Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1 - Нина Башкирова

…Вскоре я получил от Хушбы очередной набитый долларами чемодан, в этот раз заметно меньше обычного. Видимо, наша операция в типографии удалась, и фальшивок в чемодане не было. Значит, произошло то, что мы и предполагали: обычно Хушба собирал значительно меньше денег, чем отдавал в штаб Хезболлы, то есть наверняка добавлял поддельные купюры. Как только мы прикрыли типографию, обнаружились истинные размеры «взносов». Чего же он ожидал от своих партнеров, вернее, командиров в Хезболле, если так рисковал? Никто и никогда ему не простит подделок, переводы в Ливан составляли сотни миллионов, если не больше, и обнаружение фальшивых денег могло бы поставить под угрозу денежные потоки из Латинской Америки.

Получив чемодан и даже не подумав проверить подлинность купюр, я уехал. Внешне в казино все выглядело как раньше, но охрана Хушбы поменялась. Знакомых лиц осталось мало. Что ж, это и к лучшему: их разборки – в нашу пользу.

Отдав чемодан и снова получив очень «жирный» чек, я вернулся в Европу. Через два дня пришло сообщение от Зусмана: он хотел меня видеть. Отказать я не мог и ровно через неделю, снова проделав всевозможные трюки по уходу от слежки, вошел в «Ритц», где» меня ожидал «родственник». Я посидел немного в лобби, посмотрел на постояльцев одного из самых шикарных отелей мира, затем поднялся на восьмой этаж. Честно говоря, приглашение в Париж меня немного удивило, ведь Рафи практически перекрыл Кузнецову возможность заниматься привычным бизнесом. Марлен регулярно докладывала, чем занят ее подопечный, и так же регулярно докладывала «папаше», о чем она сообщила Рафи, то есть ЦРУ. Кроме того, раз в неделю она отсылала справки в Интерпол. В общем, мы – просто идеальная шпионская семья, почище голливудских! Вот почему вызов на встречу меня насторожил. Что-то было не так, если верить логике, события должны развиваться по-другому.

Но работодатель есть работодатель, и ровно в восемь вечера, как условились, я дважды постучал в дверь номера Зусмана. Дверь была открыта: меня ждали. Я зашел, захлопнул дверь и осмотрелся. А посмотреть было на что: в левом углу большой комнаты в очень удобном кресле сидел «папаша». В его правой руке поблескивал вороненой сталью пистолет с глушителем, направленный прямо в мою грудь. В том, что он не промахнется, я не сомневался. Согласно характеристикам и оперативным сводкам, этот человек умел пользоваться всеми видами стрелкового и холодного оружия, а я уверен, что руками он тоже убивал.

– Сядь, – произнес он спокойно. – Я чуть не попал в твою ловушку, вернее, попал, и сейчас должен решить, как из нее выбраться. То , что с тобой произойдет, зависит от твоих ответов. Если услышу то, что хочу – умрешь легко. Если нет, будешь просить смерти, и не получишь.

Вступление вопросов не вызывало. Я попробовал использовать известную технику – «перевести стрелку» на него самого.

– А что ты хочешь услышать? Я не жажду мучаться, а то, что я отсюда не выйду, и так понятно. Ты уже все решил.

– Прежде всего кто ты? Я не хочу, чтобы ты снова мне врал. Когда последний раз ты был у Хушбы, один из его новых людей узнал тебя. В 96-м вы встречались в Ливане. Вы с этим ливанцем кабана, кажется, делили. Тогда на твоей башке красовался красный берет спецназа, а именно из этого спецназа Моссад вербует своих людей. Поэтому лучше расскажи все сразу.

Я удивленно пожал плечами. Врать не стоило – уберет без сомнений.

– Да, я бывал в Ливане. Любой нормальный израильтянин служит в армии. А иначе кто бы меня потом на приличную работу взял? Да, я проходил службу в спецназе, и в 96-м служил на сирийской границе, именно там и произошла история с кабаном.

Вспомнив давнюю историю, я невольно улыбнулся, хотя вообще-то радоваться было нечему.

В 1996-м, отрабатывая легенду, я служил в 35-м парашютно-десантном полку особого назначения. Мой взвод стоял прямо напротив сирийского Хермона – горы на севере Ливана.

– Нас было шесть человек, приставленных охранять медпункт. На меня, как на старшего по возрасту, возложили обязанности командира. Главный охранник, в общем…

– Ну-ну…

– Дело было ночью. Ни луны, ни звезд… Посты менялись каждый час. И вот перед очередной сменой – а я только на часы взглянул, как раз около полуночи – врывается в палатку дежурный и дрожащим голосом сообщает, что, заслышав в темноте чьи-то шаги, потребовал назвать пароль, но ответа не последовало. Он, как положено, прощупал местность лучом фонаря, но ничего не обнаружил. В общем, у него сложилось ощущение, что в зоне находится лазутчик.

Я быстро пошел с ним к указанному месту слева от медпункта, осмотрел все так тщательно, как мог, и тоже не нашел никаких тревожных признаков. Место открытое, днем хорошо просматривается, впереди овраг, сзади – лес. Если предполагать появление лазутчика, то скорее на девяносто градусов левее, со стороны леса. Но там располагается танковый батальон, и никто из постовых не слышал ничего подозрительного. Может, показалось парню? Я распорядился заступить на пост вдвоем. Жду развития событий. Не проходит и двадцати минут, как тот же солдат снова вбегает в палатку с выпученными глазами и повторяет старую историю. Быстро отправляюсь к месту происшествия, спрашиваю напарника, и тот слово в слово повторяет рассказ о шорохах, похожих на шаги. Идентичные показания двоих – это уже несколько серьезнее.

Звоню комбату танкистов за получением разрешения стрелять по мере необходимости, а тот мне в ответ: « Ты спецназ, тебе и решать». Да еще напоминает, что стрелять я имею право только по опознанной цели.

– А почему ты должен просить разрешения? – довольно вяло спросил Зусман.

– Существовал запрет стрелять без крайней необходимости: слишком много жертв было из-за глупых случайностей. Большинство потерь случалось не в боях, а из-за «дружественного огня». Поразмыслив, я решил разобраться в происходящем сам. Мы договорились с танкистами ярко осветить непрошеного гостя: по моей команде танки должны были врубить свои мощные прожекторы. Затем, прихватив винтовку, я залег в свежевыкопанный окоп, заранее оговорив, что стрелять на поражение могу только я, и принялся ждать вместе со всеми.

«Папаша» внимательно слушал меня, хотя ехидство, искрящееся в его глазах, в сочетании с крупнокалиберным оружием в его отнюдь не дрожащей руке могло остудить чей угодно пыл. Его пристальный взгляд немало раздражал меня, но приходилось продолжать.

– Так что же дальше?..

– Да все просто: обычная засада с соблюдением необходимых мер предосторожности. Вокруг тихо, минута проходит за минутой, как вдруг – примерно через полчаса – шаги! Негромкие, осторожные и совершенно отчетливые… Значит, напрасно я решил, что ребята белены объелись, кто-то таинственный и бестолковый действительно бродит рядом. Ну, думаю, теперь-то никуда не денешься! Дергаю за шнур, танкисты дружно врубают прожектор, и… – разведя руки, я изобразил разочарование. – На полянке стоит кабан, здоровенный кабанище с грубой темной щетиной на горбатой спине. Я его бабахнул, потом пошел к нему, чтобы убедиться, что застрелил. Решил сделать себе и своим ребятам подарок – очень уж захотелось свежего мяса. Мы там, в Ливане, больше на консервах жили. Ну я и рискнул, пошел прямо к животному, лежавшему в сотне метров от нашей самой передовой позиции и отрезал кусок мяса. Поднялся и вдруг обнаружил, что я там не один. Напротив меня стоял боевик с ножом в руках, тоже собираясь отрезать кусок кабанятины. Как и я, он не был готов к встрече, и, хотя мы оба были вооружены, почему-то не стали стрелять. Посмотрев друг другу в глаза и улыбнувшись, мы осторожно, лицом друг к другу, отступили, каждый к своим. Мне потом страшно попало и за нарушение дисциплины, и за то, что позволил ребятам некошерную пищу употреблять. Но в ту ночь мы настоящий пир устроили. Про палестинца я, естественно, никому не рассказал, иначе точно получил бы не нагоняй, а встречу с военно-полевым судом.

Но вот что значит грех! Ведь нельзя мне есть «хрю-хрю» – и налицо результат: теперь этот прохиндей оказался в охране Хушбы и узнал меня. Вот уж точно, еврейское счастье…

Ситуация становилась все более критической. На Кузнецова-Зусмана мой рассказ, похоже, не произвел впечатления, и мне явно светила пуля в лоб. Но он почему-то не стрелял, и тогда я решил сыграть ва-банк – будь что будет. Хуже, чем сейчас, не придумаешь.

– Да, я из Моссада, – произнес я спокойно. – Мне поручили узнать, чем ты занимаешься. Что я с успехом и сделал.

«Папаша» продолжал молчать, хотя правое веко начало подергиваться. Внешне он по-прежнему не выказывал никаких эмоций.

– Я это чувствовал, – наконец заговорил он. – Но твои отношения с Мариной выглядели абсолютно естественными, и я поверил в то, во что захотел поверить.

– Конечно, – мои слова звучали так же спокойно, – это правда. Мы знакомы еще по Москве.

– Как по Москве?