Мы искали друг друга - Сергей Щипанов

Только напрасно Макс так перепугался — симптомы не те. Ломота в теле, слезящиеся глаза, жар, переходящий в озноб — явный грипп. Тоже, впрочем, хорошего мало.

Вызвать врача Макс не мог: воскресенье, поликлиника не работает. Мать с утра ушла куда-то. Он был один в выстуженной квартире, без газа и электричества. Позвонил Татьяне — без ответа. Тоже где-то гуляла.

Макс лежал на кровати в шерстяных носках, брюках и свитере, под двумя одеялами, и не мог согреться. Чаю горячего бы… с лимоном. Боже ты мой, даже такая простая вещь- обыкновенный чай с лимоном — теперь недоступна ему.

Холод кругом. Холод и пустота. Человек — пылинка, дунь — и нет его. Через десяток лет никто уже и не вспомнит, что был такой Максим Шведов, жил, надеялся, любил… Как глупо, как нелепо все обернулось.

Пусто в нетопленном доме. И в душе — пустота.

Через сутки электричество включили. Макс провалялся с гриппом еще два дня. Болеть дольше — роскошь непозволительная. Ждали заказы на курсовые работы. Может быть, последние заказы в этом сезоне.

Мама стала регулярно отлучаться из дома. Всякий раз перед уходом подолгу стояла у зеркала, наводила лоск. Макс почуял неладное. И не зря почуял.

— Я выхожу замуж, сынок, — заявила мама. — Сегодня я познакомлю тебя с Геннадием. Он, как и я, бухгалтер. Жить мы будем у нас.

Как колуном по башке!

Вот так номер решила отмочить маман. В такие-то годы. Седина в бороду, бес… Впрочем, это не про женщин поговорка. Но суть та же.

И ведь никуда не денешься. Придется жить вместе с этим Геннадием, чтоб ему!

Макс был заочно настроен против отчима, а когда увидел Геннадия вживую, его неприязнь только усилилась. Это был облезлый какой-то тип неопределенного возраста, с реденькими волосиками на голове, суетливый и назойливый, из тех, кому до всего есть дело. Очень любил поболтать, порассуждать о политике, в которой, конечно же, мнил себя знатоком. В первой же застольной беседе он с жаром принялся ругать всех: Ельцина с Горбачевым, Гайдара с Черномырдиным, американцев, евреев, «новых русских», ООН и Европейский союз. Его рассуждения очень напоминали высказывания покойного Шведова-старшего. Собственно, Макс видел перед собой ухудшенный вариант родителя.

С пасынком Геннадий попытался сходу наладить доверительные отношения, вел себя запанибрата.

— Давай по маленькой, за знакомство! — сказал он, когда мать представила их друг другу и пригласила за стол. — Мы с тобой мужики. Нам и поговорить есть о чем, и вообще…

Выпить Макс не отказался, но в беседе постарался четко обозначить границы, до которых он намерен подпускать к себе нового «родственника». Он вежливо поддакивал собеседнику, однако, на все расспросы отвечал односложно, не вдаваясь в подробности. Сам не спрашивал ни о чем, давая понять, что чужие проблемы ему до лампочки, а когда Геннадий поинтересовался, как у Макса обстоят дела «на личном фронте», твердо заявил: «личное» он никогда и ни с кем не обсуждает. Геннадий все понял и впредь в дела Макса не лез.

Макс теперь всюду натыкался на следы присутствия чужого мужчины в их доме: его бритва на полочке в ванной, его персональная кружка на кухне, запах его одеколона — все раздражало молодого человека. Макс, как мог, сдерживался, не доводил до конфликта, в котором, — он прекрасно понимал, — мать будет не на его стороне.

Геннадий обосновался прочно. Он не без гордости говорил, что ушел от прежней жены, оставив ей все. «С одним чемоданчиком ушел», — подчеркнул он.

«Оттуда умотал, — мысленно прокомментировал Макс, — чтобы здесь зад пригреть». Вслух он, конечно, ничего не сказал.

Мать во всем потакала новому спутнику жизни, чуть не лебезила перед ним. Между ней и сыном постепенно вырастала глухая стена. И все из-за какого-то «козла облезлого». Тоже, нашла себе!

Макс старался подольше не бывать дома. Засиживался на работе, если были заказы от студентов. Или шел к Татьяне.

Раз Макс не выдержал, пожаловался подруге на бесприютное свое нынешнее существование. Попросил:

— Я поживу у тебя немного?

— О чем разговор, живи, конечно, — бесстрастно ответила Татьяна.

Макс втайне надеялся, что она обрадуется, и тогда он предложит узаконить их отношения. А тут — полное безразличие. Макс хотел было, отказаться, сказать: передумал, мол, извини за беспокойство. Но Татьяна виновато улыбнулась и добавила:

— Ты не подумай, Макс, что я из вежливости только… Мне с тобой на самом деле хорошо. Оставайся.

И Макс остался. С неопределенным статусом: непонятно было, в качестве кого он здесь, собственно говоря, пребывает. Сожителя? Любовника? Гражданского мужа? Или это все одно и то же?

Без разницы, в общем-то. Главное: у него есть пристанище. Пока есть. А дальше… Может у них с Таней, что-то и получится.

Татьяна жила не по средствам. Особенно это бросалось в глаза на фоне царящей кругом нищеты. В семье у Макса, хотя они и не совсем уж бедствовали, считали каждую копейку (с поправкой на инфляцию, правильнее сказать — каждую сотню рублей). Мясо покупали раз в месяц, в лучшем случае. А про всякие деликатесы и думать не думали.

Татьяна постоянно приносила домой то бутылку дорогущего виски, то баночку икры, то каких-то фруктов экзотических, которые Макс далеко не всегда мог назвать правильно. Ему неудобно было спрашивать: откуда сие изобилие? И сознание собственной несостоятельности мучило. Он, в самом начале их совместного проживания, передал Татьяне пухлую пачку денег, думая, что проявляет щедрость.

— Возьми на хозяйство, — сказал он небрежно.

— Положи на тумбочку, — столь же небрежно обронила сожительница.

Вскоре Макс понял: для Татьяны эти деньги — мелочь, не стоящая внимания.

«Откуда? — задавал себе вопрос Макс. — Откуда у нее деньги? Неужели переводчикам так хорошо платят?». Приходилось принимать такое объяснение, поскольку иного у него не было.

Жизнь у них текла ровно и спокойно, лениво даже. Днем оба на работе. Вечером, за ужином, выпивали «по рюмахе» чего-нибудь изысканного, потом вместе смотрели «видик». Татьяна любила триллеры. «Молчание ягнят» раза три смотрела. Иногда, для разнообразия, ставили боевик или эротику, вроде «Эммануэль» и «Греческой смоковницы».

По воскресеньям они любили ходить на толкучку. Не торговать, конечно. Татьяна выискивала, среди разложенного в изобилии старого хлама, изящные вещицы, кои иной раз попадались здесь. Причем, хозяева, как правило, не торговались, отдавали чуть не задаром. Макса больше интересовали книги и старые журналы. Любил он порыться, полистать пухлые томики и подшивки.