Путешествие и приключения капитана Гаттераса - Жюль Верн

Целый день нельзя было выглянуть наружу; к счастью, ледяной домик был уютен или казался уютным измученным путешественникам. Маленькая печь работала исправно, за исключением случаев, когда сильные порывы ветра забивали дым в помещение. На печке готовили горячий чай и кофе, прекрасно подкреплявшие людей в эти суровые холода.

Потерпевшие крушение, — а наших путешественников с полным правом можно так назвать, — испытывали чувство благополучия, которого давно уже не знали: они думали, только о своем настоящем положении, о благотворном тепле и забывали о будущем, почти пренебрегали им, хотя оно и угрожало им близкой гибелью.

Американец уже не так страдал и мало-помалу возвращался к жизни. Он открывал глаза, но был еще не в силах говорить. Губы его, на которых виднелись следы цинги, не могли произнести ни слова; однако слух его не пострадал, и ему сообщили о положении, в котором он находился. Он поблагодарил кивком головы, узнав, что его извлекли из снежной могилы. Благоразумный доктор не сказал американцу, что его смерть отсрочена ненадолго, так как через две, самое большее через три недели съестные припасы придут к концу.

Около полудня Гаттерас вышел из оцепенения и приблизился к доктору, Джонсону и Бэллу.

— Друзья мои, — сказал он, — мы должны сообща решить, какие нам предпринять шаги. Но прежде всего я попрошу Джонсона рассказать, при каких обстоятельствах произошла измена, погубившая нас.

— А к чему это знать? — заметил доктор. — Результаты перед нами, и что тут еще выяснять!

— Я не могу о них не думать, — отвечал Гаттерас. — Но после рассказа Джонсона постараюсь навсегда об этом забыть.

— Так вот как было дело, — начал Джонсон. — Со своей стороны я сделал все, чтобы предупредить это преступление…

— Я в этом уверен, Джонсон, тем более что зачинщики возмущения давно уже это замышляли.

— Я того же мнения, — сказал доктор.

— И я тоже, — продолжал Джонсон. — После вашего отъезда, капитан, на другой же день этот негодяй Шандон, который питал к вам такую ненависть, принял, впрочем, с согласия всех остальных, команду над бригом. Я возражал, но все было напрасно. С той минуты каждый делал, что хотел; Шандон никому не мешал, желая показать экипажу, что время трудов и лишений миновало. Никакой экономии не соблюдалось: печь топили вовсю, бриг беспощадно жгли. Съестные припасы, а также ром и водка были отданы в распоряжение всех и каждого. Можете себе представить, каким излишествам предавались люди, давно уже отвыкшие от спиртных напитков! Так обстояло дело с седьмого по пятнадцатое января.

— Так, значит, — сказал Гаттерас, — Шандон явно подбивал экипаж к возмущению?

— Да, капитан!

— Не поминайте больше о нем! Продолжайте, Джонсон.

— Двадцать четвертого или двадцать пятого января было предложено покинуть бриг. Решено было дойти до западного побережья Баффинова залива, затем отправиться на шлюпке на поиски китобоев или добраться до поселений на восточном берегу залива. Провизии было хоть отбавляй, к больным вернулась надежда снова увидеть родину, и они приободрились. Начали готовиться к отъезду, сделали сани для перевозки провианта, топлива и шлюпки, люди должны были поочередно в них впрягаться. Все это заняло время до пятнадцатого февраля. Я все ожидал, что вы вот-вот вернетесь, капитан, хотя, с другой стороны, опасался вашего присутствия. Вы все равно ничего бы не поделали с матросами, которые скорее убили бы вас, чем остались на бриге. Матросы словно опьянели от свободы. Я беседовал с каждым в отдельности, усовещивал их, уговаривал, старался растолковать им всю опасность такой экспедиции, стыдил, укорял в измене. Но даже от самых лучших я ничего не мог добиться. Отъезд был назначен на двадцать второе февраля. Шандону не терпелось. Сани и шлюпку доверху нагрузили напитками и провизией, захватили изрядный запас топлива, — правый борт брига был уже разобран до самой ватерлинии. Напоследок началась настоящая оргия; матросы все кругом истребляли, все уничтожали; тут Пэн, а с ним два или три других матроса спьяну подожгли бриг. Я пытался их удержать силой, но меня сбили с ног и исколотили. Потом эти негодяи, с Шандоном во главе, двинулись на восток и скрылись из глаз. Я остался один. Мог ли я совладать с огнем, который охватил весь бриг? Прорубь замерзла, у меня не было ни капли воды. «Форвард» горел целых два дня; остальное вы уже знаете.

После рассказа Джонсона в ледяном доме воцарилось довольно продолжительное молчание. Мрачная картина пожара, гибель их драгоценного брига с неотразимой силой вставала в воображении потерпевших крушение. Они сознавали, что лишились возможности вернуться на родину. Они не смели взглянуть друг на друга, опасаясь подметить у кого-нибудь на лице выражение отчаяния. Слышно было только тяжелое дыхание больного.

— Спасибо, Джонсон, — сказал, наконец, Гаттерас, — вы сделали все, что могли, для спасения моего корабля. Но один в поле не воин. Еще раз спасибо вам! Забудем об этой катастрофе. Объединим наши усилия для общего спасения. Нас четверо, все мы связаны дружбой, жизнь одного стоит жизни другого. Пусть каждый выскажет свое мнение, как нам быть дальше.

— Охотно, капитан, — ответил доктор. — Все мы преданы вам и выскажемся по чистой совести. Но прежде всего есть ли у вас какой-нибудь определенный план?

— У меня не может быть никакого особого плана, — печально ответил Гаттерас. — Мои желания могут вам показаться небескорыстными. Я хотел бы прежде всего знать, что вы думаете.

— Капитан, — сказал Джонсон, — прежде чем высказаться при таких тяжелых обстоятельствах, я хотел бы задать вам один важный вопрос.

— Говорите, Джонсон!

— Вчера вы ходили определять место, где мы находимся. Дрейфует ли ледяное поле или остается на прежнем месте?

— Оно не тронулось с места и, как до нашего ухода, стоит под восемьюдесятью градусами пятнадцатью минутами северной широты и девяноста семью градусами тридцатью пятью минутами западной долготы.

— На каком расстоянии, — продолжал Джонсон, — находимся мы от ближайшего моря на востоке?

— Приблизительно в шестистах милях, — ответил Гаттерас.

— И это море?…

— Пролив Смита.

— Тот самый, который мы не могли пройти в апреле месяце?

— Тот самый!

— Так значит, капитан, наше положение выяснилось и мы с открытыми глазами можем принять какое-нибудь решение.

— Говорите, — сказал Гаттерас, опуская голову на руки.

В таком положении он мог слушать своих товарищей, не глядя на них.

— Итак, Бэлл, — сказал доктор, — что, по-вашему, нам лучше всего предпринять?

— Тут нечего долго думать, — ответил плотник. — Ясное дело, надо, не теряя ни одного дня, ни одного часа, двинуться на юг либо на запад и добраться до ближайшего берега… хотя бы нам пришлось идти два месяца.