Солнце Велеса - Елизавета Дворецкая

– Кого себе в помощь возьмешь? – спросила ее Молигнева.

– Возьму… – Лютава показательно закрыла глаза, покрутилась немного на месте, потом вдруг резко ткнула наугад: – Ее!

Раздалось несколько выкриков: рука «волчицы» указывала на Амиру.

– Смотри, сестра, сторожи хорошенько! – Подойдя, Лютава вручила сводной сестре сулицу. – Чтобы не видел нас ни куд придорожный, ни бурый медведь, ни черен чуж человек! А завидишь кого – кричи во всю мочь!

Впереди Молигнева, Обиляна и Любовида, как самые знатные женщины угрянского племени, потом все остальные двинулись к реке. Последними шли Лютава и Амира. Молигнева запела, и вся толпа подхватила за ней:

Ложилась я спать ночкой темною —Темным-темно!Вставала я в красную зарю утреннюю —Светлым-светло!Умывалась я водой ключевой,Утиралась белым платом,Белым платом, узорчатым!

Шла я из дверей в двери,Из ворот в ворота,Шла путем-дорогою,Сухим сухопутьем!Пришла я во чисто поле,На быструю реку!

Распевая, угрянки двигалась, обходя луговину и рощу, к низкому берегу реки. Здесь, на широкой отмели, от Ратиславля отгороженной лесом, издавна проводились женские обряды, для которых требовалась вода.

Когда показалась река, Далянка вышла вперед, держа огромную охапку цветов, перевязанную белым вышитым полотенцем, и запела:

На море на окияне, на острове на Буяне,Есть бел-горюч камень,А в камне том скрыта сила могучая,Никем не виданная,Никем не знаемая,Никем не считанная.За камнем сидит Мать-Вода,В медном городе, в железном тереме,В неволе заключенная,В семьдесят семь цепей закованная,За семьдесят семь дверей запертая!

Женщины повторяли за ней, и каждой казалось, что сила заклятия, повторенного без малого сотней голосов, поднимает дух от земли и несет в небесные луга, где живет Перун, где хранятся, оберегаемые предками, запасы небесной воды, о которой они просят.

Ты, Перун-отец, встань, пробудись,Умывайся ледяной росой,Утирайся белым облаком,Облекайся, наряжайся частыми звездами!

Возьми двенадцать ключей,Отомкни двенадцать замков,Отвали двенадцать камней! —

призывала Далянка, встав над берегом, и женщины вместе с ней кланялись воде.

Ты, Перун-отец, встань, пробудись!Умывайся ледяной росой,Утирайся белым облаком,Облекайся, наряжайся частыми звездами!Возьми золотое копье,Ударь в тучу темную, в тучу каменную,В огненную и пламенную,Пролей часта дождичка!

Далянка первой ступила в воду, за ней потянулись остальные. Она и Молигнева зашли уже по плечи, и травы, в которые они были одеты, плыли рядом с ними. Но женщин было так много, а последние могли зайти едва по колено, и в поисках свободного места толпа растянулась по берегу, сколько позволяли ивы и заросли камыша. И все усердно брызгали водой друг на друга: плеск заглушал слова заклинания, и все кричали наперебой, стараясь, чтобы божества непременно их услышали:

– Пришли нам часта дождичка!

– На сине море не вырони!

– На лес дремучий не вылей!

– На ветре не посуши, на солнце не попали!

– А пролей дождичек над нивой широкой, на рожь, на пшеницу, на горох, на просо, на овес!

Далянка развязала полотенце, выпустила из рук свою охапку цветов, те поплыли вниз по течению. Девушки побежал следом, подгоняя цветы. Вся река закипела: женщины вовсю плескали водой друг на друга, кричали: «Как на тебя льется, так чтоб дождем на землю лилось!» – и яростнее всего десятки рук плескали на Молигневу, потому что именно она сейчас была богиней-землей, которой требовался дождь.

Почти вся река до поворота наполнилась движением, визгом и плеском. Молодые девушки носились друг за другом, падали, били по воде, кричали, и вся река казалась зеленой от плывущих трав и цветов. Растущие по берегам деревья, отраженные в воде, тоже, казалось, плыли. И возможно, сама веселая берегиня Угрянка, выйдя из своих глубин, незримо резвилась вместе с земными женщинами.

Лютава и Амира во всем этом буйстве не принимали участия: стоя на берегу по сторонам поляны, они оглядывали опушку леса и противоположный берег, высматривая, нет ли там кого. Иногда поглядывая на женщин в реке – а то еще девчонки, заигравшись, и впрямь кого-нибудь утопят, – Лютава осматривала берега и опушку рощи. Что-то ей не нравилось. За шумом, который стоял на реке, за гулом самого березняка ничего не удавалось услышать, а в мелькании зеленых ветвей под ветром Лютава не различала ничего подозрительного, но настороженное чутье улавливало присутствие чужого.

На Амиру в этом деле надежда была плохая: любая девчонка с лесной заимки принесла бы не меньше пользы, чем княжеская дочь от чужой, иноплеменной женщины, которая за двадцать лет среди угрян так и не стала для них своей. Держа свою сулицу, как простую палку, смуглянка больше глазела на беснующихся в реке женщин и, наверное, хотела присоединиться к ним – было жарко. Только иногда, вспомнив о своих обязанностях, она бросала невнимательный взгляд на тропу. Поэтому Лютава старалась не упускать из виду и дальнюю сторону поляны.

– Опасность! – шепнул ей прямо в уши бесплотный голос. – На нас смотрит чужой!

Это Угрянка! Она и правда здесь! Вернувшись с берегов Оки, Лютава принесла хозяйке родной реки жертву молоком и медом, благодаря ее за помощь и поддержку. И вот ее дух-покровитель снова дал о себе знать.

Лютава еще раз прошла по краю рощи, и вдруг глаз выцепил на противоположном берегу, за кустами, среди зеленой листвы белое пятно рубахи. Женщинам нечего делать на другом берегу, они все здесь. Зато если бы кто-то вздумал подглядеть за обрядом, то лучшего места и не выберешь – тот берег выше, и кусты на нем густые.

Амира стояла прямо напротив белеющего пятна и, скользнув взглядом по тому берегу, заметила его. На ее лице отразилась растерянность – она находилась ближе, ей было лучше видно. А Лютава, не дожидаясь, пока помощница сообразит, бросилась к берегу и метнула сулицу в белое пятно.

Пятно дернулось, сквозь шум на реке и шелест ветвей до ее обострившегося слуха долетел слабый вскрик. Попала! Ну, еще бы!

Это не шутки: желающий потаращить глаза на раздетых девок ставит под удар будущий урожай и благополучие всего народа. Такого любопытства не прощают: если настигнут, то в самом лучшем случае просто побьют, а потом макнут в воду. В худшем случае, если засуха всерьез грозит погубить урожай, утопят на самом деле, чтобы подкрепить свои мольбы весомой жертвой. Поэтому мужчина, застигнутый за таким подглядыванием, должен бежать, как олень, чтобы его не догнали и даже не узнали.