Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

Духовенство пользовалось у верующих людей особым почтением и уважением. Перед архиереем воеводы стоят с непокрытой головой, не смея сесть даже по приглашению356. Это почтение распространялось и на простых сельских священников. «Воеводы и власти равным образом уважают и почитают их и, как нам приходилось видеть, снимают пред ними свои колпаки... Когда священник идет по улице, то люди спешат к нему с поклоном для получения благословения,..»357

Огромным уважением в народе пользовался святейший патриарх Никон. Сравнивая любовь к нему с приверженностью католиков к Римскому папе, Павел Алеппский свидетельствует, что они «слышали и видели от всех этих воевод, от других вельмож, священников и всех вообще московитов благожелания, хвалы, благодарения и большую веру к их патриарху, имя которого не сходит у них с языка, так что они, кажется, любят его как Христа»358.

В обществе православные люди вели себя со всяким смирением и взаимной почтительностью. «... Ежели случится, - пишет Павел, - что архиерей передает какую-либо вещь кому-либо из мирян, то делает поклон тому человеку, хотя бы то был мальчик или женщина. Также и воевода кланяется нищим, и даже священники кланяются женщинам и детям. Они делают головой поклоны друг другу постоянно»359.

«Подлинно этот народ христианский и чрезвычайно набожен», - замечает Павел по поводу того, что в предчувствии смерти русские имели обычай причащаться и принимать монашеский постриг, посвящая себя всецело Богу. Так делали не только старики, но и юноши, и молодые женщины, завещая при этом свое имущество монастырям и церквам360.

Самым большим грехом и пороком у русских считалась гордость. Павел Алеппский говорит об этом так: «... Гордость им совершенно чужда, и гордецов они в высшей степени ненавидят. Так мы видели и наблюдали, Бог свидетель, что мы вели себя среди них как святые, как умершие для мира, отказавшиеся от всяких радостей, веселья и шуток, в совершеннейшей нравственности, хотя по нужде, а не добровольно»361.

Среди других пороков, подвергавшихся суровым наказаниям, Павел Алеппский отмечает взяточничество и вымогательство. Так, например, в прошлом воеводой города Путивля был некий боярин, повинный в этих беззакониях. Из-за него от голода, холода и болезни умерли в Путивле два восточных архиерея. По дознании дела воевода и его приближенные были подвергнуты пыткам и казнены «в назидание другим»362. Перед приездом антиохийских гостей произошел показательный случай. Некий боярин, получив крупную взятку в области, куда он был послан для сбора людей по воинской повинности, стал ходатайствовать перед царем о том, чтобы он избавил их от участия в походе. Выяснив дело, Алексей Михайлович зарубил его собственноручно саблей прямо в боярской Думе363. Нравственное влияние подобных действий не нуждается в пояснении.

«Мы заметили, - пишет Павел, - что они казнят смертью без пощады и помилования за четыре преступления: за измену, убийство, святотатство и лишение девицы невинности без ее согласия... Мы видели, что некоторым срубали головы секирой на плахе. Это были убийцы своих господ. Видели, что одного сожгли в доме, который сделали для него на площади... он умышленно поджег дом своего господина. Непременно сожигают также содомита... Также кто поносит царя, никогда не спасется от казни, как мы тому были свидетелями». Ювелиру, если он совершил подделку, заливали в рот его же расплавленное изделие: «это хорошо известный строгий закон». Воров казнили позором, бичеванием и тюрьмой. Дезертиров вешали или сажали в тюрьму после многих побоев. «Горе тому, кто совершил преступление, богатый он или бедный! Никакое заступничество, никакой подкуп не принимаются: над ним совершают суд справедливо... ибо до такой строгости, какая у них существует, не достигал никто из царей»364.

Высоко ценились добродетели: христианская любовь, странноприимство, благотворительность. В записках Павла Алеппского встречается немало умилительных примеров этих добродетелей365 в самых разных людях366.

В годины народных бедствий, каковыми была, например, моровая язва 1654 года, первым единодушным стремлением православных было обращение к покаянию и очищению, сугубым молитвам и посту. В Коломне, где в то время находился антиохийский Патриарх Макарий, к нему явились власти и знатные горожане с просьбой благословить им строгий пост в течение недели. Но патриарх благословил только на три дня. «Воевода издал приказ, чтобы в течении трех дней не резали скот и не открывали питейных домов... Все постились в течение этих трех дней строго, не вкушая ничего до девятого часа, и наперерыв друг перед другом стремились к службам церковным с полным благоговением и страхом, даже маленькие дети»367.

В Русской церкви того времени, особенно в московских Кремлевских соборах, хранилось бесчисленное множество святынь368, мощей и реликвий. Павел Алеппский перечисляет в своей книге наиболее замечательные из них. По его просьбе патриарх Макарий спросил патриарха Никона, есть ли у них список всех святынь. Патриарх Никон ответил, что есть, но он находится в казне царя369, С наибольшим благолепием содержалась в Успенском соборе риза (хитон) Господа Иисуса Христа, хранившаяся в золотом ящичке внутри позлащенного ковчега, который, в свою очередь, помещался в раке в решетчатой часовне, справа от входа в западные двери Успенского собора. «Риза была из тонкой льняной материи темного цвета, поражала всех своим блеском и святостью»370. Вера русских в святыни, замечает архидиакон Павел, не поддается никакому описанию371.

При таком благочестии верующего народа, строгости нравов, суровости наказаний за проступки русское православное духовенство, естественно, старалось быть на подобающей высоте. Всеобщее уважение к духовенству у русских основывалось не только на почитании сана как такового, а должно было подкрепляться действительной духовностью и нравственной высотой представителей священного сословия.

Духовность русского священника была одним из источников, питавших и укреплявших веру. Белые священники и диаконы всегда появлялись на людях только в присущей их сану и степеням духовной одежде, даже жены их имели отличительные особенности в одежде, о чем будет сказано ниже. Монахи всегда носили свои монашеские одеяния: мантии и клобук. Что же касается архиереев, то, по свидетельству Павла Алеппского, никто из мирян не должен был видеть их иначе, как в архиерейской мантии372.

С особым благоговением вело себя духовенство в алтаре за богослужением. «Знай, что в этой стране, - пишет архидиакон Павел, - обедня совершается с полным благоговением, страхом и уважением к святым... Диакон всякий раз, как скажет ектению и войдет в алтарь, делает три поклона пред престолом, целует его, кланяется архиерею или священнику». Также и священник, потребив Святые Дары и сняв священные одежды, трижды земно кланялся перед престолом и, приподняв покров, прикладывался к престолу, а затем выходил. «... В этой стране московитов принято отнюдь ничего не класть на престол, даже Служебника священнического - ничего, кроме Евангелия и креста. Мы были очень осторожны в этом, не клали ни трикирия, ни платка, не касались рукой и т. п.»373.

Русские священники были подлинными добрыми пастырями своего словесного стада, в буквальном смысле слова полагавшими души за други своя. Во время губительной эпидемии моровой язвы, как ее называли, когда множество жителей бежало с насиженных мест, пытаясь спастись от страшной смерти, все священнослужители оставались на своих местах. Павел Алеппский даже не упоминает, чтобы кто-нибудь из них пытался уехать со своего прихода. Обходя крестным ходом с мощами святых и иконами вокруг селений и городов, постоянно совершая водосвятия, налагая на самих себя посты, прибегая к усиленным молитвам, русские пастыри делали все, чтобы спасти своих пасомых. Павел Алеппский, видевший все это собственными глазами в округе города Коломны осенью 1654 года, пишет: «Бедствие стало еще тяжелее и сильнее, и смертность чрезвычайно увеличилась. Некому было их хоронить. В одну яму клали по нескольку человек друг на друга... Часть священников умерла, и поэтому больных стали привозить в повозке к церквам, чтобы священники их исповедовали и приобщали Святых Таин. Священник не мог выйти из церкви и оставался там целый день в ризе и епитрахили, ожидая больных. Он не успевал, и поэтому некоторые из них оставались под открытым небом, на холоде по два-три дня... Умерли все семь священников здешней соборной церкви и шесть диаконов, в том числе и протопоп и его сыновья - священники, их дети и все его семейство. Так что множество городских и сельских храмов, в том числе и соборная церковь г. Коломны, на долгое время остались совсем без богослужений, так как некому было заступить места множества погибших священнослужителей...»374