12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

Клэр, не получив ответа, смотрела на нее, улыбаясь.

— Пока что, Клэр, я хочу устроить новую квартиру. А так как вы теперь владелица всякой недвижимости, у вас есть что мне сдать, на улице Астор… Подождите, это еще не все. Вам барон только что подарил свой «мерседес», значит, ваш маленький «вуазен» вам больше не нужен?… Знаете, тот в десять сил… закрытый…

— Нет.

— Я его покупаю. Идет?

— Идет, — сказала Клэр, привыкшая со свой «хозяйкой» ничему не удивляться. — Но не раньше, чем «мерседес» вернется из починки… В пятницу, хорошо?

— Лишь бы получить машину к сочельнику… Я должна буду отвезти г-на Виньябо в Воскрессон, к Амбра.

— Да! Но я хотела вас предупредить, что завтра я еду в Маньи. Для этого мне и нужен «вуазен». Завтра похороны Аники.

— Аники? — воскликнула Моника.

— Она умерла третьего дня в каком-то маленьком отеле, где жила последнее время… Вы не знали?

— Нет… Это все так далеко, позади…

— От флегмоны в горле…

— Бедняжка!

Моника вспомнила мертвенно-бледное лицо Аники в полутьме курительной комнаты. Ожили проклятые воспоминания! С содроганием представила она себе страшную участь Аники, от которой только чудом спаслась сама. Хороводом заплясали вокруг старые привидения… Мишель д'Энтрайг, Жинетта Гютье, Елена Сюз, Макс де Лом и леди Спрингфильд! И те, другие, безразличные — Бардино, Рансом, и те, которым она так долго отдавала себя, — Виньерэ, Никетта, Пеер Рис, наконец, Режи! Она едва узнавала их лица… они тоже умерли!

Отогнав тяжелое видение, Моника грустно сказала:

— Это очень хорошо, Клэр, что вы едете в Маньи, хотя так мало знали Анику. Едва ли за ее гробом пойдет много народу. А сколько у нее было друзей!.. Отвезите ей цветы и от меня. Бедная Аника! Сама себя казнила.

Русская сказала с убеждением:

— Вы правы: мы живем только раз. Глупо калечить жизнь!

Моника встала. Чербальева, заинтересованная, спросила:

— А что же будет с антресолями, когда вы переедете на улицу Астор?

— Расширим помещение. Это ваше дело. Как только я перееду, вы устроите тут что-нибудь сногсшибательное… Выставку материй для платьев. Да, я вам еще не говорила… Мне хочется начать такое дело: «Чербальева и Лербье, моды». Мы с вами пойдем в гору.

Она взяла лист бумаги и стала набрасывать план… Ее слова, жесты, уверенность в себе озадачили Клэр. Положительно, Монику подменили!

— Я пью, — сказал Виньябо, поднимая бокал шипучего «вуврэ», — за выздоровление нашего друга.

— А за мое, дорогой учитель? Разве им уже все перестали интересоваться?

Виньябо искоса посмотрел на Монику. Г-н и г-жа Амбра переглянулись. Они угадали под шуткой намек на важное событие и были тронуты, но все-таки ждали объяснений. Бланшэ понял все.

— Моника права! Я поднимаю бокал, чтобы исправить непростительную забывчивость нашего уважаемого учителя, за еще более скорое выздоровление милой нашей приятельницы. Вот что значит скромность! Говорят только о моей ране, а о вашей ни слова. Но она уже совсем затянулась.

— Да…

Моника наклонила голову. На белоснежной шее, у самого плеча, еще виднелась розовая полоска, убегающая под черный бархат слегка открытого платья. Никаких драгоценностей, только на тонкой, как нитка, золотой цепочке, маленькая свинцовая пулька, сплюснутая сверху, та самая, которую на другой день нашла Рири на полу около стены.

Моника молча, с суеверным чувством смотрела на нее. На самый ценный бриллиант не променяла бы она этот мертвый кусочек металла, крещенный кровью Жоржа и ее собственной, — символ их таинственного обручения. Она опустила глаза.

Г-жа Амбра отложила на тарелку кусок сладкого пирога с кремом для Рири — девочка так просила оставить ей ужин. Моника, задумавшись, вспоминала далекую рождественскую ночь, когда умерла девушка и родилась женщина! Меж этими полосами ее жизни — длинная вереница траурных дней, заблуждений, одинокая тоска, развалины! Долгий и тяжкий путь, на котором она едва не погибла. Если бы не Жорж!

Она чувствовала его встревоженный взгляд. Как хорошо сидеть с друзьями после ужина за этим, освещенным светом, столом, где она, как дочь, заменяет покойную…

Тетя Сильвестра была среди них. Но стерся в памяти страшный призрак — труп, распростертый на носилках. Милая старушка опять улыбается доброй снисходительной улыбкой, как в тот день, когда они вместе ехали на улицу Медичи. Амбра был прав: любимые не умирают… Они исчезают с последним воспоминанием о них оставшихся.

Кабинет Виньябо, Режи, Жорж… трагическая ночь сочельника — и надо всем этим материнское лицо той, что отошла во время ее долгого печального пути и сегодня предстала снова! Да, она жива! «Тетя! Тетя! — хотела крикнуть Моника — прости и пойми!» И, призывая в свидетели покойную перед любящими друзьями и перед тем, кому она давала право судить свою жизнь, Моника сказала:

— Нет, Жорж! Не затемняйте смысл моих слов. Я говорила о том выздоровлении, которым обязана вам! И кому же я должна это сказать, как не вам же и не этим старым друзьям, заменяющим мне не только тетю Сильвестру, но и всю мою семью! О моих родителях не будем говорить… Я для них — только безделушка, перешедшая в другие руки. Мне не о чем было говорить с ними при встречах. Если бы я не сдерживала себя, мне оставалось бы только крикнуть: «Вы и ваше разложившееся общество — истинные виновники моих заблуждений!» С тетей Сильвестрой я бы осталась чистой, простой девушкой… О, я знаю, тут есть и моя вина! Будь я немножко терпимее, пожертвуй я гордостью… и в такую ночь, как сегодня… мне так стыдно, стыдно! Но поздно! Трясина затягивает… хочешь вытащить ноги и не можешь!

Она закрыла лицо руками.

— Дорогая деточка, — воскликнула г-жа Амбра, — зачем вы себя мучаете? Что такое прошлое в вашем возрасте, когда вся жизнь впереди!

— Сумасшедшая! — умолял ее Жорж, — Дорогая моя! Вы мне еще дороже за эти сомнения! Кто может упрекнуть вас прошлым, если вы его оплакиваете с такой болью. Посмотрите на меня! Что сейчас весь мир для нас — для нас, переживающих эту минуту!

— Меня страшит ослепляющий свет этого счастья, — ответила Моника. — Достойны ли мои руки принять этот дар, не запятнав его?

Он страстно прижал к губам ее нежные, белые пальцы.

— Зелень только пышнее разрастается на выжженной пожаром земле! Моника, именем тети Сильвестры, я умоляю вас, будьте моей женой…

— Могу ли я? — прошептала Моника.

— Не только можете, но и должны, дитя мое, — воскликнул невольно задрожавшим голосом Виньябо. — Поздравляю вас, Бланшэ, ваш выбор прекрасен!