Конан и повелитель молний - Олаф Бьорн Локнит

Человек смотрит на город – безалаберный, пестрый, неопрятно раскинувшийся по холмам – и презрительно кривит губы. Если бы не необходимость получить ответы на кое-какие, весьма важные вопросы, он ни за что не явился бы сюда. Из всех людских поселений, разбросанных по лику земли, Шадизар внушает ему наибольшее отвращение. Он с удовольствием поручил бы тягостную обязанность побывать здесь кому-нибудь другому, но существуют дела, которые нельзя доверять даже самым верным слугам.

– Если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, – чуть слышно бормочет всадник. Угол его рта растягивается в кривой усмешке, вроде бы совершенно не вяжущейся с породистым лицом, но удивительно ему подходящей. – Что ж, посмотрим, кто кого…

Ветер утихает, трепетавшее в воздухе черно-алое великолепие пытается улечься ровными складками, но тут же взметывается машущим птичьим крылом. Заточенные звездочками шпоры вонзаются в атласные бока жеребца, тот срывается с места и вскоре отбивает чеканный ритм по синевато-белой ленте Дороги Королей.

Карпашские ворота Шадизара – города, забывшего, что такое штурмы, осады и войны.

Покосившаяся на правый бок сторожевая башня с осыпавшимися зубцами и прохудившейся черепичной крышей. Стоящие нараспашку створки, окованные проржавевшими до багрового цвета полосами железа. Мающиеся от жары стражники и застрявшая в арочном проеме телега. Из-под холщового полотнища обличающе торчат растопыренные ноги выпотрошенных коровьих туш. Над возом с надрывным жужжанием кружится, облако зеленоватых мух. Возчик переругивается со караульщиками, одновременно пытаясь убедить сонных волов сделать еще хотя бы шаг. Тянет свое извечное заунывное «Подайте слепому-сирому-убогому» нищий. Подходящего жертвователя поблизости нет и не предвидится, попрошайка дремлет вполглаза, иногда принимаясь яростно чесаться. Все знакомо, обыденно и заранее известно.

Благостное спокойствие разлетается вдребезги, скомканное приближающимся частым перестуком копыт. Стражники недоуменно прислушиваются, лениво строя предположения. Гонец с пограничной заставы или из Немедии? Кто-то из богачей, пережидающих одуряюще жаркое лето в загородных поместьях среди зеленых и прохладных отрогов Карпашских гор, решил наведаться домой? Вестник одного из многочисленных торговых домов с важнейшей новостью о том, что цены на офирскую шерсть упали, а кофийские телята идут по три золотых за голову?

Из-за поворота вылетает всадник в стелющемся за плечами черно-алом плаще. Шипастые подковы выбивают из камней еле различимые в солнечном свете синеватые искры. Дремавшие стоя волы, не дожидаясь приказа опешившего хозяина, оттаскивают телегу в сторону, освобождая путь для злого вороного жеребца.

Конь проскакивает арку под башней, оказывается на скучной маленькой площади и неохотно останавливается, повинуясь натягивающимся поводьям.

В это же время из выходящей на площадь улицы бодро выкатывается затянутая тисненым кожаным пологом повозка. В нее впряжены две малорослые лошадки с коротко стрижеными гривами. Правит ими грузный бородатый коротышка, с важностью восседающий на передке. Вслед за первой повозкой появляется вторая, третья – не меньше десятка – и выстраиваются в неровную прямую.

Запорошенное красноватым песком пространство оживляется. Из караулки высыпают привлеченные шумом стражники. Покидающие Шадизар гномы – а это именно они – сбиваются в оживленно-крикливое кольцо вокруг своих фургонов, невольно вынуждая всадника на вороном отступить ближе к обшарпанному строению таможни.

Появляется начальство. Десятник стражи и старший таможенник обреченно переглядываются. Не самый удачный день: очередной караван подземных карликов отбывает с грузом в Кезанкию и в Коринфию, да еще явился какой-то тип весьма заносчивого и богатого вида. Проще сначала разобраться с человеком – он все-таки один, и, если его не пропустят первым, наверняка начнет возмущаться.

Таможенник собирается с духом, боязливо приближается к пританцовывающей на месте вороной лошади и открывает рот, мучительно соображая, как бы половчее окликнуть приезжего. «Эй, ты!» точно не подходит. «Господин хороший» – кто его знает, можно и пинка огрести… К счастью, незнакомец замечает муки стража порядка.

– Что здесь творится? – снисходительно интересуется он, кивая на повозки, украшенные гербом, известным всем ценителям хорошего оружия и редких украшений – наковальня, над ней две скрещенных кирки и ограненный кристалл. – Повальное бегство от погромов?

– Никак нет, – стражнику очень хочется вытянуться в струнку перед благородным господином с черными, узкой полосочкой над верхней губой, красиво постриженными усами, острой «зингарской» бородкой и пронизывающим холодно-величественным взглядом. Щелкнуть каблуками не вышло, ибо они давно сносились. – Это наши, местные, с товарами и всяческим провиантом, значит, до дому собрались. В Кезанкийские горы то есть. Отвезут и назад притащатся… Вы, досточтимый месьор, не откажите в любезности – извольте сказать, кто вы есть такой, да уплатить за въезд в славный город Шадизар… Сущую мелочь – пять золотых с вашей милости и два за, с позволения сказать, вашего зверя…

Гость соизволил повернуть голову и смерить присевшего таможенника ледяным взглядом глубоко посаженных каре-желтоватых, в точности змеиных глаз. Только зрачок человеческий, а не принадлежащий чешуйчатому гаду…

– Три золотых с человека, ползолотого с лошади, – поспешно внес исправление караульный, кляня себя в душе за решение связаться с этим типом в черно-алых тряпках. Пропустил бы бесплатно, а разницу вполне можно восполнить на гномах. Они богатые, сколько ни потребуй – все едино раскошелятся.

– Владетельный Кебрадо Эльдире лос Уракка, граф Ларгоньо, – слова упали вместе с монетами, такие же тяжеловесные и сверкающие. Про себя приезжий беззвучно хмыкнул – имечко звучит что надо, переспросить никто не решится. Сойдет для здешней провинции. – Из Зингарского королевства.

– Кебра… – уныло начал таможенник и попятился, бормоча: – Добро, значит, пожаловать, у нас гостям завсегда рады, мы люди простые…

Вороной, которому надоело топтаться на месте, попытался цапнуть стражника.

Всадник шлепнул разыгравшуюся лошадь поводьями и неторопливо отъехал чуть подальше – к шаткому навесу и полупустой поилке. Уезжать он почему-то раздумал. Видимо, решил полюбоваться картиной здешних нравов.

– Старший кто? Да не галдите все разом! Где старшина обоза? – надсаживался таможенник, пытаясь перекричать окутавшую площадь разноголосицу, смешанную с конским ржанием. Наконец из общей сутолоки на его призывы откликнулся средних лет карлик, щеголявший ухоженной черной бородой и тяжелой золотой цепью с темно-вишневыми камнями, висевшей поверх коричневого суконного камзола. Гном проревел что-то на своем невозможном языке, заставив соплеменников заткнуться, и раздраженно представился: