Том девятый. Выпуск II - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она показала на небольшой кофейник из чеканной меди. Искривленный носик-хоботок… где-то он такой уже видел?
– По-моему, они из Багдада, – припомнила Морин. – Если не путаю, Уэтерби сказали именно так. А может, из Персии.
– Так они вам достались от Уэтерби?
– Да. У них жуть сколько всякого барахла. Все, побежала. Пудинг надо проверить.
Она вышла. Хлопнула дверь. Пуаро еще раз взял сахароколку и подошел с ней к окну.
На режущей кромке виднелись – едва заметные, выцветшие, но все-таки виднелись – пятнышки.
Пуаро удовлетворенно кивнул.
Секунду поколебавшись, он забрал молоток и унес к себе в комнату. Там аккуратно упаковал его в коробку, завернул в бумагу, перевязал и со свертком под мышкой спустился вниз и вышел из дому.
Можно не волноваться – исчезновения сахароколки никто не заметит. Про этот дом не скажешь, что все в нем разложено по полочкам.
3В Лэбернемсе своим чередом – со скрипом – шла совместная работа.
– Дорогая, но что это за прихоть – делать из него вегетарианца? Получится какой-то тип со странностями. И уж никак не романтический герой, – излагал свою точку зрения Робин.
– А что я могу поделать, – упрямилась миссис Оливер. – Он всю жизнь был вегетарианцем. Он возит с собой специальную машинку, чтобы протирать сырую морковь и репу.
– Но, Ариадна, драгоценная вы моя, почему?
– Откуда я знаю? – раздраженно огрызнулась миссис Оливер. – Откуда я знаю, почему я произвела на свет божий такого мерзкого типа? Наверное, у меня ум зашел за разум. Почему вообще он финн? Я ни черта не знаю о Финляндии. Почему вегетарианец? Почему у него такие идиотские манеры? Уж так вышло – вот и все объяснение. Испробуешь что-то – а людям понравится, ты, окрыленная, дуешь дальше. И не успеешь оглянуться, как ты уже повязана по рукам и ногам – и, будь любезна, всю жизнь терпи возле себя какого-нибудь кошмарного Свена Хьерсона. А люди пишут письма – ах-ах, вы, наверное, от него без ума. Я от него без ума? Да попадись мне этот сухопарый и долговязый финн-вегетарианец под руку в жизни – быть убийству, да такому, какого в моих книгах еще не было.
Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения.
– Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен Хьерсон – и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей лебединой песнью – но опубликовать ее надо после вашей смерти.
– Э, нет! – взбунтовалась миссис Оливер. – А деньги? Все деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас.
– Да. Разумеется. Тут я с вами согласен, как никогда.
С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед.
– И еще с этой Ингрид незадача, – сказал он. – Сцену в подвале мы сделали – пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в следующей сцене – ума не приложу.
Миссис Оливер промолчала. Что касается сцен, пусть голова болит у Робина Апуорда.
Робин метнул на нее взгляд, в котором читалось недовольство.
В то утро, охваченная новым настроением (такое с ней случалось часто), миссис Оливер внезапно разочаровалась в своей прическе – распущенные волосы надоели. Обмакнув щетку в воду, она прилепила седые завитки ближе к черепу. Высокий лоб, массивные очки, суровый взор – она все больше напоминала Робину его школьную учительницу, перед которой он трепетал все отроческие годы. Он чувствовал, что ему все труднее обращаться к ней «дорогая», его передергивало даже от «Ариадны».
Тоном капризного ребенка он произнес:
– Знаете, что-то я сегодня не в форме. Может, вчерашний ужин сказывается. Так что давайте оставим наши описания и подумаем об актерах. Если бы удалось заполучить Дэниса Кэллори, о лучшем нечего и мечтать, но он сейчас занят на съемках. А Джин Беллиус подошла бы нам на Ингрид – и она хочет сыграть эту роль, это уже хорошо. И совершенно гениальная идея – пригласить Сесила на роль Эрика. Поедем вечером на «Отщепенца»? Поглядите на Сесила и скажете мне, что вы о нем думаете.
Миссис Оливер ухватилась за это предложение, и Робин пошел звонить.
– Порядок, – доложил он, вернувшись. – Билеты будут.
4Утро выдалось многообещающим, но посулы так и остались посулами. Неизвестно откуда набежали тучи, день притих – вот-вот грянет дождь. Пробираясь через густой кустарник к входной двери Хантерс-Клоуз, Пуаро подумал: не хотел бы он жить в этой долине-впадине у подножия холма. Сам дом был сокрыт за деревьями, ветвистый плющ пленил все садовые дорожки. Тут бы пройтись с топором.
С топором? Или с сахароколкой?
Он нажал на звонок, не дождался ответа – позвонил еще раз.
Дверь открыла Дейдри Хендерсон. Она явно удивилась.
– О-о, – сказала она, – это вы.
– Можно зайти? Я хочу поговорить с вами.
– Я… да, что же, заходите.
Она провела его в небольшую полутемную гостиную, где он однажды сидел в ожидании. На каминной полке он тотчас опознал старшего брата небольшого кофейника, какой стоял у Морин. Его огромный искривленный хобот-клюв в этой маленькой на западный манер комнатке словно был главным, намекал на некую восточную свирепость.
– К сожалению, – извиняющимся тоном сказала Дейдри, – у нас сегодня неприятности на домашнем фронте. Наша служанка, немецкая девушка, от нас уходит. Прожила тут всего месяц. Похоже, она согласилась у нас работать, потому что хотела сюда переехать – у нее в Англии жених. А теперь у них все решилось, и сегодня она от нас съезжает.
Пуаро прищелкнул языком.
– Довольно бесцеремонно с ее стороны.
– Вы тоже так считаете, да? Отчим говорит, она просто не имеет права. Может, и не имеет, но что тут поделаешь – она выходит замуж, а дальше ей хоть трава не расти. Мы бы вообще ничего не знали – это я случайно увидела, что она собирает свои вещи. А то просто ушла бы из дому, никому не сказав и слова.
– Увы, в наше время бесцеремонность – вещь нередкая.
– Да, – уныло согласилась Дейдри. – Наверное.
Тыльной стороной ладони она потерла лоб.
– Я устала, – призналась она. – Очень устала.
– Понимаю, – учтиво произнес Пуаро. – Немудрено.
– Вы что-то хотели, месье Пуаро?
– Я хотел спросить у вас про сахарный молоток.
– Сахарный молоток? – Она непонимающе посмотрела на него.
– Такая медная штуковина, с птичкой, инкрустированная голубыми, красными и зелеными камешками, – со всей тщательностью описал Пуаро.
– А-а, да, знаю.
Но никакого интереса или оживления в ее голосе не послышалось.
– Верно ли, что раньше он был здесь?
– Да. Мама купила его на базаре в Багдаде. Мы его вместе с другой утварью отнесли в дом священника на распродажу.
– «Приноси и покупай»?
– Да. Такие распродажи у нас бывают часто. Доход идет церкви. Отдавать деньги просто так желающих все меньше, а избавиться от ненужного старья вроде и не жалко. А кто-то его покупает.
– Значит, до Рождества этот молоток был здесь, в этом доме, а потом вы отдали его для торгов «Приноси и покупай». Верно я говорю?
Дейдри нахмурилась.
– Отдали, только не под Рождество. До этого были другие торги. В честь праздника урожая.
– Праздник урожая? Это когда же? В октябре? В сентябре?
– В конце сентября.
В комнатке воцарилась тишина. Пуаро смотрел на девушку, она смотрела на него. Не лицо, а море в штиль – никаких всплесков, никакой ряби, никакого волнения. Кроется там что-то или нет, за этой стеной вялости и апатии? Может, и нет. Может, она и вправду просто устала…
Он спросил спокойно, но настойчиво:
– Вы уверены, что это были торги в честь праздника урожая? А не под Рождество?
– Уверена.
Глаза ее не мигая смотрели на него. Эркюль Пуаро ждал. Ну, дальше, дальше… Но того, чего он ждал, не последовало. Тогда, взяв официальную ноту, он произнес:
– Не смею вас больше задерживать, мадемуазель.
Она проводила его до двери.
И вот он уже снова шел вниз по дороге.
Итак, два взаимоисключающих заявления. Одно с другим – ну просто никак.
Кто же говорит правду? Морин Саммерхейз или Дейдри Хендерсон?
Если сахароколка – орудие убийства, то вопрос этот принципиальный. Праздник урожая отмечают в конце сентября. Рождество – известно когда. А в промежутке, двадцать второго ноября, убили миссис Макгинти. И кому же в это время принадлежала сахароколка?
Он отправился на почту. Миссис Толк, всегда готовая помочь, и на этот раз оказалась на высоте. Да, она была на обоих торгах. И на всех предыдущих. Там можно наткнуться на какую-нибудь симпатичную вещицу. Она, кстати, помогала все раскладывать для продажи. Правда, почти ничего не присылали заранее – люди приносили с собой, что хотели отдать, а заодно приценивались к тому, что принесли другие.
Медный молоток, похожий на топорик, с цветными камешками и птичкой? Нет, такого она не припомнит. Вещей, надо сказать, натащили множество, была настоящая неразбериха, и многое выхватывали в ту же секунду. Впрочем, погодите, что-то такое и вправду было… да, и поставили за пять шиллингов с кофейником в придачу, кофейник-то был с дыркой, так что не попользуешься, только как украшение. А вот когда было дело – этого она не помнит. Может, под Рождество, а может, и раньше. Как-то не отложилось в памяти…