

Взглянув на нее, я попытался рассмеяться.

— Да, иногда именно так. Вернее, почти всегда. Довольно благородная у нас работа, не так ли?

Рейчел не ответила. Какое-то время мы ехали молча. Признаюсь, я надеялся, что она заговорит о нас и скажет, что нам теперь делать. Однако этого не случилось. Отель приближался.

— Что, если бы Бэкус отправил меня в Денвер?

Она не сразу ответила:

— Джек, даже не знаю. Чего ты сам хочешь?

— Не знаю, чего захочу, только мы не должны закончить все так просто... — Я не знал, как сказать. — Не хочется, чтобы это закончилось.

Машина остановилась около отеля, и я собрался выйти. Рейчел заявила, что теперь должна вернуться назад. Привратник в красном костюме уже открыл передо мной дверь, приглашая войти и лишая нас всякой надежды на уединение. Тут мне захотелось ее поцеловать, но и сама ситуация, и буквы ФБР на борту автомобиля делали это простое движение и щекотливым, и нелепым.

— Увидимся, как только сможем, — сказал я. — Как только я смогу.

— Хорошо, — ответила она и улыбнулась. — Пока, Джек. Удачи тебе со статьей. Позвони мне в управление, я должна убедиться, что ты ее пишешь. Возможно, увидимся уже сегодня вечером.

Это была лучшая причина, чтобы и дальше оставаться в Фениксе. Она потянулась ко мне, дотронувшись бороды, точно так же, как сделала это однажды. Прежде чем я успел выйти, Рейчел написала на карточке цифры и передала мне.

— Возьми, это номер пейджера, на всякий случай. Вызов идет по спутнику, так что я доступна везде, где бы ни находилась.

— Во всем мире?

— Во всем мире. Пока спутники не упадут.

Глава 32

Гладден смотрел на слова, отпечатанные на экране. Слова казались ему прекрасными, словно их написал сам Господь. Такими же правильными. Такими же умными. Он решил перечитать весь текст снова.

Им известно обо мне, и я готов. Я жду их. И займу место в пантеоне, где множество лиц. Мои чувства напоминают детство: я сидел в туалете, ожидая момента, когда откроется дверь и я встречусь с ним. И видел линию света, падавшего перед дверью, словно луч от маяка. Я смотрел туда, и свет прерывали тени, следы от его шагов. Я знал, что он здесь и что его любовь всегда будет со мной. Я был зеницей его ока.

Мы стали теми, кого из нас сделали, но затем от нас отвернулись. Наша пьеса более не существует. Мы стали скитальцами в мире, где и так немало бед. Я тоже отвергнут, и в этом боль и в то же время мотивация. И я несу в себе мщение от имени всех детей мира. Я — Идол. Думаю, меня назовут хищником, тем самым, что сидит внутри любого из нас. Я безразличен к цвету и знаю только свет и тьму. Пусть моя жизнь — одни лишения и бесчестье. Но я приветствую насилие. И принимаю его. А на что способны вы ? Я желаю, я жажду, я жду насилия. Оказалось, что меня отвергли и бросили за борт лишь за то, что ребенок слишком быстро вырос. Предательство потрясло сильнее всего, именно оно сделало меня странником. Парус поднят, за все уплачено. Пусть дети остаются вечно юными.

Он оторвался от экрана, когда услышал телефонный звонок. Телефон стоял рядом, на кухне, и Гладден посмотрел на аппарат. Звонили в первый раз за все время. Автоответчик включился после третьего звонка, и с магнитофонной ленты послышался голос Дарлены. Текст составил Гладден и трижды безуспешно заставлял ее читать, пока не остановился наконец на четвертом «саундтреке». До чего бестолковая баба, подумал Гладден, слушая запись. Актриса из нее никудышная, по крайней мере в одетом виде.

— Алло, это Дарлена. Я... не могу говорить с вами сейчас. Мне пришлось уехать за город, по обстоятельствам, имеющим для меня важное значение. Ваши сообщения я буду получать... хм, то есть прослушивать, так что перезвоню позднее.

Голос казался взволнованным, и из-за повтора слов Гладден забеспокоился, не поймет ли звонивший, что текст читают с листа. После тонального сигнала он услышал рассерженный мужской голос:

— Дарлена, черт тебя побери! Лучше позвони не откладывая. В какое положение ты меня ставишь? Ты должна со мной связаться, и не думай, подруга, что твое место останется незанятым!

Гладдену показалось, что сообщение Дарлены достигло цели. Он встал и стер все, что попало на ленту. Ее босс, подумал он. Вряд ли Дарлена ему позвонит.

Стоя в дверях, он почувствовал запах. Взяв лежавшие на сигаретной пачке спички, он прошел в спальню. Некоторое время Гладден смотрел на тело. Лицо показалось таким же серо-зеленым, как и в прошлый раз, только чуть потемневшим. Из носа и рта уже вытекала бурая жидкость, тело явно начинало разлагаться. Он читал о таких вещах в одной книге, удачно спрятанной от смотрителя еще в Рейфорде. «Судебная патология». Гладден пожалел, что при нем нет фотокамеры, чтобы документировать происходившие с телом изменения.

Он зажег еще четыре жасминовых ароматизатора, расставив их по углам комнаты в импровизированных пепельницах.

Выйдя и закрыв за собой дверь спальни, Гладден натолкал в щель под дверью влажной туалетной бумаги, надеясь таким образом уменьшить запах в обитаемой части квартиры. Оставалось два дня.