Маяковский - Александр Михайлов

Революционный пафос «Мистерии-буфф» кое-кому пришелся не по вкусу. Известный уже нам Ховин назвал пьесу «футуристически-большевистским трюком Владимира Маяковского». В газете «Жизнь искусства» на постановку ее немедленно откликнулся некто А. Левинсон, писавший, что пьеса и спектакль вызывают «подавляющее чувство ненужности, вымученности совершающегося на сцене». Рецензент отказал автору и создателям спектакля в самом главном - в искренности их чувства, в искренности отношения к тем идеям, которые они стремились воплотить. Это был рассчитанный, подлый удар.

Маяковский обратился по этому поводу с открытым письмом к наркому Луначарскому, требуя общественного суда над Левинсоном и редакцией газеты «за грязную клевету и оскорбление революционного чувства», справедливо усмотрев в их выступлении «организованную черную травлю»...

Письменный протест в печати против статьи и в защиту Маяковского выразила группа литераторов и художников. А. В. Луначарский в той же «Жизни искусства» ответил на письмо Маяковского, заявив, что выступление Левинсона покоробило «не только непосредственно или косвенно задетых лиц, но и всех, кому эта статья попалась на глаза...»8

И все же, при всех недостатках скороспелой постановки «Мистерия-буфф» стала предвестием революционного обновления театра, взволновала чуткие души. Недаром Блок кратко, но весьма эмоционально записал в дневнике: «Празднование Октябрьской годовщины. Вечером с Любой - на мистерию-буфф Маяковского в Музыкальной драме. ПРАЗДНИК. Вечером - хриплая и скорбная речь Луначарского, Маяковский, многое. Никогда этого дня не забыть».

Критика не оставила пьесу в покое и после премьерного бума. «Мистерия» или «буфф»? - задает вопрос Иванов-Разумник (1919). И отвечает: «ни мистерия» ни «буфф». Может быть, «буфф», заменяющий «мистерию».

Что его раздражает? «Слово имеет смысл!» - вот до какой измены самому себе дошел футуризм, когда-то бывший революцией формы, - пишет Иванов-Разумник, - пришла внешняя революция - и он застегнул на все пуговицы свой официальный признанный мундир». Вот! Его раздражает также уличная лексика «Мистерии», он противопоставляет Маяковскому Есенина и Клюева, сочувственно цитируя стихи последнего: «Маяковскому грезится гудок над Зимним, а мне - журавлиный перелет и кот на лежанке...»

Иванову-Разумнику вторит Эренбург: «Где прежний озорник в желтой кофте, апаш с подведенными глазами, обертывающий шею огромным кумачовым платком?» В «Мистерии» Эренбург увидел «неистовый гимн взалкавшему чреву...».

Не нравилась не только пьеса, не нравилось направление творческого развития Маяковского.

В новой постановке 1921 года, в Первом театре РСФСР, в Москве, пьеса имела сценический успех, но к этому мы еще подойдем.

Новая драматургия в первые годы после революции очень робко и с трудом пробивала дорогу на сцену, и, можно себе представить, каким важным импульсом к отражению революционного действия и к поискам новой выразительности стала постановка «Мистерии». Игорь Ильинский, молодой и еще не имевший признания театральной Москвы актер, писал позднее: «Роль в пьесе Маяковского как бы _о_ж_и_в_и_л_а_ меня, наделила ощущением прелести современных, простых, сегодняшних, искренних интонаций и заставила почувствовать силу таких средств». Роли классического репертуара и прежде имели прекрасных исполнителей, роли же современников давали молодым актерам большие возможности для творческого самораскрытия.

Маяковский еще вернется к драматургии, вернется потому, что ему природой, талантом было предназначено проявить себя художником театра. Художником-новатором. Вернемся и мы к этим замечательным, полным энтузиазма и в то же время драматическим страницам его жизни...

Во время гражданской войны Маяковский выступает в рабочих клубах и партийных школах, в матросском клубе, на диспутах о новом искусстве, выступает с чтением стихов, с политическими речами, говорит о путях развития революционного искусства.

Человек такого темперамента - да еще в такое время! - он не мог заниматься только литературным творчеством. Как раз пишет он сравнительно немного. Но среди стихотворений, написанных в это время, - «Владимир Ильич» - к пятидесятилетию В. И. Ленина. Оно имеет огромное значение. Это стихотворение стоит у самых истоков поэтической Ленинианы. Уже в начале ощущается внутренняя установка на глубокую народность характера Ленина: «Я знаю - не герои низвергают революций лаву. Сказка о героях - интеллигентская чушь».

Так кто ж такой - Ленин?

На этот вопрос полнее, ярче, поэтически выразительнее Маяковский ответит в поэме «Владимир Ильич Ленин» и в поэме «Хорошо!». Здесь он лишь подступает к образу Владимира Ильича и заключает стихотворение очень важным признанием:

Яв Ленинемира веруславлюи веру мою.

Поэтом не быть мне бы,если бне это пел -в звездах пятиконечных небобезмерного свода РКП.

Как видно из этих строк, политическая, классовая, партийная позиция Маяковского не оставляла места никакой двусмысленности. Это-то как раз и приводило в бешенство некоторых «не вычищенных», не упускавших случая досадить поэту, вывести его из равновесия, скомпрометировать любым способом. Маяковский в борьбе с этой накипью был прям и определенен. Это в устных выступлениях он мог одной репликой сразить неосторожно вступившего с ним в спор подбросившего «ехидный» вопросец недоброжелателя. В стихах же масштаб, и - размах во всю мощь, убийственный удар по дряни, ибо - «страшнее Врангеля обывательский быт». «Дрянь пока что мало поредела», - напомнит он, хорошо понимая, как трудно «переделать» жизнь.

«Не вычищенные» мешали Маяковскому напечатать «Советскую азбуку» - политические эпиграммы. Эта вещь была напечатана в пустующей типографии Строгановского училища самим Маяковским, которому помогали приятели.

Не упускали случая нанести удар поэту и литературные противники, в том числе и бывшие футуристы, менявшие эту обветшалую одежду на якобы новую, а на самом деле столь же ветхую - имажинистов. Шершеневич, намекая на Маяковского, высокомерно разглагольствовал о том, что некоторые поэты занялись «версификаторством политических стишков». «Фельетонными стишками», вкладывая в это определение также уничижительный смысл, называл ростинские плакаты Маяковского А. Мариенгоф.

О. Мандельштам осуждал Маяковского за то, что он обращает свое творчество к совершенно поэтически неподготовленному слушателю. Даже идеологи Пролеткульта (А. Богданов) выступали против «граждански-агитационного» содержания поэзии.