Сбиться с пути - Сандра Инна Браун

— Но если бы той ночи не случилось, возможно, он бы остался жив. У меня не было достаточно разума, чтобы задуматься о возможной беременности, но, вероятно, Хол понимал это. Может быть, именно об этом он думал, когда проявил невнимательность и позволил, чтобы его схватили.

Я не могла придумать ничего лучшего, чем совратить его с благословенной миссии, в то время как на самом деле я любила тебя, страшась и не чувствуя в себе силы признать это. Теперь я сплю с тобой, будучи беременной ребенком Хола. Из-за меня дитя никогда не узнает своего отца.

Кейдж внезапно замер на месте, а потом сел на краешек кровати. Он широко расставил колени, положил на них локти и подпер голову кулаками, уставившись на ковер у себя под ногами.

— У тебя нет причин чувствовать себя виноватой, Дженни.

— Не ободряй меня. Я себя презираю.

— Послушай меня, слушай! — резко сказал Кейдж, поднимая голову. — Ты не виновата ни в чем из этого, — ни в совращении Хола, ни в желании заставить его отказаться от его миссии, и уж точно ни в его смерти. Равно как и в том, что занималась любовью со мной, будучи беременной от Хола.

Она повернула голову и растерянно посмотрела на него. Луна освещала только одну половину ее лица, другая же оставалась в тени. И к лучшему, подумал Кейдж. Он боялся увидеть выражение ее лица, после того как все ей откроет.

Кейдж сделал глубокий вдох и тихо, но решительно произнес:

— Хол не является отцом твоего ребенка, Дженни. Отец — я. Я вошел в твою спальню той ночью, а не Хол. И это со мной ты занималась любовью.

Ее глаза широко раскрылись, взгляд замер, и она безмолвно уставилась на него с другого конца комнаты. Медленно она сползла по стенке и села на пол, погружаясь в одеяло, как в кокон. Виднелось лишь ее лицо, бледное, с написанным на нем недоверием, и ее руки с белыми костяшками пальцев.

— Это невозможно, — едва дыша, проговорила она наконец.

— Это правда.

Она яростно затрясла головой:

— Это Хол вошел в комнату. Я видела его.

— Ты видела меня. В комнате было темно. Я встал против света, приоткрыв дверь. Я был для тебя всего лишь неясным силуэтом.

— Это был Хол!

— Я проходил мимо твоей двери и услышал, как ты плачешь. Сперва я хотел позвать Хола. Однако он по-прежнему оставался внизу, занятый беседой с матерью и отцом. Так что я сам решил проведать тебя.

— Нет, — едва слышно прошептала она, качая головой.

— Прежде чем я успел сказать что-нибудь, ты приподнялась и назвала меня Холом.

— Я тебе не верю.

— Тогда откуда я знаю, как все случилось? Ты потянулась ко мне. Твое лицо было в слезах. Я видел, как они блеснули в неярком, идущем из коридора свете, прежде чем закрыл дверь. Я признаю, что должен был назвать себя в тот самый момент, когда ты обратилась ко мне как к Холу, но я не решился. Я не хотел тогда и теперь чертовски рад, что так этого и не сделал.

— Я не хочу тебя слушать. — Она закрыла уши руками.

Однако он невозмутимо продолжал:

— Я понимал, что ты страдаешь, Дженни. Ты испытывала боль и нуждалась в утешении. Честно говоря, не думаю, что Хол смог бы дать тебе то, что тебе тогда было нужно.

— А ты смог, да?! — гневно прошипела она.

— Да, я сделал это.

Он встал с кровати и подошел к ней.

— Ты просила меня обнять тебя, Дженни.

— Я просила Хола!

— Но Хола ведь там не было, так? — вскричал Кейдж, дав волю собственному гневу. — Он сидел внизу и болтал о предназначении, божественной миссии и прочей чепухе, в то время когда должен был утешать свою невесту.

— Я занималась любовью с Холом! — вскричала Дженни в последней напрасной попытке отрицать то, что он только что ей поведал.

— Ты была расстроена. Ты плакала. Мы с Холом достаточно похожи, чтобы ты могла принять меня за него. Мы были одеты в одинаковые рубашки и джинсы. Я не сказал ничего, что дало бы тебе возможность узнать мой голос.

— Но я должна была почувствовать разницу.

— С кем ты могла меня сравнить? Ведь у тебя не было другого любовника.

Она хотела бы забыть, с какой страстью призывала этого «любовника» обнять и поцеловать ее, так же как старалась не вспоминать о тех снотворных таблетках, что приняла той ночью. Разве не была она в опьянении, а ее сознание не было затуманено? Разве ей не казалось потом, что все это могло быть лишь игрой ее воображения? Разве ее не покидало ощущение, что все это случилось во сне?

— Ты не думала, что это мог быть я, — заметил Кейдж. — Тебе был нужен Хол. Тебе просто не приходило в голову, что кто-нибудь другой мог оказаться на его месте.

— Это все равно что признать, какой ты лживый мерзавец!

Его глаза еще более сузились от гнева.

— Сдается мне, что ты не думала, что я лживый мерзавец, в ту ночь. Ты вовсе не возражала против моего присутствия.

— Прекрати. Не надо…

— Ты обнимала меня, как медведь бочонок меда.

— Заткнись.

— Признай это, Дженни, ведь никто раньше не целовал тебя так, как я. Хол никогда не целовал тебя так, да?

— Я…

— Признай!

— Не собираюсь я ничего признавать!

— Ладно. Ты можешь сколько угодно отрицать это даже, но ты знаешь, что я прав. Я коснулся тебя, и мы оба вспыхнули, как ракеты.

Дженни крепко зажмурила глаза:

— Я не знала, что это был ты.

— Это не имело тогда значения.

Ее глаза снова открылись.

— Это ложь!

— Нет, не ложь, и, более того, ты знаешь, что это не ложь.

Она в ужасе закрыла ладошкой рот:

— Да как ты мог поступить так низко? Как мог ты обмануть, предать меня? Как ты мог… — Конец фразы потонул в рыданиях.

Кейдж опустился перед ней на колени. Гнев его испарился, и голос искренне дрожал.

— Потому что я любил тебя.

Она уставилась на него, не в силах произнести ни слова.

— Потому что я нуждался в твоих объятиях так же остро, как и ты нуждалась в мужской любви. Я хотел тебя многие годы, Дженни. Страсть, похоть, да, но то, что я испытал тогда, было много больше, чище, сильнее. Той ночью ты лежала в кровати — нагая и теплая, сладкая, желанная, возбужденная. Сперва я думал, что я лишь обниму тебя, поцелую, прежде чем открыться. Но едва ты оказалась в моих объятиях, едва я отведал вкус твоих губ, почувствовал прикосновение твоего языка, дотронулся до твоей груди… — Он беспомощно пожал плечами. — Знаешь, это как лавина… Я просто не мог остановиться.

Я был потрясен, узнав, что ты девственница. Но даже это открытие не остановило меня. Все, что есть во мне, воплотилось в любовь к тебе в ту ночь. Единственное, о чем я мог думать, — так это о том, чтобы снять твою боль своей любовью. Впервые в жизни я почувствовал, что делаю нечто хорошее. Это было правильным и чистым, Дженни. Ты сама мне это сказала.