Детский Мир - Канта Ибрагимов

— Когда от Мальчика увозил, ты еще не был писателем.

А я сразу не понял, думал это он обо мне, ведь я тоже по жизни имя Мальчика ношу. И если честно, я этого таксиста особо не искал. Однако случай, хотя я в случайности не верю, свел меня с ним вновь, это была судьба.

Я уже работал, точнее мучился, пытаясь что-то о Мальчике написать; и желание есть, и вынашивал я идею давно, да ничего не идет, не получается, исходного материала нет, а как о таком с потолка писать.

И вот ехал я как-то поездом из Туапсе. Как раз лето, начало августа. На рассвете я должен был выйти в Беслане. И вроде в деревне я вырос, на природе все детство провел; то овец пас, то коров, то ранний сенокос, то в лес по дрова, и любил я зарею любоваться. Но такого я до этого никогда не видывал.

Встало солнце, и застыл на востоке огромный, алый, светлый диск, и не слепит, а манит к себе чистотой, и я точно помню, показалось мне тогда, что это ясный лик Мальчика над землею встал, нас осветил, чтобы война на Кавказе побыстрее кончилась. И я не символист, но это был знак — что-то случится.

А я на перекладных добрался до автостанции той же станицы Слепцовская, и с утра всего пара такси, и вдруг — та же приветливая улыбка.

— Пайзул, — уже тронувшись, напомнил он свое имя, и чуть погодя, когда мы по проселочной дороге преодолевали Горагорский перевал. — Жена твои книги перечитывает, все время плачет. Окажи любезность, по пути заедем на минутку, думаю, не пожалеешь, чайку попьем.

Я уже жалел, что сразу не отказал. А мы на краю разбитого Грозного свернули в такую глухомань, что даже колея чуть ли не бурьяном заросла; ни людей, ни целых домов не видно, и вряд ли здесь вообще кто живет. И, признаюсь, не одна плохая мысль мне в голову пришла, и сидел я как на иголках, и если бы водитель как-то зачарованно не улыбался, готов был на ходу соскочить — время и ситуация в Чечне таковые. А он из ухаба в ухаб свою старенькую машину бьет, скорость не сбавляет, и все говорит:

— Мой дом разбит, в хибаре родственника обитаем. Ни света, ни газа, вода привозная, да и иного нет — вот наш кормилец, — он погладил руль.

Дом на отшибе. За две войны я много чего повидал, но такого упадка представить не мог. Правда, маленький дворик и сад, как желанный оазис, все опрятно, ухожено, даже цветы вдоль забора растут, яблоки и груши поспели.

— Эй, жена, выходи! — раскрыв калитку, крикнул Пайзул. — Посмотри, кто к нам пожаловал!

Я ее сразу узнал. Конечно, Роза повзрослела, еще крупнее стала, руками прячет чуть выпирающий живот, а впереди зубы из дешевого металла. И сразу плакать стала, увидев меня.

— Хватит, хватит, не плачь, — не как у нас принято, а совсем нежен голос Пайзула, гладит он руку жены. — Нам нельзя. У нас гость, удиви, покажи наше диво, чтоб в сказку поверил, про него написал.

По тому, как оба стали торжественны и даже артистичны, я понял, что сейчас они мне что-то продемонстрируют: ведь не Мальчика? А это он! Еще заспанный, недовольный, просто копия, лишь чуточку смуглее, да волосики тоже курчавые, только темно-русые.

— Бог надо мной сжалился, — сквозь слезы она уже улыбается, обнимает ребенка.

— А как зовут, угадай? — взял на руки ребенка отец. — Правильно, конечно же, Мальчик!. Бог взамен ей послал, а то все убивалась, как корила себя!

В тот день я не задержался у них; сам был потрясен. А Розу застал врасплох, угостить особо нечем, нужда. Но она проявила верх кавказского гостеприимства:

— В первый раз у нас, возьми самое дорогое, — в красивой рамке, за стеклом, почти полностью обгоревший листок; пожелтел, даже видны следы грязи или пыли. Это нотная запись. Сверху: — «Новый Детский мир», ниже: — «композитор — Нохчи К] ант — Мальчик, аранжировка — Анастасия Афанасьева-Гнедина».

— Когда я смогла до дома дойти, — вновь Роза плачет, — все уже сгорело. А этот листочек я случайно нашла, совсем в стороне. Ничего не осталось, даже фотографий.

Зато я воодушевился. В Грозном музыкантов не знал, да и вряд ли они остались; через день полетел в Москву, прямо с аэропорта к знакомому композитору — пару строчек аккордов еле различимы. Но ни он, ни другие музыканты ничего восстановить не смогли: мало, и то, что есть, — расплылось. И тогда я понял — это мне знак. Мы, то поколение, которое не смогло не только сохранить город, «Детский мир», но даже жизни наших детей, мы должны что-то сделать, что-то восстановить; я иного не могу — значит должен нарисовать свою картину, в назидание самим себе.

Думая, что сходу смогу, начал потихоньку снова работать — не пошло. Поехал к Розе, бесценный подарок вернул — ее память. Пайзула дома не было, на шабашке, а мы с Розой весь день говорили, буквально под диктовку я сделал много «зарисовок». Не хватило, вновь поехал, вновь весь день она мне «мазки» давала. И так я мчался к ней, как только работа «пробуксовывала» иль «тормозилась». И Роза меня воодушевляла, вдохновляла, подсказывала, порой направляла.

А раз приехал; сидят супруги грустные, встревоженные. Им теперь не до творчества, проза военного Грозного не отступает.

— Была проверка, — рассказывает Пайзул. — У Розы паспорт старого образца, а новый никак не выдадут, год ждем, больших денег требуют. Беременную пожалели, вместо нее меня забрали. Сутки в каталажке держали. Вернулся, а ночью, оказывается еще приходили, в масках. Мальчика напугали, до сих пор икает. Ну, и машину увели. Кормильца больше нет, — будто сам виноват, смущенно улыбнулся Пайзул.

— Не могу я, нет, не могу! — голос Розы совсем не узнать, прижала сына, не отпускает.

— До сих пор себя корю, убиваюсь, что нашего Мальчика тогда силой не вывезла.

Неужели и с этим что случится?. Помоги, мы бедные люди.

У нас в стране одно хорошо — за деньги все можно.

В тот же день, с помощью друзей, я вывез эту семью в тот же Слепцовск. Еще с месяц они там жили, пока не сделали всем загранпаспорта. И на этом моя лафа кончилась, лишился я суфлера.

В Польше у них родился второй сын. Потом переехали в Бельгию, а теперь вроде навсегда обосновались в Норвегии.

Недавно от Розы получил письмо с фотографиями: «. В моем-то возрасте — второй сын, поэтому назвали Диндик [26]. Но это по документам, а так, чтобы не сглазили, называем, как бабушка нашего называла — Дашо Кjант [27]. Он и вправду такой, видишь светлый-светлый, голубоглазый, золотоволосый, и не знаем в кого, мы-то оба смуглые. Бог надо мной смилостивился. Я так рада!. Старшего я уже определила в музыкальную школу, по классу скрипки. Конечно, это не наш Мальчик. Наш Мальчик был уникальным созданием, в нем был удивительный божественный дар и нескончаемое добро! Мы его не смогли уберечь. Может, еще не достойны?. Знаешь, странное дело, в Грозном, как ни мечтала, я ни разу во сне так и не увидела ни Мальчика, ни даже бабушку. Думала, они боятся там появляться. А здесь — рай на земле, и все равно не снятся. Когда закончишь картину? Жду с нетерпением. А если честно, здесь такая тоска, как немая-глухая, никого не понимаю, и поплакаться негде — не поймут, здесь поводов нет, а душа-то все равно там. В Грозном, когда особо приспичивало, шла я к Сунже, постою на коленях, орошу ту землю, по которой наш Мальчик ходил, поглажу и легче становилось. Кстати, строят ли там «Новый Детский мир» или мосты: цветочный и «новый»? Пойди туда, поклонись и от меня, передай маршал. Все равно я тоскую».

На то место я часто хожу, и меня влечет туда. И сегодня был; зима, январь на исходе, пасмурно, всюду слякоть, грязь, а что был здесь когда-то «Детский мир», — люди даже не помнят. Пустошь, выцветшая табличка — «мины», прошлогодний бурьян, и мостов нет, лишь Сунжа течет. А с тех пор, как меня спас здесь Мальчик, ровно десять лет прошло (тоже знак). И теперь был бы он молодым человеком, на весь мир бы гремел его талант, и писал бы он композиции светлые о своем народе, о мире и добре, и я уверен, войны бы здесь ныне не было бы. Но я тогда смалодушничал, если не струсил; не вернулся, обещанную сказку не рассказал. Только сейчас смог кое-что изобразить, как-то передать. А что я мог намалевать?! Знаю — грустно, тоскливо, печально. А как иначе, если в палитре моей краска одна — гарь войны, и я ее невольно наносил, наносил, замазывал белый, чистый холст детства Мальчика; пока, наконец-то не понял смысл картины «Черный квадрат»! И что сегодня я могу сделать, хотя бы сказать, вновь придя сюда, где некогда был «Детский мир» и мир детства нашего Мальчика? Лишь одно: — Мальчик — сирота — в войну! Прости меня, прости нас всех, пожалуйста, прости!

Грозный — «Детский мир» 31.01.2005 г.

Примечания

1

Мила ву? (чеченск.) — кто там?

2

Марша воцийла хьо (чеченск.) — приходи свободным.

3

Дела (чеченск.) — Бог