Стратегии гениальных женщин - Валентин Бадрак

Например, в своих воспоминаниях о Блаватской, видный российский государственный деятель Витте написал следующие, дающие емкую характеристику личности женщины слова: «Когда я познакомился с ней ближе, то был поражен ее громаднейшим талантом все схватывать самым быстрым образом: никогда не учившись музыке, она сама выучилась играть на фортепиано и давала концерты в Париже; никогда не изучая теорию музыки, она сделалась капельмейстером оркестра и хора у сербского короля Милана; давала спиритические представления; никогда серьезно не изучая языков, она говорила по-французски, по-английски и на других европейских языках, как на своем родном языке; никогда не изучая серьезно русской грамматики и литературы, многократно, на моих глазах, она писала длиннейшие письма стихами своим знакомым и родным с такой легкостью, с которой я не мог бы написать письма прозой; она могла писать целые листы стихами, которые лились как музыка и которые не содержали в себе ничего серьезного; она писала с легкостью всевозможные газетные статьи на самые серьезные темы; совсем не зная основательно того предмета, о котором писала; могла, смотря в глаза, говорить и рассказывать самые небывалые вещи, выражаясь иначе – неправду, и с таким убеждением, с каким говорят только те лица, которые никогда, кроме правды, ничего не говорят». Даже с учетом субъективности восприятия образа знаменитой женщины автор дает представление не только о многогранности и демонстративной натуре Блаватской, но и о ее развитой способности внушения окружающим, психического и даже гипнотического воздействия на них. Не вызывает сомнения, что эта эксцентричная, мятежная женщина часто прибегала к своим способностям для решения самых различных жизненных задач.

Елена Блаватская смело действовала, создавая неповторимый образ медиума, таинственного и уполномоченного посредника между земным миром и великим Космосом. Могла ли она не поразить современников? Они были обречены попасть под мощный пресс ее всеобъемлющего обаяния, харизматической одержимости и какого-то странного умиротворенного фанатизма. Хотя она не отказывала себе иногда опускаться до земного и ощущать себя просто женщиной-колдуньей, бросающей вызов встреченным на жизненном пути людям. Эта выставляемая напоказ порочность и высота полета, невесть как уживающиеся в одной душе, имели и внешние формы. Елена стала заядлой курильщицей, она испытывала пьянящий восторг обволакивающего облака гашиша, ее ужасающее пристрастие к обильной еде (возможно, развившаяся в годы голодных скитаний) и разрушительный образ жизни рано обезобразили тело непомерной полнотой и заложили целый сонм различных болезней, мучивших женщину в преклонные годы. Она могла и обольстить мужчину, если ей того хотелось, но объективно Елена Блаватская гораздо меньше других известных представительниц слабого пола эксплуатировала сексуальную сферу для достижения своих целей. Скорее, жажда любви сама по себе становилась для нее промежуточной целью, когда истощенные оккультизмом душевные силы нуждались в восстановлении. Тогда она в захлестывающем все ее женское естество порыве жаждала человеческого тепла. Много позже ее основной сподвижник Генри Олкотт заметит, что «каждое ее слово и каждый ее поступок говорили о безразличии к сексу». Хотя Елена Блаватская встретила Олкотта уже во время угасания своей женственности, правота ее соратника, очевидно, в том, что идея для этой женщины всегда стояла выше любви и секса. Это свидетельствует об исключительно мужской черте ее странного и воинственного характера.

Не стоит перечислять всех несчастий, случившихся с Еленой Блаватской, которая взвалила на свои хрупкие плечи бремя отступничества. Нет смысла также перечислять имена ее возлюбленных или страны и города, посещаемые ею в поисках призрачного счастья. Ощущение пьянящей свободы часто было запятнано грязью мрачных блужданий, чувством голода, болезнями и даже крайней нуждой. В минуты отчаяния она использовала такие трюки для выживания, что ей мог бы позавидовать любой циркач. Однажды, охваченная душевным смятением и приступом безысходности, она даже написала российским жандармам рекомендации для Службы внешней разведки… Не раз она оказывалась на краю могилы, но всякий раз судьба давала ей новый шанс, чтобы она уверовала в свою обреченность быть мессией на Земле. Неистребимая жажда жизни выплескивала ее на берег измотанной борьбой за выживание, но все-таки живой. После смерти сына она внесла столько изменений и якобы правдоподобных деталей в свою биографию, что отличить факты от мифов стало почти невозможно. Без всякого сомнения, Блаватская использовала свои фантазии и даже совершенные выдумки для создания причудливого и таинственного мифа о женщи-не-мессии. Этот образ ей был нужен для реализации новой, действительно уникальной идеи, всеобъемлющей по масштабу, жутковатой по форме, обволакивающей сознание подобно проникновению в организм нервно-паралитического газа. К четкому пониманию контуров этого грандиозного плана мирового масштаба Елена Блаватская подошла лишь после двух десятилетий блуждания по миру.

Появлению на свет ростка идеи, как это обычно бывает, предшествовал суровый кризис, низвергший женщину почти на самое дно жизни. Ветер скитаний занес ее в Нью-Йорк, где Блаватская вдруг осознала, что она – потрепанная жизнью, почти отчаявшаяся и стремительно стареющая особа, обитающая в одном из беднейших кварталов формирующегося мегаполиса. Она превратилась в жалкое измученное существо, похожее на потерпевший крушение и дрейфующий в неизвестном направлении корабль, когда неожиданно получила известие о смерти отца и причитавшейся ей как наследнице некой сумме. Она сумела привести себя в относительный порядок и трезво посмотреть на жизнь вокруг. Америка сотрясалась от нового захватывающего бума – спиритизма. Предприимчивый и гибкий ум Блаватской тотчас оценил открывающиеся возможности. Разыскав местных медиумов, она изысканно преподнесла свое недюжинное психическое дарование. И ее, как волна прибоя, захлестнуло неожиданное внимание окружающих, явившееся предвестником успеха.

Блаватская начала медленно развивать начатое дело, скрупулезно изучая свои перспективы. Она очень хорошо представляла себе (да и убедилась на опыте предшествующих десятилетий), что демонстрация необыкновенных возможностей психики сама по себе мало что значит. В конце концов, она видела достаточно медиумов и слышала о людях с подобными возможностями, которые так ничего и не добились в жизни, кроме сиюминутного интереса обывателя, угасающего с каждым повторенным опытом демонстрации чудесных спиритических опытов. Они кончили в безвестности, наткнувшись на стену непонимания и насмешек. Нужна была более сильная внутренняя суть, от которой бы веяло леденящим душу холодком Вечности. Нужны были более привлекательные внешние формы идеи, понятной и в то же время пугающей, привораживающей таинством и душераздирающей мистикой.