Темные тайны - Гиллиан Флинн

— Чё те нада! — огрызнулся он. — Сказал же, сегодня никаких делов!

— Раннер, это я, Либби, твоя дочь.

Он приподнялся на локтях, завернул бейсболку козырьком назад, рукавом отер со щеки дорожку подсыхающей слюны.

— Либби? — оскалился он. — Крошка Ли-иб-би-и! Спускайся, солнышко, поздоровайся с папочкой.

Он с трудом поднялся и теперь стоял в самом центре своего чана, голос звучал глубоко и напевно, отражаясь от стен, а свет фонариков придавал его лицу невероятно счастливое выражение любителя посидеть у костра. Я нерешительно топталась на лестнице, которая закруглялась на вершине, перетекала внутрь и там же сверху заканчивалась.

— Спускайся-спускайся, Либби, в новый папин дом!

Он поднял ко мне обе руки. Прыгать туда было не опасно, но я никак не могла решиться.

— Давай же! Спускайся ты с небес, Христос на костылях! Столько сюда перлась, а совсем рядом очканула? — рявкнул Раннер.

При этих словах я решительно перекинула ноги через край чана и села, как испуганный пловец. После очередного «ах ты, господи!» из уст Райнера я стала неуклюже спускаться. Раннер всегда обзывал своих детей плаксами и трусами — он был скор на словесную расправу. Я по-настоящему узнала его только летом, которое он провел у нас, но что за ужасное время это было для меня! Со мной его злые подначки всегда достигали цели, и я в конце концов сигала вниз с ветки какого-нибудь дерева, с сеновала, а то и в воду, хотя не умела плавать. После этих подвигов я чувствовала не торжество, а злобу и раздражение. И вот теперь спускаюсь в ржавый чан. Когда руки начали дрожать, а ноги перестали слушаться, Раннер схватил меня за талию, отлепил от стены и принялся ретиво кружиться со мной на руках. Я сучила в воздухе короткими ножками, словно мне снова было семь лет, изо всех сил пытаясь достать до пола, но это еще больше раззадоривало Раннера, он еще крепче ухватил меня где-то под грудью так, что я чувствовала себя тряпичной куклой.

— Перестань, Раннер, хватит. Отпусти!

Мы сбили два фонарика, и они покатились, разбрызгивая лучи света. Как те, которые преследовали меня в ту ночь.

— Скажи волшебное слово, тогда отпущу, — глупо хихикал Раннер.

— Отпусти!

Он принялся трясти меня еще сильнее. Грудь подпрыгивала, доставая до плеч, ударяясь о шею, подмышки болели от его железной хватки.

— А слово волшебное?

— Пожалуйста! — крикнула я и зажмурилась от негодования.

Раннер разжал руки, и я полетела вперед, как с качелей, на долю секунды почувствовав невесомость. Я приземлилась на обе ноги, но по инерции сделала еще три больших шага и ударилась о стену чана — он отозвался громоподобным металлическим гулом. Я потерла ушибленное плечо.

— Ну не обидно ли! Мои дети всегда были слабаками, — посетовал Раннер, переводя дыхание и уперев обе руки в колени, потом запрокинул голову и громко скрипнул шеей. — Подай-ка мне, доченька, пивко.

Вот таким он всегда и был — сначала ведет себя как идиот, потом перестает идиотничать и делает вид, будто ничего плохого он тебе не сделал. Я сложила руки на груди и даже не шелохнулась.

— Черт подери, Дебби, или как там тебя… Либби, что ты мне тут изображаешь феминистку! Окажи услугу родному отцу!

— А ты в курсе, Раннер, почему я здесь?

— Не-а!

Он сам дошел до пива, взглянув на меня из-под поднятых бровей, отчего лоб затерялся в глубоких морщинах. Я полагала, что мое появление произведет на него куда более сильное впечатление, но, видно, Раннер давным-давно заспиртовал ту часть мозга, которая отвечает за способность удивляться. Дни его протекали бестолково и несуразно, так почему бы не включить в них визит единственной оставшейся в живых дочери, последовавший через пяток лет?

— И когда же мы в последний раз виделись, моя крошка? Помнишь, я присылал тебе пепельницу в форме фламинго?

Эту пепельницу я получила от него лет двадцать назад, когда мне было десять лет и я, естественно, не курила.

— Ты помнишь, что написал в письме? О Бене? Что тебе известно, что не он… это сделал?

— Бен? С какой стати я буду писать этому придурку? Недоумок, не я его воспитывал, а его мамаша. Он родился странненьким, таким и остался. Родился бы животным — был бы самым слабым в помете, и мы бы от него избавились.

— Ты помнишь о письме, которое несколько дней назад ты мне написал? Что умираешь и хочешь рассказать правду о той ночи?

— Я даже иногда задаю себе вопрос, а мой ли он вообще? Я, когда его растил, чувствовал себя полным лопухом. Наверное, люди у меня за спиной посмеивались. Потому что в нем ну ни капли моего нет. Он на сто процентов сын своей матери. Маменькин сыночек.

— Ты всего несколько дней назад — вспомни, Раннер! — писал, что это сделал не Бен. Ты вообще-то в курсе, что Пегги лишает тебя твоего алиби? Твоя давнишняя подружка Пегги?

Раннер сделал большой глоток пива и заморгал, потом зацепился большим пальцем за карман джинсов и злобно рассмеялся.

— Ну да, писал. Надо же, совсем забыл. Умираю я. У меня этот… как его… сколи… блин, как эта хрень называется, когда разрушается печень?

— Цирроз?

— Вот именно. У меня этот самый цирроз и есть. А еще с легкими беда. Врачи говорят, я не протяну больше года. Надо было жениться на ком-нибудь с медицинской страховкой. У Пегги какая-то страховка была, но она вечно бегала снимать зубной налет, ей, вишь ты, рекомендовали. — Он произнес последнее слово тем же тоном, каким рассказывают о человеке, ложками поглощающем черную икру. — Либби, у тебя всегда должна быть медицинская страховка. Это очень важно. Без нее ты ни хрена не сделаешь и не добьешься. — Он несколько секунд изучал свою руку, потом моргнул. — Значит, написал я тебе письмо. Надо кое с чем покончить. В день убийств, Либби, произошло многое. Я часто об этом думаю и мучаюсь. Страшный день, ужасный. Проклятый день. Проклятый Дэй, — добавил он и ударил себя в грудь. — На кого только тогда пальцем не показывали! Они бы любого упекли за решетку. Я тогда не дал показания, которые должен был дать. Взял и сдрейфил.

Он произнес это очень буднично, как нечто само собой разумеющееся, и негромко рыгнул. Так захотелось схватить котелок и что есть силы ударить его по лицу.

— Но ведь ты можешь рассказать об этом сейчас. Скажи, что произошло, Раннер. Слышишь? Бен в тюрьме больше двадцати лет. Если ты что-то знаешь, говори.

— Да? А потом в тюрьму посадят меня? — Он возмущенно хрюкнул, уселся на свое пляжное полотенце и высморкался в угол. — Можно подумать, твой братец невинный младенец! Он занимался черной магией, якшался с дьяволом. А коли водишь дружбу с нечистой силой, должен знать, что рано или поздно это плохо кончится… Как я не догадался, когда увидел его с этим му… мудилой Треем Типано!

Трей Типано — это имя то и дело всплывало, но потом снова растворялось, никуда не приводя.

— Что сделал Трей Типано?

Раннер осклабился, над нижней губой угрожающе завис осколок сломанного зуба.

— Надо же, люди до сих пор не знают, сколько всего в ту ночь произошло. Обхохочешься!

— Над чем, Раннер? Мама погибла, брат в тюрьме. Раннер, у тебя детей убили!

Он склонил голову набок и скосил глаза на серп месяца в небе.

— Ты же жива.

— Но Мишель и Дебби погибли. Пэтти погибла.

— А ты-то почему не погибла, никогда не задавалась вопросом? — Он сплюнул кровавой слюной. — Не странно ли это?

— Какое отношение ко всему этому имеет Трей Типано? — повторила я вопрос.

— Если скажу, мне будет какое-нибудь денежное вознаграждение?

— Непременно.

— Я ведь тоже немножко виноват. Но и твой брат небезгрешен, и Трей тоже.

— Что ты сделал?

— А у кого в конце концов оказались все деньги? Ведь не у меня.

— Какие деньги! У нас их не было.

— А у твоей матери были. Я-то знаю, у твоей курвы-матери деньжата водились.

Он теперь гневно на меня взирал, расширившиеся зрачки подчеркивали голубизну глаз, казавшихся вспышками на солнце. Он снова склонил голову набок, на этот раз беспокойно, по-звериному, и пошел на меня, расставив руки ладонями вверх, словно демонстрируя, что не собирается ни обидеть меня, ни ударить, и все же этот жест смутил меня.

— Куда подевались все деньги от страховки Пэтти? Вот тебе, Либби, еще одна загадка, над которой нужно поломать голову. Потому что лично я уж точно ничего с них не поимел.

— Никто никаких денег не получил. Все ушло на адвокатов Бена.

Раннер теперь возвышался прямо надо мной, пытаясь напугать меня так же, как делал это, когда я была маленькой. Ростом он невысок, но все равно сантиметров на пятнадцать выше меня. Он стоял и дышал на меня теплыми пивными парами.

— Раннер, что тогда произошло?

— Твоя мать вечно прятала от меня деньги, никогда мне не помогала, а ведь я сколько лет горбатился на ферме. И мне за это ни цента! Вот и поплатилась за собственную жадность. Она, дура, сама накликала беду. Если бы она только дала мне эти деньги…