Я - подводная лодка ! - Николай Черкашин

К этим небогатым анкетным данным могу теперь добавить, что волосы у Глушко кучерявые, глаза карие, характер спокойный, общительный, а родом он из запорожских казаков...

Мы сидим с Глушко в кубрике дежурных экипажей, и, пока специалисты налаживают видеомагнитофон с записью посадки, Василий рассказывает:

- Летели группой. Нормально отстрелялись. На посадку заходил третьим. Вдруг на панели погасла лампочка, которая должна гореть. Доложил руководителю полетов. Был бы берег поближе, можно было бы сесть на запасной аэродром. А тут океан. Надо прыгать. В зоне корабля, как всегда, натовский самолет-разведчик крутится. Такая злость меня взяла: кувыркаться на глазах супостата! Он же заснимет все: как самолет в воду падает, как летчика вылавливают... Ну уж нет! Чувствую, что посажу. Не знаю как, но посажу! Уверенность такая была. Старые летчики учили: принял решение - доводи до конца, замечешься - погибнешь. Решился, и сразу мысли, как на табло: "коснуться палубы ближе к корме", "сброс оборотов", "тормози!". Наши все сели. Самолеты вниз убрать не успели - оттащили их ближе к надстройке. Захожу на посадочную глиссаду. Корма все ближе и ближе. Сгруппировался...

Тут заработал телевизор, и на экране возник звездообразный фас заходящего на посадку самолета. Он мчится на оператора с огромной скоростью, кормовой срез пересекает на высоте человеческого роста. Резкий клевок. Самолет, едва не ткнувшись носом в палубу, подскакивает, плюхается, и вдруг его резко бросает вправо, прямо на прижавшуюся к надстройке машину. Там под стеклянным фонарем ещё сидит не успевший выбраться из кабины летчик. Мгновение - и самолет круто отворачивает в сторону. Задымились шины, мертво схваченные тормозами. Машина пошла юзом, растирая о палубу свою смертельную скорость, и замерла в каком-то метре от крыла соседнего самолета...

И на корабль упала тишина.

Первым подбежал к самолету техник - старший лейтенант Сергей Глушаков. Это важно отметить, потому что машина слегка дымилась, в любую секунду она могла полыхнуть взрывом - мало ли как поведут себя после аварийной посадки двигатели?! Это уже потом выяснилось, что дымились шины, а тогда Сергей, не раздумывая - рванет, не рванет, - бросился к летчику, взлетел по стремянке, откинул фонарь.

- Молодец! - только и крикнул он Глушко, помогая освободиться от ремней.

Пошатываясь, Василий прошел в кубрик дежурных экипажей, куда уже спустился вице-адмирал, наблюдавший посадку.

- Товарищ вице-адмирал...

Старый моряк прервал доклад крепким объятием. Потом Глушко окружили со всех сторон, поздравляли, жали руки. Кто-то уже требовал писать объяснительную записку.

- Подождите, дайте пообедать! - отмахнулся Глушко. Но есть не стал, выпил лишь стакан компота...

Так уж получилось тогда, что все внимание, все, как говорится, лавры достались летчику, а фигура другого человека, разделившего с Глушко в известной мере и риск и успех операции, оказалась в тени. Я имею в виду руководителя полетов майора Колесниченко. Будь он офицером, мягко говоря, более осторожным, опротестуй решение летчика, запрети дерзкий эксперимент ничего бы не было, как не было бы ценной машины, а главное - осталась бы неизвестной причина отказа техники... Но Колесниченко недаром считается асом корабельной авиации. Сам не раз с честью выходил из трудных ситуаций, а в этот раз вот поверил в земляка: "Глушко - посадит!"

Когда в воздухе много машин, руководителю полетов (РП) приходится работать с четкостью жонглера. Перед глазами - экран радара с россыпью отметок; в ушах - хор докладов и запросов. К тому же на рабочую волну то и дело прорывался чей-то джаз, и во всем этом орище надо было сразу же выделить доклад о погасшей лампочке, оценить технические последствия сигнала, произвести прикидочные расчеты, чтобы представить, как будет проходить посадка...

В эфире финал операции выглядел так.

РП: Четыреста двадцать третий, спокойно. Будем садиться... Удаление?

423-й (позывной Глушко): Удаление три километра.

РП: Проверь скорость... Поддерживай ножкой!

423-й: Поддерживаю.

РП: Четыреста двадцать третий, проверь скорость!

Скорость, четыреста двадцать третий!!!

Придержи вертикальную. Вертикальную!..

(Глушко не отвечал. Он уже несся над палубой.)

Тормози! Тормози!.. Выключай двигатели!

Самолет ударился передней стойкой шасси о палубу, стойка выдержала, немало погасив при ударе скорость. Второй подскок также приостановил машину. Вовремя наложенные тормоза - и реактивный самолет, при посадке пробегающий по земле многие сотни метров, вместил свой бег в считанные десятки шагов. В этом-то и состояла уникальность посадки - не на авианосец, на противолодочный крейсер, полетная палуба которого отнюдь не посадочная полоса, а площадка для подъема вертолетов и машин вертикального старта. Никто ещё в мире так не садился. И, безусловно, в историю авиации посадка эта войдет с именем летчика, как и петля Нестерова, как штопор Арцеулова...

Потом удивлялись: "если бы он коснулся палубы чуть позже...", "если бы летчик соседней машины не успел поднять консоли...", "если бы руководитель полетов не сумел понять, что за лампочка...". Но удивляться тут нечему: все эти случайности, из которых сложился успех невероятной посадки, пронизаны одной закономерностью - мастерством экипажа.

Нет такого знака зодиака, который предрекал бы рождение летчика. В самой обыкновенной рабочей семье родился мальчик - меньшой из четырех братьев, который вдруг страстно потянулся в небо. Для этого "вдруг" были свои причины. Старший брат Василия Глушко - Владимир - во время службы в армии первым из рода потомственных металлистов шагнул в небо. Шагнул в прямом смысле - с борта десантного самолета - и раскрыл над головой парашютный купол.

Муж тетки, сестры отца, летчик Погрибной бомбил во время войны Берлин. Погиб в воздухе.

Отец Василия, Петр Тимофеевич Глушко, листопрокатчик "Запорожстали", служил на Тихоокеанском флоте, а до войны учился ремеслу у матроса с броненосца "Потемкин" Пазюка, вернувшегося из эмиграции в родное Запорожье.

Ветры морские и ветры небесные кружили над хатой, что на Типографской улице.

В аэроклуб Вася Глушко пришел восьмиклассником. Сказали - подрасти, принимаем с восемнадцати лет. Его приняли в семнадцать. Настоял. Добился. Работал помощником кузнеца - ковал заготовки для токарных резцов. Известно, работа с железом металлизирует и характер. Характер нужен был крепкий, чтобы твердо следовать избранному принципу: "первым делом, первым делом самолеты..."

Ни одна запорожская дивчина не могла похвастаться тем, что завладела тогда сердцем широкоплечего кудрявого парня. Все свободные вечера, все выходные уходили у него на занятия в аэроклубе. Свою суженую нашел лишь тогда, когда "встал на крыло", в одном приаэродромном городке...