Степан Разин - Андрей Сахаров

Казаки согласились, и императрица повелела послать двух из них, Перфильева и Петра Герасимова, в Казань, а двух других оставить в Петербурге. Получив паспорта, они отправились в путь. По дороге говорили о порученном деле.

— Каким образом это сделалось, — Перфильев посмотрел на спутника, — что простой человек назвался государем? Кажется, статься сему нельзя. Может быть, называемый Емелькою Пугачевым и прямо государь Петр III?..

— Я, — ответил Герасимов, — покойного государя видел много раз. И будt сей называющийся подлинно государь, то его узнаю.

Продолжая рассуждать об этом деле, припомнили слухи о спасении Петра III и решили: если Герасимов признает в том человеке императора, то не делать ничего, что обещали Орлову в Петербурге:

— Как можно нам свои руки поднять на государя? Их головы — помазанные. Ведь бог знает, чью сторону держать: государя или государыни. Они между собою как хотят, так и делят, а нам нечего в их дела вступаться. Неравно его сторона возьмет, так мы в те поры безо всего пропадем; а лучше останемся у него служить.

Решив таким образом, поехали дальше. Их мысли весьма характерны для всех простых людей того времени. С их точки зрения, правящая особа — священна, находится под покровительством божьим: «поднять руки» на нее никак нельзя. Но все дело в том, что при ныне царствующей особе случились вещи, для них малоприятные. А Петр III, как говорили в народе, милостив, и от него можно эти милости получить, если он остался жив и где-то скитается, а сейчас, возможно, объявил себя, чтобы помочь обиженным. В таком случае пусть, мол, он и императрица сами выясняют свои отношения, а им, верноподданным, нужно служить тому, кто является законным правителем, в данном случае — чудесно спасшемуся императору Петру III Федоровичу. Таков примерно был ход мыслей Перфильева, Герасимова и многих им подобных.

Приехав в Казань, они пробыли в ней некоторое время, к концу ноября ее покинули. Проехали Симбирск, Самару. Прибыли в Яицкий городок. Явились к коменданту Симонову. Подполковник долго не мог поверить, что их послали в лагерь к Пугачеву, но официальные бумаги властей, Петербурга и Казани, сняли сомнения, и он отправил Герасимова на Нижне-Яицкую линию, а Перфильева — в Берду в сопровождении казаков Фофанова и Мирошихина. Эти двое уже догадались, что присланные из Петербурга земляки едут с какой-то тайной миссией, и собирались рассказать об этом Пугачеву. Но Перфильев сам признался по дороге к Оренбургу:

— Я послан из Питера от графа Орлова уговаривать казаков, чтоб изловить называющегося государем.

— Не моги ты об этом и думать! Мы тебя заколем, если об этом только подумаешь! Он, мы слышали, точный государь и к нам наслал весьма милостивые указы, что нас станет жаловать всею водностью. Будучи еще в городке, мы догадались, что вы с Герасимовым недаром из Петербурга приехали, и хотели было по приезде в Берду на тебя донесть, да хорошо, что сам нам признался.

Спутники быстро договорились между собой, поскольку всем им были дороги их общие казацкие интересы, которые объявившийся «государь» обещал отстаивать, восстановить нарушенные властями старые порядки. С тем и прибыли в Бердскую слободу.

Овчинников, увидев Перфильева, удивился:

— Зачем приехал?

— Служить государю.

— Ты не сам приехал, а прислан, конечно, из Петербурга зачем ни есть, но неспроста…

— Будучи в Петербурге, я услышал про появившегося здесь государя, бежал оттуда с тем, чтобы поступить к нему на службу.

— А как же ты шел оттуда, не окончив нашего войскового дела?

— Да нечего уже там поклоны-то терять. Ведь сам знаешь, что не скоро дождешься конца. Прослышав, что здесь государь, я рассудил, что лучше у него милости просить.

Овчинников не верил его словам, и Перфильев это понял. Он решил и ему признаться, сказав о тайном поручении графа Орлова и обещании государыни дать всем яицким казакам прощение и милость оказать, «чтоб остаться нам при старых обрядах».

Атаман этот шаг оценил:

— Слушай, Афанасий! Коли бы ты не был мне знаком и я бы тебя не любил, то тотчас бы сказал государю. Но мне жаль тебя. Плюнь ты на все это и служи нашему батюшке верно. Он нам оказал уже милости: пожаловал нас водами и сенокосами, крестом и бородой и обещает нам еще жалованье. Чего же еще больше! Он — точный государь Петр III, мы довольно в сем уверены. Вольно же им (властям, дворянам. — В. Б.) называть его Пугачевым; пусть называют, как хотят. Они скрывают прямое его название от простых людей. А на обещание их смотреть нечего, довольно мы от них потерпели. Теперь мы сами все в своих руках иметь будем. Теперь, брат, мы сами резолюции делаем. Полно, перестань и не моги ты никому об этом (тайном поручении из Петербурга. — В. Б.) сказывать! Служи верно государю и скажи ему прямо, зачем сюда прислан.

В тот же день Овчинников представил его Пугачеву. Перфильев как только увидел «императора», понял, что перед ним (как он сказал потом на допросе) «не государь…, а какой ни есть простой мужик». У него даже «в сердце кольнуло». Однако он поклонился Пугачеву в ноги. Тот обратился к нему:

— Откуда ты?

— Из Петербурга.

— Зачем ты был в Петербурге?

— Я, батюшка, для войсковой просьбы туда ездил, да, не дождавшись резолюции, прослыша про Ваше величество, что Вы здесь, оставя просьбу свою, бежал сюда

к Вам и хочу служить Вашему величеству верою и правдою.

— Полно, так ли? — Пугачев смотрел с недоверием. — Не шпионничать ли пришел и не подослали ли тебя меня извести?

— Нет, Ваше величество! Я, право, отнюдь против Вас не имею никакого злого намерения, сохрани меня, господи! А приехал, чтоб усердно Вам служить.

— Ну, когда это правда, так служи мне, как и другие ваши казаки служат. И я тебя не оставлю.

Человек степенный и умный, Перфильев, как и другие люди, знавшие правду об «императоре» или догадывавшиеся о ней, не придал ей никакого значения. Для него, как и для всех, главное заключалось в том, что этот «какой ни есть простой мужик», прикрываясь ореолом «законного государя» (а это было очень важно в их глазах), дает им те вольности и права, которые отбирают у них Екатерина II с ее вельможами и генералами. Он не признался Пугачеву во всем, как, очевидно, обещал Овчинникову, и тот остался недоволен. Перфильев снова предстал перед Пугачевым.

— Что скажешь?

— Виноват я перед Вами, — Перфильев низко ему поклонился, — что вчера Вам празды не сказал и от Вас ее утаил.

— Бог простит, коли винишься. Но скажи, что от меня утаил?

— Я был в Петербурге, и оттуда государыня послала меня на Яик и велела все Яицкое войско уговаривать, чтоб оно от тебя отстало, пришло бы в повиновение ее величеству, а тебя бы связали и привезли в Петербург.