Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - Фёдор Жорин

Вихрем несутся вперед русские лейб-кирасиры. Они скрываются среди пламени разрывов прусских ядер, и, когда дымовые тучи, стелющиеся по земле, рассеиваются, король Фридрих уже не видит своей первой линии пехоты. Она как бы исчезла с поля боя, потоптанная и изрубленная русской гвардией. Прусское знамя волочит рослый кирасир, скачущий к палатке русского командующего. Бегом в наступление ринулась гвардейская пехота. Раздавленные пруссаки беспорядочно отступают.

Через год и сражении под Кунерсдорфом русская армия пробивает тяжелым молотом боевой порядок пруссаков… Проходит еще год, и гренадеры, казаки, кирасиры дефилируют по улицам Берлина.

Офицер Прозоровский, едва стерев с лица пыль похода, скакал уже обратно в столицу России — далекий Петербург, чтобы к дням торжества по случаю победы привезти ключи Берлина. Участники Кунерсдорфской битвы получили медали с выбитыми на них словами: «Победителям над пруссаками». А серебряные трубы, поднесенные гвардейским полкам, долгие годы пели славу героям прусских походов.

Подвиги русских войск, проводимых гениальным Суворовым, широко известны. Солдаты его ученика Багратиона, стоявшие на гребне синих льдов Сен-Готарда, были отцами и старшими братьями тех русских воинов, которые защищали свою родину в 1812 году.

Войны с Наполеоном 1805–1812 гг. открывают в истории русской армии новую, блистающую славой страницу. Именно к этому времени относятся подвиги Павловского полка, удостоенного особого приказа, который был прочитан во всех русских гвардейских частях. Приказ гласил: «За отличное мужество, храбрость и неустрашимость в сражениях с французами состоящие в лейб-гвардии Павловском полку шапки оставить в том же виде, в каком полк сошел с места сражения, хотя бы некоторые из них были повреждены. Да будут эти шапки всегдашним памятником отменной храбрости полка». Это было неслыханным отличием, которому на долгие годы было суждено стать символом, воспитавшим в традициях героизма не одно поколение гвардейцев-павловцев. Медные пластинки, укрепленные на продырявленных пулями, обожженных порохом шапках, сохранили для новобранцев имена тех солдат, которые их носили в памятных битвах с французами. Приходя в полк, молодой воин, показавший свою удаль в боях, получал такую гренадерку и с величайшим благоговением покрывал ею свою голову, узнавая имя того, кто своими подвигами превратил этот простой убор гвардейца в воинскую святыню.

И вот в черед годов, обагренных кровью и осененных славой русской гвардии, наступает грозный 1812 год. Обезумевшая Европа, в страхе и покорности склонившаяся перед Наполеоном, хлынула с потоками своих войск на территорию России. Границу перешли французы, итальянцы, пруссаки, баварцы, саксонцы, австрийцы, поляки. И в этом году русская армия поднялась к вершинам героизма, победно поспорив своей силой с самыми отборными батальонами Наполеона.

Солнце Бородинской битвы уже более столетия освещает славу русских гвардейцев. Их роль в Великой Отечественной войне была исключительно велика. Наполеоновский генерал Фриан был потрясен одной из тех непостижимых уму иностранца русских контратак, когда, казалось бы в безнадежном положении, теснимые со всех сторон неприятелем, усатые гвардейцы выбрасывают штыки наперевес и идут вперед, сметая впереди себя все живое. Из распоряжений, отданных накануне Бородинской битвы, заслуживает особого внимания краткое наставление для боя, разосланное начальником артиллерии Кутайсовым, командирам всех артиллерийских частей: «Подтвердите от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем г. офицерам, что только отважно держась на самом близкой расстоянии, можно достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции; артиллерия должна жертвовать собою. Пусть возьмут Вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор. Если бы всем этим батарея и была бы взята, хотя можно почти поручиться в противном, то она вполне искупила потерю орудий».

Когда нужно было, русские воины шли в неудержимую атаку, и не было силы, которая смогла остановить движение этих великолепных батальонов, сражавшихся за Отчизну. Когда нужно было, русские воины, выполняя приказ Кутузова: «Стоять насмерть! Ни шагу назад!», — упорно обороняли свои позиции, ни на мгновение не помышляя об отходе. Их сдавливало огненное кольцо, ядра французов образовывали зияющие бреши, но гвардейцы хладнокровно смыкали ряды, и снова перед неприятелем стояли непобедимые каре прославленной русской пехоты.

Так три полка — Измайловский, Литовский, Финляндский — стояли у Семеновского оврага, защищая исторические Багратионовские флеши. Стойкость этих полков склонила чашу победы в сторону русских войск.

Сила обороны русской армии была всегда, во все времена беспредельной. Можно сказать, что даже в тяжелые периоды, когда нашим войскам приходилось отступать, русские воины, а особенно гвардейцы, продолжали беспрерывно атаковать противника и никогда не запятнали знамен беспорядочным отходом.

Если русская армия и покидала по приказу поле боя, то это напоминало уход раненого льва, грозного и несломленного. Те, кого миновала смерть, оставались на своих постах и дрались до последнего. «Всегда атаковать!» — вот старый девиз русской гвардии, прекрасно выражающий принцип активной обороны.

В русской армии высоко стоял культ боевого знамени. Оно сохранялось за полком на все время его существования и всегда находилось на поле боя, в районе активных действий. Утрата знамени считалась несмываемым позором, влекла за собой расформирование части и строгое наказание офицеров. Полк предпочитал умереть вместе со знаменем, нежели лишиться его. Русская армия и внешним своим видом показывала образцы воинской чести. Все установленные знаки отличия были в ее рядах священными.

Русская армия дралась не только в пределах своей страны, отражая вражеские нашествия. Она появлялась в знойной Италии, на высотах Монмартра в Париже, вельдах Ботнического залива, за Балканами, в Берлине… Когда накануне труднейшего похода на Аландские острова жесточайшей зимой 1808–1809 гг. у молчаливого Багратиона спросили, возможна ли подобная кампания, хватит ли человеческих сил, чтобы ее вынести, этот генерал, солдат, сподвижник гениального Суворова, лаконично ответил: «Прикажите — пойдем». «Прикажите — пойдем» и «Всегда атаковать» — эти две фразы всегда были боевым паролем русских воинов. В Первую мировую войну русская армия снова показала свои великолепные боевые качества.

Вместе с русской армией рос и креп ее офицерский корпус. И мы видим, как на всем протяжении ее истории, освещенные заревом боев, складывались лучшие традиции русского офицерства, которому год от года суждено было укреплять военную силу нашей страны.

Допетровская Россия не знала постоянного корпуса офицеров. Воеводы, тысяцкие головы, сотенные, десятские — все эти частные начальники, существовавшие в дружинах удельной России, находились на службе только в военное время. Когда наступал мир, они разъезжались по вотчинам, поместьям и никаких военных обязанностей не несли. Подобие офицерского корпуса возникло только в стрелецких войсках Московского государства и в первых двух регулярных единицах русской армии — Бутырском и Лефортовском (выборных) полках солдатского строя, созданных еще при царе Алексее Михайловиче. В этих воинских частях постепенно вырабатывалась иерархия офицерских чинов. Но содержание деятельности частных начальников почти не менялось. Они были лишены личной инициативы, механически передавали команды и приказания. Русский офицер еще не появлялся на исторической сцене. Он рос тогда в подмосковном селе Преображенском среди «потешных» полков, в обстановке маневров или, как говорили тогда, военных забав, где оперялись птенцы Петра, взлетевшие вскоре над дымным полем Полтавской битвы.

Образование русского офицерства неразрывно связано с петровской регулярной армией. Первым ее офицером следует считать Ивана Бутурлина. В самом раннем официальном списке Преображенского полка, относящемся к 1687 году — дата перехода «потешных» к чисто строевой службе и войсковой организации. — Иван Бутурлин числится майором. До этого года в петровских воинских формированиях чинопроизводство не было упорядочено, и Бутурлин сразу получил свое высокое звание, как человек, «более ретивый и более принимавший к сердцу занятия Петра». Что же касается дальнейшей практики производства в офицеры, то Петр, в отличие от иностранных армий, где патенты на офицерские чины продавались за деньги, считал единственно правильной систему, при которой будущий офицер начинал службу рядовым. Строгое соблюдение этого правила можно проследить на многих примерах.