Былые дни Сибири - Лев Жданов

Скрепя сердце, против воли пришлось Бухгольцу следовать «доброму приятельскому» совету… Время шло, попойки и картежная игра сменилась оргиями с тобольскими «хорошуньями». Губернатор сам часто устраивал шумные сборища, которые оканчивались райскими ночами… А между тем неизвестно откуда зарожденное и наплывающее, росло и зрело общее недовольство, охватившее и в самом Тобольске почти всех, начиная с первых чинов управления, у которых вырваны были из лап многие жирные куски, и до последнего ярышки-приказного или новобранца-воина, взятого из хаты, от сохи и снаряжаемого в какой-то никому ненужный, непонятный поход, сулящий, по общему говору, одни муки и полную гибель…

Гагарин не только знал о всеобщем ропоте, но словно доволен был его нарастанием, не принимал на деле никаких мер для улажения многих ежедневно возникающих острых вопросов, столкновений, трений между отдельными лицами и целыми отраслями внутреннего управления краем. Только на словах он успокаивал тех, кто решался прийти к нему самому со своими жалобами, тревогами и опасениями…

Но слова мало помогали, потому что был нарушен целый ряд существенных и крупных интересов у множества лиц… А Задор и его приятели, которых батрак-коновод настраивал по-своему, шныряли в низах народных, там тоже готовя что-то неожиданное, грозное… Гагарину Задор докладывал о всех своих успехах и здесь, и в тундрах, где монах Игнатий работал с ним заодно. Но освещал он эти все «успехи» по-своему, уверяя, что низы как один человек встанут за князя, защитника своего, за охранителя старой веры и обычаев стародавних, прародительских… Двуличный смутьян-предатель убедил наместника, что движение назревает против Антихриста-табачника, против подмененного царя, который, по всей видимости, и Русь православную, и богатую Сибирь решил обратить в басурманство и привести к поклонению диаволу…

Так тянулись недели и месяцы…

Наконец 20 июля наступил желанный для Бухгольца миг, настал день отъезда его с отрядом из Тобольска, день, наступавший и отменяемый уже так много раз!

Целую ночь не спал Бухгольц, ворочался на узкой койке в своей каюте на самом большом из дощаников флотилии, отведенном для него и для остальных офицеров. Задолго до свету вышел он наверх, стал смотреть, как закопошились люди, готовясь к общему отплытию.

Первыми водоливы и матросы показались на палубах дощаников, затемнели в лодках, на всех судах, стоящих у берега широким длинным караваном, состоящим из 33 больших барок и 27 ладей поменьше.

Флажки и флаги трепались по воздуху, колеблемые рассветным ветерком. Восток алел и золотился. На берегу показались первые группы солдат, драгун и артиллеристов, ночевавших в отведенных им городских и пригородных квартирах. Быстро подходили люди к сборному пункту с разных сторон.

Офицеров не было видно. Прощальную пирушку устроил для них вчера вечером Гагарин. Сам Бухгольц едва успел уйти оттуда около полуночи, сославшись на нездоровье. А остальные продолжали пировать… Но к отвалу, конечно, они не опоздают, тем более что торжественный молебен назначен перед отплытием. И для него здесь, на берегу, на месте поровнее раскинута просторная походная церковь, идущая тоже в далекие степи с отрядом.

Из плотной крашенины устроен длинный широкий шатер, поддерживаемый особыми стойками. Крест над входом и над местом, где стоит алтарь, говорит всем о назначении этого шатра.

Взошло солнце, подернув полосами живого текучего блеска и пламени реку, пронизав леса золотыми теплыми лучами, обливая светом и сверканием белые стены Тобольска, золотые главы его церквей.

В ожидании полного сбора команды и прибытия своих офицеров, градских и военных властей с Гагариным во главе, как это было назначено накануне, Бухгольц сошел на берег и остановился против крайних барок, на которые еще подвозили и догружали последние бочки, ящики и тюки.

Окидывая взором огромный караван, эти барки и лодки, нагруженные доверху оружием, порохом и всяким добром, видя, что три тысячи людей строятся на берегу, готовясь перейти на дощаники и плыть по его приказу за тысячи верст в неведомые пустыни, в неприятельский край, Бухгольц позабыл испытанные им до сей поры обиды, огорчения и неприятности, чувствовал, что радость, светлая и горделивая, переполняет ему грудь, вызывая даже слезы на глазах.

Действительно, богато снаряжен и снабжен был отряд.

2000 фузей со штыками и мушкетонов, столько же палашей, 1000 бердышей для артиллеристов, пики рогаточные и копья капральские, затем 13 мортир и 40 пушек медных и чугунных разной величины составляли арсенал отряда.

К этому было запасено железа 1500 пудов, 2000 пудов дроби и свинцу, 700 пудов пушечного и ружейного пороху, 1500 бомб и 3200 гранат и ядер разного калибра.

Огромным табуном пошли вперед, к Таре, по берегу под наблюдением достаточного количества конюхов и казаков 1500 коней, закупленных по довольно высокой по тому времени цене, по 3 руб. 50 копеек за голову. И собственные кони казаков, едущих в отряде, тоже идут с драгунским обозом.

Затем 2300 пудов свинины соленой, 8000 четвертей муки, круп, толокна и сухарей, 1500 ведер вина, 500 пудов соли и соответственное количество коровьего масла в бочонках, уксуса, сала говяжьего и постного масла припасено было на первое время для прокормления людей. А потом новые запасы прибудут из попутных городов, чтобы обеспечить продовольствием ратников.

Кроме этих главнейших статей, ничего не было забыто, что могло оказаться нужным или пригодным в походе. Были запасы амуниции, кроме той, которая выдана людям вместе с обмундированием, захватили воск для церковных свечей, 3000 сальных свечей, взяли ниток, иголок и кож сыромятных, веревок и тесьмы, олова, стали и меди красной, 1000 листов белого железа для покрытия жилищ в новых крепостях, селитры и серы про запас, гвоздей и пакли, бумаги писчей и для пыжей, кузнечные принадлежности, кирки и ломы плотничьи и столярные инструменты, целую «обалторию», т. е. лабораторию, для нужд артиллерии, для горных разведок и пробирного дела.

Рогожи, холсты, седла и кашеварные принадлежности, котлы, чумички, треноги железные, безмены, косы и цепы для умолота, решета и пряжа шерстяная, смола, деготь и войлоки — все это было уложено по местам, переписано и должно было пойти в дело и там, на месте назначения, если удастся достичь берегов заветного озера Эркета и золотоносной Амун-Дарьи реки…

В сотый раз проверяет в памяти Бухгольц эти запасы, вспоминает, не позабыто ли еще чего-нибудь необходимого, важного. Но, кажется, все в порядке…

На огромную сумму в 75 000 рублей сложено разного добра на судах флотилии, готовых к отходу, а на наши цены это равняется целому полумиллиону рублей, потому что деньги в те годы ценились в шесть раз дороже, чем теперь.

Но до конца похода, конечно, не хватило запасов, и еще 40 000 рублей было истрачено из казны, роздано в виде жалованья людям, пошло на покупку провианта. Особые четыре комиссара едут с отрядом, расходуют деньги, ведут счет всему, что получается и выдается в походе. Всего в 115 000 рублей обошлась эта экспедиция казне.

Солнце быстро поднялось над дальними лесами, над вершинами гор и стало довольно сильно пригревать многолюдный отряд, развернувшийся тесными цветистыми рядами перед походной церковью и вокруг нее, на зеленеющих откосах рясного берега, когда Бухгольц тоже подошел сюда от барок, убедясь, что там все в полном порядке.

Несколько офицеров, преимущественно шведов, здоровяков, крепких ногами и головой, уже были на местах при своих взводах. Только красные их лица, хриплые голоса и мутные глаза говорили о бессонной ночи и жестокой попойке, в которой они принимали участие. Стали подъезжать верхом и на линейках остальные господа начальники, россияне. Этих нужно было поддерживать, пока они слезали с седла или выходили из долгуши, а затем неверными шагами направлялись к своим ротам и батальонам. Бухгольц поморщился, но решил сдержаться в эту последнюю минуту.

Наконец собрались все. Полковой священник, тоже не отставший от своих сослуживцев-офицеров во время отвальной, устроенной губернатором, был на месте, бодрился, старался твердо держаться на ногах и только порою потряхивал головой, на которой длинные волосы мокрыми длинными прядями липли к затылку и к плечам. Это холодной водой приказал себя окатить раза два отец Кирилл, чтобы освежиться перед службой…

Не хватало только властей из города и поручика Трубникова, которого особенно рекомендовал Гагарин Бухгольцу как опытного и расторопного офицера, особенно пригодного для неизбежных впереди сношений с князьками и ханами кочевых враждебных племен, по владениям которых придется проходить отряду.

— Он уж, Федя мой, побывал в их лапах, — заявил Бухгольцу Гагарин, — знает все их обычаи, сноровки и уловки… Вот пусть сам тебе скажет, как уходил от азиатов!