Владимир Мономах - Андрей Сахаров

Ростиславичи его не преследовали и решили стоять на своей меже - не захватывать чужих волостей, вернулись в свои города Теребовль и Перемышль.

Святополк же, изгнав Давыда, посадил во Владимире своего сына' Мстислава, а другого сына Ярослава послал

к венгерскому королю Коломану уговаривать к выступлению против Володаря, обещая отдать венграм часть иеремышльских земель.

Венгры во главе с Коломаном и двумя епископами двинулись на Волынь и осадили Перемышль, где накрепко затворился Володарь Ростиславич, а вместе с ним его семья и семья Давыда Игоревича, который вдруг появился из Польши, помирился с Ростиславичами против Свя-тополка и венгров. Самого же Давыда в городе не было: он с несколькими людьми поскакал в степь на поиски своих старых друзей - половцев.

Давыд нашел давнего недруга русских земель - Бо-пяка, который осквернил Печерский монастырь, не раз выжигал русские города, встревал во все междукняжеские усобицы, поддерживая князей - братоубийц и клятвопреступников. Вот и на этот раз Боняк быстро появился иа Волыпи. В междуречье рек Вагра и Саны, под самым Перемышлем, Давыд и Бопяк разбили войско венгров, убили в сече одного из епископов, пленили многих венгерских знатных воинов. Король спасся бегством. Ярослав Святополчич бежал в Польшу, а Мстислав затворился во Владимире.

Давыд же, захватив Сутейск, Червей и другие города, осадил Владимир. Во время одного из приступов погиб Мстислав Святополчич, пораженный стрелой, пролетевшей в скважину между досками деревянного крепостного забрала. Стрела попала ему под пазуху, и ночью молодой князь скончался.

Теперь взмолились владимирцы и послали за помощью в Киев, сказав Святополку: «Вот сын твой убит, а мы изнемогаем от голода. Если не придешь, люди хотят продаться, не могут терпеть голода».

Киевская рать вновь двинулась иа Волынь.

Два лета было потрачено на эту котору. Издали следил Мопомах за междоусобицами князей. Да и что он мог сделать один, когда все они, за исключением Олега, затаившегося в Севере, оказались в страшном смертоубийственном водовороте. Горели города, и падали в сечах воины, вытаптывались поля смердов и грабились подчистую лавки купцов и мастерские ремесленников. Венгры, ляхи, половцы приходили на Русь, включаясь в княжескую котору, и уходили вспять, уводя с собой возы награбленного добра, сотни гривен золота. Князья захватывали друг друга и мирились, обступали города и морили

их голодом и снова мирились, чтобы наутро преступить крестное целование.

И когда через два года закончилась котора, то все оказались на своих местах, иа своих столах, будто и не было этих двух страшных, последовавших за Любечским съездом лет.

Их отзвук доходил в Переяславль в виде посольств, которых засылали к Мономаху враждующие князья.. То Святоттолк слал к нему людей и жаловался на Давыда и Ростиславичей, то Давыд просил его учинить суд над Святополком, гнавшим его из Владимира, то Рости-славичи просили переяславского князя унять Давыда, приведшего на Русь орду Боняка.

А Мономах сидел, не двигаясь, в своем стольном городе. Он продолжал укреплять Переяславль, отстроил заново сожженный в бытпость половцами Остерецкий го-родок. Война в эти два года обходила его стороной. Затихли па время и половцы после отчаяипых схваток с объединенными силами киевского и переяславского князей.

Мономах и эти годы побывал в Ростово и Суздале, которые быстро отстраивались после пожаров и разорений все того же несчастливого 1096 года, заезжал он в Смоленск и в Любеч. И всюду вместе с ним ехала Гита. Ей было уже за сорок. Она стала чаще болеть, потеряла прежнюю легкость и стремительность в походке, теперь уже не выезжала на охоту вместе с князем и перестала садиться на коня, но упорно интересовалась всеми делами княжества, следила за жизнью своих сыновей: ведь они сидели и в Новгороде, и в Ростове, и в Смоленске, становился юношей Святослав, подрастал и маленький Юрий, которому тоже нужен был стол. Она тряслась в летнем возке под жарким молодым июньским солнцем, укачивалась и засыпала под медвежьей полстью в зимнюю стужу, слыша сквозь сон завывание метельного ветра, а потом, сидя рядом с Мономахом, слушала молодые запальчивые речи сыновей, постигала цепким, практичным женским умом тайные нити междукняжеских хитростей.

Он привык к ней, к ее частому молчанию и отрывистым словам - Гита хотя и освоила в совершенстве славянскую речь, но стесиялась много и долго говорить по-славянски, - к ее сосредоточенности и деловым немногословным советам, к ее постоянной готовности поддержать его, ободрить, успокоить.

Когда междоусобица затихла, сошла на нот, исчерпав все свои явные и тайные возможности, стало ясно, что-больше всех в выигрыше от нее остался не участвовавший в ней Мономах. Он не потерял ни одной волости, города.его не горели и не разорялись, но лишь отстраивались и укреплялись, воины не гибли в ожесточенных сечах и исступленных приступах. По мере того как н Свя-тополк, и Давыд, и Ростиславичи вели на Русь по очереди венгров, ляхов, половцев, Мономах оставался в стороне от сговоров с иноземными владыками.

Он не раз говорил своим ближним людям в Переяслав1-ле и Ростове, Суздале и Смоленске, что вести на Русь иноплеменников ради своих княжеских выгод - это большой грех и преступление перед Русской землей, и эти слова Мопомаха шли по земле, разносимые его при-спешгшками и всеми, кто был недоволен княжеской которой, кто старался сохранить единство Руси. А такие люди были и в Киеве, и в Чернигове, и на Волыни и в иных местах, - видные воеводы и бояре, митрополит Николай и печерские монахи, которые искони стояли за сильную, независимую пи от каких иноземных влияний Русь.

Чем шире и ожесточенней: катилась по Русской земле котора, тем больше возвышался в отдалении облик Владимира Мономаха - устроителя Любечского съезда, противника половцев, князя, охранявшего русское приграничье; тем больше суетных послов прибывало к нему в Переяславль, выговаривая обиды князей друг на друга, сея пустые, никчемные словеса.

Летом 1100 года старшие князья наконец уговорились вновь собраться на совет, чтобы окончательно прекратить междоусобицу, спросить строго с ее зачинщика - Да-выда Игоревича. Святополк звал князей в Каев, но, как и в прошлый раз, князья отказались ехать к нему. Кроме того, было видно, что Святополк хочет закрепить за собой Владимиро-Волынский стол, и Мономах со Святославичами не хотели столь большого усиления Свято-подка. А тот как паук ткал, пе торопясь, свою паутилу: обвинял во всем Давыда, подговаривал против него Рос-тиславичей, упрекал среди своих людей Мономаха, что его сын Мстислав сидит в Новгороде не по чину, что испокон века там сидели дети старшего, киевского князя - и Владимир Ярославич еще при Ярославе Мудром, и он, Святополк, при Изяславе. Теперь же там - место его, Святополкова сына. Мономах слушал доходившие до него вести из Киева и понимал, что Святополк в обмен на Новгород будет требовать Владимир-Волынский, Обставлено же все будет по-иному - как наказание Давыда за своеволие и клятвопреступление.

Но противиться Святополку - значило бы начинать новую распрю, между тем как в степи на правобережье Днепра все более и более усиливался Боняк, а Шарукан создал между Доном и Днепром огромное объединенное половецкое царство и грозил Русским землям новой нескончаемой войной.

Во второй половине августа князья съехались в небольшой городок Витичев, что стоял на речке Бете неподалеку от Киева.

Они разбили свои шатры под городом, сели там в окружении своих бояр и дружинников: Святополк, Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи, Давыд Игоревич. Володарь прислал с жалобой па Давыда Игоревича своего посла.

Князья решили пригласить Давыда и объявить ему все его неправды.

И вот вес они сидят на ковре в шатре Святополка, а напротив них сидит на ковре же Давыд Игоревич. Князья молчат. Давыд смотрит иа них трусливыми, бегающими глазами, наконец набирается духу, спрашивает: «Зачем звали меня? Вот я. У кого иа меня жалоба?»

От имени князей ему ответил Мономах: «Ты сам прислал к нам: «Хочу, братья, прийти к вам и пожаловаться на причипенную мне обиду». Вот ты и пришел и сидишь с братьями своими на одном ковре - так чего же не жалуешься? На кого из нас у тебя жалоба?»

Давыд молчал. Молчали и князья. И что он мог сказать им, на кого мог пожаловаться - на Моиомаха, который увещевал его вернуть волости Ростиславичам, на Святополка, которого братья послали унять его, на Рости-славичой, кого он изгонял из Теребовля и Перемышля?

Сломленный, погрузневший, ссутулившийся, сидел Давыд на ковре, чувствуя, что на этот раз князья объединились против него, что они уже столковались между собой, поделили его волость. Потом братья сели на коней и отъехали к своим станам; переговоры между ними продолжились, по уже без Давыда. Он одиноко сидел в приготовленном ему шатре и ждал приговора старших князей.