Миров двух между - Виталий Пищенко

— Помоги вытащить, а то мне одной не сладить.

— Это что? — спросила Лариса. — А Егор где? Пускай он вытаскивает.

— Давай, бери с того краю, — резковато оборвала теща. — Некогда мне, кофе варить надо, а тут к плите не пройдешь. Давай осторожненько. Да ты перехвати за середину, так руки в дверь не пролезут. Ну, понастроили… Так, ставь сюда, вечером уберем.

— Мама, а где Егор? — переспросила Лариса.

— Там он, твой законный. Подарочек! Считай, сбежал от тебя.

— Как — сбежал? — распахнула слипающиеся глаза Лариса. — Куда — сбежал? Туфли его вон там, в прихожей стоят.

— Да тут он, — принесла мать в комнату немудреный, за малое время чтобы съесть завтрак. — Вон стоит, никуда не делся. Телевизор он теперь.

— Как — телевизор? — не поняла Лариса. — Некогда, мне, мама, шутить.

И пошла быстро в ванную, потом в спальню, шуршать одеждой. Ей и впрямь было некогда, тоже на работу к восьми. Вышла из спальни и в прихожую, опять на туфли посмотрела: все на месте стояли, и летние, и ботинки, и кеды в пластмассовой коробке.

— Да где Егор?

— Говорят тебе, — помножила себя мать, — вот он, в телевизор обратился. Он и есть, оборотень. Давно я за ним замечала, никогда он мне не гляделся.

— Мама, что вы говорите, какой оборотень! Это же сказки бабьи. И потом оборотень — волк.

— Кто волк, а кто как, — понесла мать в кухню посуду. — У нас в Максимовке один в мотороллер перешел и за людьми ночью гонялся. Собьет и — раз, раз — два раза поперек. Милиция ловила. А твой ничего, телевизор, хоть и не новый. Сам-то куда какой современный был. Хоть польза от него в дому будет. Да ты глянь на него, глянь, мне не веришь! Не узнаешь — что ли? Ну, пошла я, сегодня наша заведующая на трехдневный больничный ушла, ей лет, как мне, а туда же…

Лариса глянула. И — узнала, схватилась обеими руками за грудь, самое женское место, а грудь у нее до сих пор только для красы и была, и попятилась до стенки спиной, и губами побелела. Как две полоски мелом провели.

В тот день с работы она ушла рано, с полудня, все равно не работник была, хотя обычно мастер квалификации редкой. Пластическая стрижка ей хорошо удавалась, которая расческой да бритвой, и с лаком работать любила, и фен в руках, как влитой держался. А тут — ни в какую. Клиенты шипят, а один даже обидно сказал про диплом второй степени, его Лариса у зеркала вывесила после конкурса, под прозрачной пленкой диплом, и пыль на него не садится.

Домой Лариса пришла в два. И то сказать — “пришла”, почти всю дорогу бегом бежала. Тянула ее домой, на место беды. Раз это так легко — был человек, а стал телевизор, то и обратно, наверное, тоже просто. Прибежала, а дома никого. Кроме телевизора, конечно. Вот учудил Егор, так учудил. Кому сказать-то постесняешься. Да и привыкла Лариса к мужу и как теперь жить — даже не знала.

Тихо было в квартире, но беспокойно, как должно быть в доме, где один человек растерянно и бестолково ищет другого, которого нет. Лариса все облазила, не веря, хотя телевизор пялился на нее с середины комнаты (“Надо бы в угол поставить, на место для телевизоров”) холодным глазом. Не мертво смотрел он, а холодно и отрешенно: так смотрят слепые, сняв черные очки.

Лариса старалась его не замечать и облазила, обыскала всю квартиру. Времени на это ушло всего полчаса, хоть и два раза подряд перерыла дом. Все егорово было на месте: и костюм, и старый костюм, и джинсы, и рубашки, и куртка. И туфли тоже. Нет, наверное так и есть. Не мог же он голый уйти. И никакой записки. Ничего. Хоть бы сказал ей кто-нибудь, в чем дело. А никого в квартире, и во дворе знакомых тоже никого, и по улице тоже шли какие-то чужие люди по своим делам, мелкие какие-то, или они только сверху такими казались, восьмой этаж потому что. Чужому в такое время не очень поверишь, но хоть бы кто сказал ей, что же это такое. Ну за что? Виновата она в чем? У всех все как у людей, а у нее муж оборотень.

Мать пришла только в седьмом, не одна пришла, привела какую-то родственницу дальнюю. Лариса ее не знала. Она вообще даже в тетках путалась, особенно от первого деда, что на север уехал. Мать с родственницей долго посудой звенькали, кофе пили, говорили о чем-то негромко. Да Лариса больно и не вслушивалась, она свое думала. Потом гостья заговорила громче — уходить собралась. А Лариса встала с дивана, выплюнула мокрый платок, вышла.

— А пусть стоит, — сказала гостья, — пусть. Только заявить надо.

— Куда заявить? — уточнила мать.

— Куда заявляют — в милицию. А то ведь чуть что — вы виноваты. На работе его хватятся. И еще в ЗАГС наверное надо, и в домоуправление. Ну, да это как в милиции скажут, надо — нет.

Пожилой лейтенант в жарком мундире сказал, что надо.

— В телевизор, значит. Ничего, телевизор смотреть будете.

— Мы?

— А кто, мы что ли? Хочешь, мне отдай. Зять он тебе или не зять? Ну, ты и смотри. И чего их тянет? Третий случай уже.

— В нашем районе? — поразилась мать.

— Нет, в нашем первый.

А Лариса все молчала. Написать, конечно, написала, что требовалось, а так — молчала. И на работе, и дома.

— Ничего, — говорила мать. — Я давно взять собиралась. Теперь шубу тебе лучше возьмем. Люба из комиссионки хорошую шубу предлагала. Мех — вот такой, как волчий, а легкая. “Клуб кинопутешествий” смотреть будем, и “В мире животных”. Я люблю про Африку…

— Все не как у людей, — говорила мать, — но это еще как лучше. Вон у Любы муж глаза залил, да через дорогу, в магазин старался до восьми успеть. Машина его ударила, позвоночник повредила. Он теперь лежит, она за ним ходит. Представляешь? В квартиру зайти нельзя. Мужик здоровенный. Его же кормить надо, ему курить надо пачку в день. “Прима” — других не курит. А сдать она его не сдает. Кому лучше? Этот хоть стоит и все.

И мать включила телевизор.

Лариса смотреть не стала. С нее хватило, как включила она его тогда, одна, а там хор поет. Детский. “Я играю на гармошке”. Теперь это может и к лучшему, да как знать. Может, с ребенком легче было б. Только не вышло, не судьба. Егор как мужик вообще плохой был, за первый год, пока еще мужем не был, весь вышел. Поженились, когда он уже диплом защищать собирался. Лариса его домой привела, надоело по паркам, да и замуж за него уже думала. А мать пришла. Между прочим, Лариса как знала, что мать придет. Ну, не знала, а чувствовала, и все равно — интересно даже было, как мамаша взвоет. А он напугался, прыг на середину комнаты — и сигарету в зубы, он курил тогда, а молния на джинсах разошлась, конечно — так рвануть. И — мать в дверях стоит. Но кричать она не стала, тут Лариса ошиблась. А когда Лариса на аборт пошла, мать даже против была. Смотри, говорит, как бы хуже не вышло. Мальчик большой мог родиться, килограмма на четыре, — так врачиха сказала.