Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Итак, в назначенный час он повел их в отель, где проживал врач, раздразнив предварительно их аппетиты надеждой на изысканный пир в подлинном древнеримском вкусе; они были встречены мистером Пелитом, который принимал гостей, в то время как его друг руководил поваром в нижнем этаже. От этого болтливого живописца гости узнали, что доктор столкнулся с многочисленными трудностями при осуществлении своего плана; что после испытания пришлось отказать пяти поварам, ибо они не могли идти против своей совести, исполняя его распоряжения, которые противоречили принятым в настоящее время правилам их искусства, и что хотя он в конце концов нанял человека, который за огромное вознаграждение согласился подчиняться его требованиям, парень этот был так поражен, огорчен и раздражен полученными приказаниями, что волосы у него встали дыбом и он на коленях молил освободить его от заключенного контракта; но, убедившись, что его наниматель настаивает на соблюдении договора и угрожает в случае нарушения условий отправить его к комиссару, он, исполняя свои обязанности, плакал, кричал, ругался и бесновался два часа без передышки.

В то время как гости выслушивали это удивительное сообщение, благодаря которому у них возникло странное понятие об обеде, до слуха их донесся жалобный голос, восклицавший по-французски:

— Ради господа бога, дорогой сэр! Ради Иисуса Христа распятого! Избавьте меня от этого унижения — не надо меда и масла!

Еще не замерли эти звуки, как вошел доктор, которого Перигрин познакомил с иностранцами, и тот в пылу гнева не мог не пожаловаться на неуступчивость, обнаруженную им у парижских простолюдинов, по чьей вине план его был почти целиком разрушен и изменен. Французский маркиз, найдя, что этим заявлением затронута честь его нации, выразил сожаление по поводу происшествия, столь противоречившего признанной репутации народа, и предложил позаботиться о том, чтобы преступники были сурово наказаны, при условии, если ему сообщат их имена и местожительство. Обмен любезностями, вызванный этим предложением, едва успел закончиться, как слуга, войдя в комнату, доложил, что обед подан, и хозяин повел их в другую комнату, где они увидели длинный стол или, вернее, две положенные рядом доски, заставленные всевозможными блюдами, ароматы коих произвели такое действие на нервы гостей, что маркиз скорчил ужасную гримасу, но притворился, будто она вызвана понюшкой табаку, у итальянца слезы выступили на глазах, физиономия немца сильно исказилась; наш герой нашел способ защитить обоняние, дыша только ртом, а бедный живописец, выбежав в другую комнату, набил себе ноздри табаком. Доктор, единственный из присутствующих, чьи органы чувств не пострадали, указывая на ложа по обеим сторонам стола, выразил гостям свое сожаление по поводу того, что ему не удалось устроить настоящие триклинии древних, слегка отличавшиеся от этих приспособлений, и попросил, чтобы они располагались без церемоний каждый на своем ложе, тогда как он и мистер Пелит будут стоять в конце стола, дабы иметь честь прислуживать возлежащим. Такое устройство, неведомое доселе гостям, смутило их и вызвало забавное замешательство; маркиз и барон стояли и отвешивали поклоны, якобы уступая друг другу первое место, а в действительности надеясь последовать примеру другого, ибо ни один из них не понимал, в какой позе надлежит им покоиться; а Перигрин, наслаждаясь их смущением, подвел графа с другой стороны стола и с учтивостью, не лишенной злого умысла, настаивал, чтобы он занял первое место.

Пребывая в столь неприятной и нелепой нерешительности, они жестикулировали, разыгрывая пантомиму, покуда не вмешался доктор, который убедительно просил их покончить с любезностями и формальностями, иначе обед перестоится, прежде чем будут соблюдены все церемонии. После такой просьбы Перигрин, выбрав нижнее ложе с левой стороны, осторожно возлег на него, повернувшись лицом к столу. Маркиз, хотя и предпочел бы трехдневный пост риску привести такой позой в беспорядок свой костюм, растянулся на противоположном ложе, опираясь на локоть в крайне мучительном и неудобном положении и приподняв голову над краем кушетки, дабы прическа его не пострадала. Итальянец, будучи стройным, грациозным человеком, поместился рядом с Пиклем, не потерпев никакого ущерба, если не считать того, что, поднимая ноги, чтобы вытянуть их на одном уровне с телом, он разорвал чулок, зацепившийся за гвоздь, торчавший из кушетки. Но барон, который не был так гибок и эластичен в суставах, как его приятели, плюхнулся с такою стремительностью, что ноги его, вдруг взметнувшись вверх, пришли в близкое соприкосновение с головой маркиза и мгновенно привели в беспорядок все локоны, тогда как его собственная голова в ту же секунду ударилась с такою силой о край ложа, что парик слетел с него, поднимая облако пудры.

Забавная растерянность, сопутствовавшая этой катастрофе, окончательно одержала верх над притворной серьезностью нашего молодого джентльмена, который принужден был засунуть себе в рот носовой платок, чтобы заглушить смех, ибо немец, потеряв парик, просил прощения с таким уморительным смущением, а маркиз принимал его извинения с такой мрачной учтивостью, что этого было достаточно, чтоб вызвать смех даже у квиетиста.

Когда беда была исправлена, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, и все разместились в порядке, описанном выше, доктор любезно взялся ознакомить гостей с предложенными блюдами, дабы у них было чем руководствоваться в выборе, и с чрезвычайно довольным видом начал так:

— Джентльмены, вот это — вареный гусь под соусом из перца, любистока, кориандра, мяты, руты, анчоусов и масла. Хотелось бы мне, ради вас, джентльмены, чтобы это был один из феррарских гусей, столь славившихся у древних величиной своих печенок, одна из коих весила, говорят, свыше двух фунтов; этой столь изысканной пищей угощал тиран Гелиогабал своих гончих. Но прошу прощения, я запамятовал о супе, каковой, как я слыхал, является неотъемлемой принадлежностью всех пиршеств во Франции. На обоих концах стола находятся блюда с салякакабией римлян; одна из них приготовлена из петрушки, блошника, сыра, меда, уксуса, рассола, яиц, огурцов, лука и куриных печенок; другая очень напоминает soupe maigre[25] этой страны. Есть еще телячий филей с укропом и семенами тмина и суп из рассола, масла, меда и муки и любопытная смесь из легких, печени и крови зайца, а также блюдо жареных голубей. Мсье барон, разрешите предложить вам тарелку этого супа?

Немец, одобрив составные части, принял предложение и, казалось, остался доволен похлебкой, тогда как маркиз, на вопрос живописца, какую из салякакабий он выбирает, получил по желанию своему порцию soupe maigre; а граф, вместо жидкой пищи, любителем которой он, по его словам, отнюдь не был, положил себе на тарелку голубя, сообразуясь, таким образом, с выбором нашего молодого джентльмена, примеру коего он решил следовать на протяжении всего пиршества.

Француз, проглотив первую ложку супа, сделал длинную паузу, шея его раздулась, словно яйцо застряло у него в глотке, глаза выкатились, а рот помимо его воли судорожно сокращался и растягивался. Пелит, пристально смотревший на сего знатока, с целью узнать его мнение, прежде чем самому отведать супу, начал выражать тревогу по поводу этих явлений и с беспокойством заметил, что с бедным джентльменом как будто начинается припадок; тогда Перигрин заявил ему, что то были симптомы восторга, и, дабы получить подтверждение, спросил маркиза, как он находит суп. С бесконечным трудом учтивость маркиза одержала верх над отвращением, дав ему возможность ответить:

— Превосходен, клянусь честью!

И живописец, убедившись в его одобрении, не колеблясь поднес ложку ко рту; но когда сия драгоценная смесь коснулась его неба, он, отнюдь не присоединяясь к похвальному отзыву своего дегустатора, казалось, лишился чувств и способности двигаться и сидел подобно свинцовой статуе какого-то речного божества, причем жидкость вытекала из обоих уголков его рта.

Доктор, обеспокоенный сим непристойным феноменом, заботливо осведомился о причине его, а когда Пелит пришел в себя и поклялся, что охотнее проглотит похлебку из горящей серы, чем это адское месиво, им отведанное, врач, оправдываясь, объяснил гостям, что, за исключением обычных ингредиентов, он не подмешивал в суп ничего, кроме нашатыря, вместо селитры древних, каковую ныне нельзя достать, и обратился к маркизу с вопросом, не способствовала ли успеху такая замена. Злополучный petit-mattre[26], вынужденный проявить крайнюю снисходительность, признал эту замену верхом утонченности и, почитая долгом чести доказать свои чувства на деле, влил себе в горло еще несколько ложек отвратительного снадобья, покуда желудок его не возмутился в такой мере, что он должен был внезапно вскочить и в стремительном бегстве опрокинул свою тарелку на грудь барону. Крайняя нужда не позволила ему остаться и принести извинение за свою неосторожность; итак, он выбежал в другую комнату, где Пикль застал его блюющим и с большою набожностью осеняющим себя крестным знамением; и когда, по его желанию, у двери был поставлен стул, он опустился на него ни жив ни мертв, заклинал своего друга Пикля примирить его с гостями и в особенности оправдать перед бароном, сославшись на жестокий приступ дурноты, приключившийся с ним. Не без основания прибег он к посреднику, ибо, когда наш герой вернулся в столовую, немец вскочил и отдался в руки своего лакея, стиравшего жир с богато расшитого кафтана, тогда как он, вне себя от такой неудачи, топал ногами и по-немецки проклинал злополучный банкет и наглого хозяина, который все время с большою рассудительностью утешал его в несчастье, уверяя, что можно помочь беде скипидаром и горячим утюгом. Перигрин, едва удержавшись, чтобы не расхохотаться ему в лицо, успокоил его негодование, сказав, сколь сильно огорчены этим происшествием все присутствующие и в особенности маркиз; а когда злополучная салякакабия была унесена, ее место заняли два паштета — один из сонь, облитый сиропом из белых маков, которыми доктор заменил поджаренные семена мака, подававшиеся в древности с медом, как десерт, а другой — из свиной ноги, печенной в меду.