Коэн (СИ) - Головнин

она выбирает подарки, совершенно инстинктивно касаясь своего еще не появившегося животика. Как Рикарда разговаривает с нашей дочкой или сыном, как она обещает обеспечить ему безопасность и покой, как она рассказывает о том, какие прекрасные у него будут родные. И что она ни слова не говорит обо мне.

Если я сегодня проиграю, то мой ребенок никогда не узнает о своем отце. Рикарда не позволит кому-либо рассказать правду. Я в этом уверен. Но это маленькая жизнь внутри моей любимой женщины — мой ребенок! Мой! И Рикарда была и остается моей женщиной, даже несмотря на то, что я старался держаться в стороне от нее.

Я вспомнил разговор со своим другом, когда тот, в привычной для него манере ввалися в мой дом, где сейчас хозяйничала Лекса и поставил передо мной бутыку бурбона.

— Как дела, брат? — Улыбался рыжий, зная, как сильно меня сейчас раздражала его физиономия.

— В порядке. — Сухо ответил я, собираясь уходить из гостиной. Я не хотел с ним пить, потому что каждый раз, когда я смотрел на него, я видел улыбающуюся Рикарду. А это уже было слишком.

— Не посидишь со старым другом? Рикарде нравится мое общение. В последний раз мы так отрывались, что до сих пор в ушах её звонкий смех стоит.

«Они все еще проводят вместе время!», — пронеслось в моей голове, заставляя сильнее сжать челюсть. Интерес узнать больше о жизни моей девушки заставил меня сесть напротив Оливера и налить себе приличную дозу золотой жидкости.

— Вы видитесь? — вырвалось у меня.

«Не вздумай сказать «Да», парень», — предостерегающе смотрел я на Оли. Тот, словно зная, сколько боли может причинить его ответ, улыбнулся.

— Да. Бывает выбираемся вместе в клуб. Она сейчас слишком занята работой и домом.

«Они видятся!» — злость распалялась по моим венам.

— Она больше о тебе не вспоминает, — подливал масло в огонь Оливер. — Если ты уже не хочешь дальше продолжать с ней отношения, я мог бы…

Он не успел договорить. Мой кулак соприкоснулся с его скулой ровно в тот момент, когда он хотел сказать мне о своих намерениях. Она не могла быть в его руках! Она — моя! И только моя!

Оливер в ответ лишь громко расхохотался, стирая с носа, стекавшуюся кровь. Он поднялся с дивана, залпом выпил остатки напитка и поспешил выйти из гостиной. Не доходя до выхода, Оли обернулся.

— Я не мечу на твое место, брат. Но она молодая и эффектная девушка. Я не могу вечно находится рядом и отгонять от нее ухажеров. Когда-нибудь она найдет того, кто согреет её в рождественский вечер.

— Я не вправе решать за нее.

— Ты — идиот, если думаешь, что не можешь как-то повлиять на её будущее. Действуй уже, пока не стало слишком поздно. Еще пару месяцев и она забудет, как тебя звали.

— Сомневаюсь. — Я же не мог забыть её, хоть и прошло уже больше месяца.

— Если не соберешься, через год она тебя не вспомнит даже. Любовь быстро проходит, если не развиваться.

После того разговора я всерьез задумался о том, что спустя каких-нибудь девять месяцев она могла бы забыть меня. Но не сейчас. Сейчас она обо мне будет помнить всю оставшуюся жизнь.

За час до боя я приехал в клуб. Переоделся и начал разминаться. Надежда освобождения от невидимых отцовских оков придавала мне силы. Я чувствовал невероятную мощь внутри себя. Казалось, что я мог свернуть горы во имя такой цели. Быть свободным. Иметь свою семью.

Вскоре появился отец, и итак напряжённая обстановка стала совсем невыносимой. Он привёл себя в порядок и выжидающе смотрел на меня, явно уверенный в своей победе.

Собрался народ. Судьи. Дали знать и готовности к бою, и мы с отцом вышли на ринг. Удар в гонг. Игра началась.

Отец, словно гепард готовящийся к прыжку, переминался с одной ноги на другую на ринге. Первый взмах — промах. Я успел увернуться. Он улыбнулся. Второй взмах — снова мимо. Но не успел я повернуть голову, как слева мне прилетел удар в челюсть. Маленькая струйка крови потекла по щеке — отец порвал мне кожу. Я не почувствовал боли. В ответ на его выпад, я ударил отца в солнечное сплетение, он скрючился, и я добавил ему в челюсть. Его откинуло на канаты. Быстро придя в себя, он снова настиг меня. Взмах. Удар. Я успел закрыть лицо руками. Удар в гонг. Конец первого раунда.

Второй раунд обессилил меня. Отец, будто бы открыв в себе второе дыхание. Он нападал на меня без продуха. Я только успевал закрывать лицо руками. Боль я продолжал не чувствовать, зато обида и злость во мне росла все сильнее и сильнее. На начало третьего раунда я был избит и озлоблен. Единственная причина, по которой я ещё не упал на лопатки — возможность отделаться от отца. Снова стоя напротив самодовольного родственника, я собирал в себе все силы.

— Сдайся, пока не поздно. — Он ухмыльнулся.

— Я тебе не принадлежу.

— Это мы ещё посмотрим.

Он снова замахнулся на меня. Я увернулся, замахиваясь в ответ. Он удачно избежал моего кулака. Я замахнулся снова — попал. Он стал нападать. Я ловко обходил его удары. Оставались какие-то секунды до конца боя. Он снова стал нападать. Разбежавшись, он, подняв вверх руку, направляя удар на меня.

Дальше все произошло как в замедленной съемке. Отец летит на меня, а я подбегаю к нему навстречу, замахиваясь в ответ. Но не успевает мужчина меня ударить, как моя боксерская перчатка касается нижней челюсти отца. Он падает навзничь и бой считается оконченным.

— Вот и все, — я сплюнул кровь. Отец открыл глаза, смеясь.

— Честный бой для нечетных людей. Черт с тобой. Св… — он прочистил горло, сплевывая сгустки крови, — свободен.

Только сейчас я почувствовал, как сильно саднят руки и лицо. Медики сразу поспешили зашить мне рану на лице. Время было около десяти вечера. И после всего этого мне оставалось только одно — вернуть её.

От лица Рикарды.

Я до сих не могла осознать, что теперь внутри меня живет человек. Крохотное существо, требующее большего трепета. Александр во всю готовился к Рождеству. Мы с мальчиком приготовили подарки для родителей, нарядили ёлку и вовсю обсуждали предстоящий праздник. Мелани приготовила фирменное блюдо Ричардсонов — цыплёнка табака по особенному рецепту женщины. Правда, от запаха курицы меня страшно мутило.

— Помню, когда я была беременна Алексом, я ничего не могла есть. Эта привереда, ещё не родившись, характер показывал.

— Да уж, горючая